Прятки (продолжение)

— Давай-ка, старче вертайся к окошку. Переигрывать будем!
— Может в уголок, к иконкам всё же?
— Мало что ли грехов собрал?! Иди, говорю к окошку, считай!
— И чего те грехи-то мои? — старик пожал плечами. — Кабы я ими делиться с тобой собрался...
Проковыляв к окну, старик начал отсчитывать.
Старуха подбоченясь замерла посреди горницы задумчиво осматривая скудную мебель.
— Три!... Ну ты, старая кумекать! Как телега не смазана. — старик улыбнулся. — Отседова слыхать, как мозги твои скрипят. Четыре!
— Да, умолкни ты, твою-то душу!
— Пять, шесть!
— Куды ты, пулемётчик!? Застрочил-то! Видишь, не придумала ишо, — где сховаться!
— Так ты вынь из щей свою думалку-то! — старик хрипло рассмеялся. — Ладно, старая! Фору тебе даю. Один..., два...
Старуха суетливо подобрала подол и решительно засеменила к печке. Стараясь не шуметь она с трудом снова залезла в горнило.
— Шесть! ... Семь! — неожиданно в окне старик увидел Кузьмича. Сосед тряс бутылкой и заговорщически подмигивая, указывал куда-то в сторону крыльца.
— Десять!
Ещё секунд пять старик смотрел на бутылку, потом повернулся к окну спиной.
Подслеповато щурясь он зачем-то осмотрел потолок и уже хотел было направиться к занавесям скрывавших полки с соленьями, как заслонка в печи вдруг качнулась и с грохотом упала на железный притопочный лист.
От смеха старика согнуло пополам. Он присел на табурет и развёл руки в стороны:
— Подивитесь, люди добрые! У старухи-то моей фантазия так и хлещет, — успевай черпать только!
— Да подсоби ты, чёрт старый! Вишь, — застряла! — старуха задом пыталась выбраться из печи.
— Погодь, старая. — старик от смеха заикал. — Вишь, скрутило меня, — не подняться.
Старуха дёрнулась раз, другой... Наконец ей удалось самостоятельно спуститься на пол.
— Ну вот, видишь, — сама справимши! — старик отсмеялся. — Рожу-то умой.
Старуха молча пошла к рукомойнику.
— Всё-то тебя в пекло тянет. — старик почесал шею. — Ты б ещё в трубу залезла!
— Да куда ж мне ещё?
— Ну ты даёшь! — старик перестал икать. — А под лавками, а чулан? А подпол? Сени! Мало тебе?
— А рази можно было?!
— Да кто ж супротив-то?! Кузьмич, что ли?!... Умылася? Иди считай!
— Что-то я, старый примаялась дюже.
— Вот те раз!
— Вот те два. Да и щи ставить надо.
— Ну, последний раз! ... Не на палати ж зову.
— Ладно. — старуха вытерла лицо и повесила полотенце.
— Ты... — старик вдруг замер. — Ну-ка в зеркало-то глянь...
— А чего?
— Ты ж морщины все стёрла!
— Чего?!
— Да шучу я. Ладно. Ступай к окошку.
— Тьфу, леший! — старуха с досадой взглянула на зеркало. — Я ж порадоваться вздумала...
— Чему радоваться-то? Косая давно уж по пятам ходит.
— Типун тебе на язык, чёрт лысый! Сплюнь!
— Сплюнь... То же скажешь. А еже ли я на неё попаду? Не... Считай давай!
Старуха повернулась к окну:
— Раз!
Старик на цыпочках прокрался к дверям, тихо отворил и вышел в сени.
Внизу лестницы ведущей на чердак он увидел Кузьмича. Рядом, на развёрнутой газете лежали огурцы и хлеб. На ступеньке выше стояли в ряд три бутылки. Одна уже была на половину опустошена.
— Тс-с-с! — старик предупредительно приложил палец к губам.
Кузьмич понимающе кивнул и тихо прошепелявил:
— Ты, етить-то Люсю, куда запропал-то? Ждать тебя, етить, уж мочи не было. Вишь, — он кивнул на бутылку, — в один рыльник пришлось.
Кузьмич взял бутылку и протянул старику:
— На-ка, етить-то, хлебни не чокаясь.
Старик взял бутылку и замер:
— А чего? Хороним, что ль? ... Погодь, Зинка твоя, что ли Богу душу...?
— Да етить-то ту Зинку! — отмахнулся Кузьмич. — Она ж дуб переживёт! Пей давай! Кто-нить сегодня, один чёрт где-нить, да крякнул! А ты не тяни, помяни.
Старик выпил:
— Повеселее не мог что-нить выдумать?
— А тебе, я гляжу, не навеселиться никак? — сосед кивнул на дверь. — Взбрело ж тебе свою в печь засунуть...
— А... — старик мотнул головой, — То мы в прятки со старой вздумали сыграть.
— В чего?!
— Восемь! Девять!... — донеслось из-за дверей.
Старик вздрогнул и схватив все три бутылки стал карабкаться на чердак. Кузьмич собрал в охапку газету с закусью и испуганно полез вслед за стариком.
— Десять! — неожиданно громко выкрикнула старуха.
Нога Кузьмича тут же соскользнула со ступени и он с грохотом покатился вниз.
Дверь распахнулась.
— Ах ты, ирод! Пьянь блудливая! — старуха склонилась над распластанным Кузьмичом, — Нешто тебе повторять надо!? Погоди, я повторю щас! Ухват тока возьму! — она скрылась за дверью.
— Беги!! — прошипел сверху старик. — Убъёт!
Кузьмич с трудом поднялся на колени и пошатываясь, но довольно быстро, выполз во двор.
— Где шлында эта?! — в проёме появилась старуха с ухватом. Она посмотрела наверх и увидела торчащую с чердака голову старика.
— Сховался? А ну-ка... — она поманила старика пальцем.
Тот осторожно стал спускаться.
— Тока не трепи мне, что Кузьмич пустой пришёл! Давай спускай сюда всё.
Старик поднялся, прихватил бутылки и спустился окончательно.
— И чего замер? Доставай соленья! Стоит он тут...!
Старик в недоумении посмотрел на старуху. Та едва заметно улыбалась.
— А щи, чего же?
— Я что ж, по-твоему, сегодня помирать собралась, что ли? 

Они сидели за столом и каждый раз чокались.
Позади, то в одном, то в другом окне маячил несчастный Кузьмич.
— Да зови уж, чего там. — старуха махнула огурцом на вилке. — Скомороха своего.
Это было другое, какое-то удивительное утро...