Мечты

В первое же лето, когда я выпустился или выпутался из своего Кулька, так мы студенты называли ПГИИК, наш институт, я решил, что хочу отдохнуть. Не то, чтобы сильно устал, просто понимал, что вот, новый поворот и нужно будет лететь, начинать жить заново, менять кардинально свою жизнь. Но я стремительно устал и от безделья, отдыхать больше недели оказалось элементарно скучно, и я завербовался на стройку, к маминому начальнику — Директору «Биомеда». Он тогда решил обзавестись небольшой уютной усадьбой на берегу реки. Руководил процессом строительства его прораб — седой грузин с типичным видимо грузинским именем Заур.

*

По дороге к месту стройки у газика Заура отлетело правое колесо, каким-то чудом он успел сбросить скорость, затормозить и при этом ни в кого не въехать. Алилуя... Я тогда даже не успел испугаться, а Заур завизжал матерно, а потом начал молиться, вскользь кинув мне: Колесо..... Я выскочил из машины и побежал, пытаясь его догнать. Что? Колесо нашего старого газика, оно продолжало катиться уже без нас, неслось по трассе и не собиралось останавливаться. И все же я его догнал. Когда я вернулся назад, катя колесо под недоуменные взгляды мимо проезжающих водителей и их шокированных этим зрелищем автомобилей. Заур уже вызвонил своего названного брата Зураба, который подъехал к нам через полчаса на матово черном навороченном джипе. Зураб за пятнадцать минут, улыбаясь и шутя, вернул колесо от газика на его законное место. 

— Ну, что Кирюша, будем пить коньяк?

Улыбнулся тогда Заур. Глядя в мое, отчего-то ставшее белее снега лицо.

Я только кивнул.

В этот день мы с ним набухались и к работе приступили с похмелья, только на следующее утро, когда из соседней деревни пешкодралом, пыля и матерясь притопала бригада Ух в составе четверых человек.

*

Из четверых местным — оказался только старик Пушкин А. С., тезка нашего солнца русской словесности, только Пушкин из деревни Заречная был совершенно лысым, сморщенным, пожелтевшим и посиневшим от курева и алкоголизма субъектом, заикающимся и дергающим левым глазом, от этого казалось, что при разговоре А. С. Пушкин вам постоянно подмигивает. Этот болтун и хитрец, любой разговор, сворачивал к тому, что закончив дела, нужно бы нам ребятушечки, выпить. Пушкин произвносил это, словно копируя своего великого предшественника — одного римского сенатора времен Пунических войн — Катона Старшего. Вы помните Катона с его сакраментальным: «...и поэтому, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен». Как и Катон Старший, старик Пушкин совершенно отказывался при этом думать о собственной печени и о том, с чего вообще начался наш разговор, главное для старика его было правильно закончить.

Еще двое из бригады Ух — отец с сыном: сорокалетний худощавый мужик — типичной славянской внешности, с круглым лицом, блекло-голубыми глазами, курносым носом, светлыми волосами, похожими на солому с островками седины, как будто солому поела парша. Молчун, кажется окончательно сломавшийся человек. Почему? Потому, что в его глазах пряталась настоящая пустота. Его сын — словно маленькая копия отца, но только внешне. У этого мальчишки лет четырнадцати, оказался высокий грудной голос и не стихающее желание знать все обо всем, полный космос. При первой встрече я улыбнулся пацану, не зная еще, что устану отвечать на все его бесконечные вопросы и отчаянное: почему...? Они, как и я, оказались коренными пермяками, приехавшие сюда, за Кунгур, чтобы заработать немного на жизнь. У парня, которого звали Андрей, дома, остались еще четверо младших братьев и сестра, наверное, такие же живчики, как и он.

Четвертый из бригады Ух — самый настоящий бомж — Шурик, проживающий в хибарке, похожей на гнездо птицы Рухх, сколоченной руками самого Шуры из всевозможного строительного мусора, впритык к стволу здоровенного клена и имеющей целых два этажа, при размере в восемь квадратов.

Шурик, как типичный русский бомж, рожденный в эпоху, когда таких как он еще называли бичами, обладал высшим образованием, был бывшим интеллигентом в четвертом колене, проработал 20 лет в каком-то районном ДК, преподавал в педагогическом техникуме. Пока не запил и в пьяном угаре не потерял сначала жену и детей, затем квартиру — единственное свое жилье, что оставила ему мать старушка, перед тем как отойти в лучший мир. Как это случилось? Очень просто. Шурик подписал за пару ящиков паленой водки «Березка» дарственную очередными черным риэлторам. А потом, вывезенный в заброшенную деревню, где уже проживали с десяток таких же, как он, бедолаг, Шурик окончательно потерял свой человеческий облик и веру в людей. Особенно, после того, как его изгнали с позором и из этого забытого всеми селения. Изгнали Шуру за то, что он категорически отказывался, что-либо делать (т. е. — работать на огороде, собирать пустую тару в Кунгуре, расположенном в 15 км от Заречной, и т. д.), при этом, требуя еды каждый божий день, и питья, подразумевая конечно спиртное. Теперь Шурик — кудлатый и бородатый тип, с озорными на цыганский манер глазами, с открытой улыбкой, в которой не доставало половины зубов, бесплатно, буквально на птичьих правах, сторожил дачный кооператив, в котором нам предстояло возвести новый дом.

*

Не озаботившись, тем чтобы нас познакомить с друг другом, Заур с сомнением осмотрев наш отряд мастеровых, печально махнул правой рукой, как будто пытаясь избавиться от охвативших его сомнений, и тут же, начал деловито раздавать поручения. Соответствуя заданному пожилым грузином курсу, мы дружно копали котлован под заливку фундамента, вбивали сваи, разгружали брус, возводили временный забор, и так до самого обеда. Отобедав наваристым супом с тушенкой, крупно резаными овощами и крепким на уровне чифиря чаем, с ноздреватым белым хлебом, мы снова мешали бетон, заливали фундамент, достраивали забор, и так пролетел первый день. Часов в семь вечера Заур закричал: бастаааа! И мы счастливо вздохнули, бригада Ух в неполном составе, все также пешком отчалила в направлении Заречной, предвкушая вечернюю попойку, ночевать к старику Пушкину. Бомж Шурик утопал в свое гнездовье, примощенное к стволу гигантского клена (ему нахаляву и в долг уже не наливали), а я с трудом дополз до зауровского газика, и рухнул без сил на заднее — обшарпанное сидение — его незамысловатого авто. Мотор заурчал..., Заур включил на полную громкость русский шансон, и Круг запел о девочке пай и ее непростых отношениях с неким жиганом.

*

Грузин Заур жил бобылем недалеко от деревни Заречной, на охраняемой территории, в каменном особнячке в два этажа. В хорошем таком особнячке — с гаражом, уютной кухонькой и просторной гостиной внизу, и бильярдной комнатой, спальней и кабинетом, которые занимали все пространство второго его этажа. Меня он поселил отдельно — в гостевую комнату, пристроенную к бане за аллеей неизвестно как прижившихся в нашем суровом уральском климате кипарисов. Войдя внутрь банного пристроя, я с большим удовольствием рассматривал свой новый дом. Стены — обиты деревянными панелями коньячного оттенка. Пол из толстых отполированных плах. Низкий потолок, покрашенный в цвет пыльной розы. Небольшая печь в глиняных изразцах, которую я растопил ближе к ночи, не столько для тепла, сколько для того, чтобы избавиться от надоедливых комаров, вездесущих кровопийц, отравляющих сказочную жизнь на планере не одному поколению дачников. Еще тут был мягкий кожаный диван цвета бельгийского шоколада, большое окно с видом на реку и массивное старое кресло с клетчатым пледом, которое я тут же облюбовал. Обычно я забирался в него после рабочей смены, после позднего ужина, когда начинало темнеть, прямо с ногами, кутался в плед, ставил на подоконник стакан с чаем в совдеповском мельхиоровом подстаканнике с бегущим вперед паровозом. Затем брал в руки старый деревянный приемник «Океан» и ловил свою волну, крутя колесики, нажимая кнопки и двигая металлические рычажки. Я плыл сидя в своем кресле, глядя в окно, или развернув кресло поближе к печи, и смотрел на огонь. Я слушал музыку, и песни на незнакомых языках. Мне казалось, иногда, что я поймал передачу с соседней планеты или из далекой галактики, находящейся, где-то — по ту сторону черной дыры, пронзающей наше мироздание, как тень параллельных миров. Я слушал новости из неизвестных мне городов, ловил переговоры лесничих, геологов и полицейскую волну. Я слушал мир, и мне казалось, что я плыву по радиоволнам, а мир вокруг это такое море, наполненное миллионами звуковых волн. А затем начинался новый рабочий день

*

Мы затесывали для сцепки пятиметровый брус, укладывали его друг на друга, проверяли уровнем, сделанным из обычной бутылки с водой, как брус лег, и пробивали его паклей, укладывали на пространство будущего пола рубероид, засыпали его керамзитом, клали сверху утеплитель и стели лаги. Рыли бассейн и крепили в стенах котлована арматуру, заливая ее бетоном.

Удивительно, но облик будущего дома буквально вырастал на глазах, уже после первой недели было сделано очень много, но тут случилась большая, хотя вполне ожидаемая неприятность. Заур пошел на уступки и выплатил бригаде Ух аванс «на поправку», а те, ушли в запой, и вот уже третий день не выходили на работу. Продолжали трудиться только мы вдвоем, вместе с Зауром. Вдвоем работать оказалось легче, Заур не торопил, не требовал сверх меры, со мной был вежлив и по-дружески приветлив, в общем, оказался идеальным напарником. Еще он много рассказывал про свою старую, жизнь, ту, что была у него когда-то, до его побега в Россию. Там в Грузии у него остался бизнес (кажется несколько бензоколонок), две бывших жены и трое детей (которые бывшими не бывают), старики родители и другая многочисленная родня. Но вернуться назад для Заура была — «смерт». Так называл пожилой грузин черту без возврата, куда он пока не торопился, не смотря на свой возраст.

*

Заканчивали мы с Зауром трудиться, теперь на час раньше. То есть работали только до шести вечера. Питаться стали получше, Заур привозил с собой жареную курицу, овощи, или шашлык и сыр сулгуни с вкуснейшими лепешками. После работы он звал меня пить пиво, иногда к пиву наш сосед рыбинспекор Гена, худой и нескладный субъект в камуфляже и резиновых сапогах, приносил вкуснейшую копченую рыбу, в основном налимов и судака. И это — был царский ужин.

На третий день, к Зауру в дом приехал его беспутный сын, нажитый уже в России с одной милой блондинкой, с немецким именем Ева. Это оказался амбал двухметрового роста, килограмм сто пятидесяти весу, веселый громкий, шальной. Он привез с собою четыре бутылки грузинского коньяка и канистру домашнего вина, гостинцы от братьев с родины Отца. Сын Заура, похлопав меня по правому плечу, и подмигнув левым глазом, быстро смотался в соседнюю Заречную. Из своей поездки он притащил троих девочек. На первый взгляд они были не больше четырнадцати — пятнадцати лет. Он усадил их за наш стол, подливая вина каждые десять минут, балагурил и обоими глазами подмигивал мне и отцу. Я сказал, что сильно устал, и под возмущенные крики Заура и его сына, слинял в свою келью, запер дверь, забрался в кресло с пледом, распахнул окно в летнюю ночь, наплевав на комаров, и, взяв в руки свой «Океан», снова поплыл.

*

А утром к нам с повинными головами заявилась бригада Ух в полном составе, конечно еще с легкого бодуна, но готовая совершать любые трудовые подвиги, так как у них совершенно закончились деньги, соответственно выпивка и жратва. Заур их простил, его сын к этому времени уже укатил в город, хотя вчера еще грозился найти этих «олохов», и «вставить им головы взад».

Мы снова работали как дружный слаженный коллектив, и будущий дом директора Биомеда рос на глазах. Словно по волшебству.

*

Перекур! — кричит Заур. И все садятся, кто, где стоял: на ящики с гвоздями, ошкуренные балки, или просто на пол.

— Я слышал, — говорит Шурик, обращаясь ко мне, закручивая самодельную папироску козью ногу из собранных им у деревенских ларьков чибонов, — Один мужик в Калининграде устроился на сейнер к шведам — рыбу ловить и денег за сезон «срубил» немеренно, разбогател, да все пропил. Вот и я так хочу. Слышишь, Кирюха, одолела меня эта идея — путешествовать по стране, Россея, да где-нибудь работенку найти, такую, чтоб — денежную. Сам понимаю, что это все бред, но без мечты жить плохо. Да?

— Конечно, — я киваю головой, с усталой улыбкой глядя на это чудо природы.

*

Однажды ночью, я без спроса взял весельную лодку Заура и поплыл по реке, на которую так долго просто смотрел из своего окна, пытаясь грести бесшумно, так чтобы сливаться с водой и шорохом прибрежного камыша. Нет, я вовсе не страшился быть пойманным, мое преступление ничего не стоило, просто я хотел попробовать почувствовать себя рекой и плыть, пока меня не вынесет к морю, или возможно, к настоящему океану. Наверное, так на меня подействовал последний разговор с бомжем Шурой.

Мне казалось, что теперь я стал свободен от всяких оков. Я слушал, как река вздыхает и, что-то шёпчет, баюкая отражающиеся в ней желтые звезды, я ловил горячими губами ветер и глотал его как будто это — вино. Всплеск рыбы и круги по черной воде...

Не знаю, сколько прошло времени, пока я развернул весла и поплыл назад, мне казалось, что вечность.

*

Наутро у меня ломило все тело, и горели ладони, которые я стер от непривычки об уключины весел.

— Кирюша, вставай! — орал из своего «каменного замка» Заур. Ты, я проспал!! Работать надо!

И я встал.

*

Сегодня я был, словно сонная муха, сказывалось мое ночное путешествие, так что, я периодически ронял строительные инструменты, иногда на нижние конечности своих товарищей по работе, за что двадцать раз услышал порцию отборного мата в отношении собственной глупой персоны, но вовсе не обижался, с улыбкой вспоминая ночную вылазку и реку.

На обед Заур привез большой куль с мясом и палку сырокопченой колбасы. Бригада Ух счастливо потирала потные лапы, предвкушая свежий шашлык. И я предвкушал. А Заур улыбался и рубил колбасу, смострячив из нее десятка два бутербродов.

Ребята быстро пожарили шашлык, я ждал своей очереди, когда ко мне подошел наш старый грузин, нагнулся к правому уху и прошептал: Кирюша, не ешь, — протягивая мне тарелку с бутербродами.

— Что, не ешь? — спросил я его, таким же шепотом, не привлекая чужого внимания, раз так надо.

— Мясо, не ешь, мясо плохое, ешь колбасу, — ответил Заур.

Я хотел возмутиться, но Заур взял меня за левое плечо, и отвел в сторону от весело гудящей над мясом команды Ух.

— Мертвый теленок, — сказал он, глядя мне прямо в глаза. — Купил у местного фермера за бутылку водки. У него телка скинула, не пропадать же добру.

Я хотел на него заорать, но промолчал, глядя, как весело уплетает шашлык наша бригада пропащих людей.

*

Когда через неделю бригада Ух ушла в запой во второй раз, украв и продав в какой-то из соседних деревень наш строительный инструмент, Заур их больше не простил. Он привез из города бригаду таджиков. И я сказал, ему: баста.

Сначала решил, что скажу ему, что просто больше не хочу, быть здесь, работать, потом малодушно сослался на то, что застудил уши и заболел. Заур не ругался и не просил меня остаться, наверное, что-то понимал, или просто почувствовал. К моему удивлению он заплатил мне почти столько, сколько и обещал, правда, решил вычесть с меня за питание, и даже положил мне с собой в дорогу пару копченых судаков, которым так обрадовались по моему приезду сестра и мама. «Тааак — вкусно...»

*

Не знаю про бригаду Ух, а во, Шурик уехал в неизвестном направлении, хочется верить, он где-то там, где водятся настоящие мечты у дальнего холодного моря.

Мне часто кажется, что..., мы еще встретимся с ним, когда — ни будь, может быть, в следующей жизни, кто знает....