ЯРОСЛАВ ПОКАЯННЫЙ

   Июньский тёплый вечер. Один из тех, когда начинает остывать раскалённый день, появляется шаловливо -  игривый ветерок, несущий лёгкую прохладу, наполненную запахами чабреца, мяты полыни, если вы в степи. Как легко и свободно дышится. Пробуждается душа от ежедневных забот, и ты  - мечтатель. Небо чистое, ясное, безбрежное и бескрайнее, дух захватывает от его простора и невольно задумываешься, кто же его Создатель.

   Солнце уходит на закат. Медленно, величаво, словно прощаясь с раскинутым под ним миром.   Завораживающее зрелище. На горизонте сначала появляются слегка синие полосы, затем бледно розовые… – все цвета радуги, которые, «разгоревшись», превращаются в жгуче красные и закат становится похожим на пламенеющий пожар. Это случается тогда, когда в природе начинают зарождаться сильные ветры.

   В такой вечер пришлось мне проезжать через один посёлок, расположенный вдоль федеральной трассы. Вереницы машин. Клубы выхлопного газа, в которых тонет посёлок и кажется, что это не посёлок, а привидение в тумане.

   Мне бросилась в глаза небольшая церквушка на невысоком бугре. Остановился, зашёл. Познакомился с батюшкой. В рясе, с большим медном крестом на груди и с удивительно голубыми глазами.

- Уютная церквушка, - сказал я.

- Да, - ответил батюшка, -  и построил её с мужиками особенный человек, Ярослав Покаянный.

   Батюшка провёл меня к кладбищу, которое располагалось рядом с церквушкой, где я увидел небольшой холмик, деревянный крест и надпись на кресте: Ярослав Покаянный.

                                                Рассказ батюшки.

   Знали Ярослава в поселке, как последнего забулдыгу. Жил один, пил крепко, под заборами, на дороге, в посадке валялся и любил подраться. Побаивались поселковые мужики кулаков бывшего подводника.

   Когда пришла перестройка, стали разваливаться в поселке депо, за ним рассыпалась каракуба. Единственные места, где можно было работать. И засели мужики в бусугарне.

   Ярослав сам до этого заседал, а тут засел еще крепче. Работы нет. А чтобы хоть немного продержаться, начал металлолом собирать и сдавать. По посадкам искал, в заброшенных колхозных и совхозных дворах.  А то и в какую-нибудь хату зайдёт, где одна печка с чугунными плитами осталась. Он плиты и забирал.

   Все пешком, да с мешком.

   Дошел как-то до поселка Вишняки. А в поселке огромная церковь. Только заброшенная. При Советской власти хозяйственный склад для совхозного инвентаря   в ней был.

   Походил по пустой церкви, послушал эхо своих шагов, а на следующий день появился в бусугарне.

   Что на него подействовал? Кто душу его перевернул? Походил в церкви и в пустоте свет увидел. С виду детина. С кулачищами, как пудовые гири, а в душе, наверное, был всегда, как дите. Зашёл в бусугарню и прямо с порога.

- Доколе, мужики, будем водку и пиво пить?

   Притихли в бусгарне.

   Только буфетчица взвизгнула.

- А тебе какое дело? Не твои гроши тратят, а свои.

   Посмотрел Ярослав на буфетчицу, она и присела за стойкой.

- Был я в Вишняках, - начал он. -  Знаете, что там церковь большая. Заброшенная. Наши отцы и деды строили ее и ходили туда. И кое-кого из нас крестили в ней.

   Не говорлив Ярослав был. Обычно сидит один за столиком, подсаживаться к нему мужики боялись, пьет и молчит, а тут разговорился.

- Божественная невидимая искра зажгла его только в образе человека, - сказал батюшка, – натерпелась душа и при Советской власти, и при перестройке, вот и заговорил мужик, верил он в Бога или не верил, об этом никогда он не говорил, а говорил: верю в человека. Но разве может быть вера в человека без веры в того, кто создал человека?

   В тот раз и разговорился Ярослав.

- Я пить бросаю, - сказал он, - не хочу под забором умирать. Многих пришлось отдирать зимой от земли и увозить за переезд. Знаю, что и меня когда-то увезут за переезд. Да не этого я боюсь. Человек я. Походил по пустой церкви в Вишняках и вспомнил, а какая же она была, когда наши отцы и матери возили нас мальцами в нее. Какую красоту загубили. Прошлась эта красота по душе моей.  Прожил шестьдесят лет, а ничего доброго даже на мизинец людям не сделал. И вы тоже. Хоть один из вас может вспомнить, что хорошего сделал?   Хоть раз в жизни правду своей душе скажите. Жен бьете – бьете. Детишек тоже. Сыновей распустили. Пьёте. И все жалуетесь: власть плохая и жизнь плохая. А что на власть все сваливать, да кивать. В моей власти перестать пить. И никто не сможет мне это запретить. Запутались мы в мозгах сами. И никто их кроме нас не распутает. А распутает мужик мозги свои, то и власть мигом свои распутает. Она с виду как бы сильная, а залезь мужик внутрь ее, сразу увидит, что силенки в ней и на палец мужика не хватит.

 - Ты к чему клонишь, - зашумели мужики. -  В поселке полный разгром. От кого это? От власти. Куда нам деваться, как не в бусугарню.

- А кто нас гонит в бусугарню? Власть? Она что нам водку и пиво покупает? Нет. Мы сами. А клоню я к тому, что должны мы церковь в поселке построить. Пусть она будет небольшая, но наша. И внуки, и правнуки вспомнят нас. В нашей власти церковь построить.  А то оставим память: бусугарня. Вот за этой памятью - бусугарня и потянутся и внуки, и правнуки наши. Засядут в ней, как и мы.  А церковь построим, то за этой памятью, и они потянутся. Когда свои хаты строим, то радуемся. И не пьем.  А почему нам не порадоваться, когда церковь начнем строить. Хаты строить власть нас научила или мы сами? Разве нет среди нас каменщиков, плотников. столяров. Нет мужиков, которые даже крест сварить не могут?  Нет белого камня в карьерах под буграми? Да в каждого из вас ткни и в чем-то мастер. Разве вырос бы у нас поселок с нашими хатами, если б мы только на власть надеялись?

   Обрезал свои слова Ярослав и вышел.

- Что вы слушаете этого дурака, - закричала буфетчица. -  В нашей власти, в нашей власти, никто нам не запретит мозги распутывать…  

- Послушались мужики Ярослава. Взялись за пилы, да топоры. Построили. Ничего особенного в нашей церквушки нет. Кроме одного. Память о человеке.  Вот еще большие колокола повесим. Звонить будем. Ярослава помнить.

                                 По ту сторону разума.

   Пришлось мне ещё раз проезжать через посёлок. Захотелось церквушку увидеть. Сколько не смотрел напрасно. Не было церквушки. Спросил проходящего мужика.

- Церквушка у вас раньше была, а сейчас нет. Куда делась?

- Куда, куда, - вздохнул мужик. – Ударила на закате артиллерия и разнесла церквушку и всех, кто в ней был. Пустырь остался. По нём ночью Ярослав Покаянный ходит.

- Так он же умер.

- Это для таких, как ты умер, а для нас живой.

   Отъезжал я от посёлка, когда на небе вместо заката стали высекаться звёзды, со светлыми чувствами и мыслями об удивительном человеке Ярославе Покаянном.