Василий (продолжение)

*

— Никуда не уходи, — Докер поднялся с кресла, — Принесу бумагу и ручки. А ты пока, будь паинькой, сними микрофон — не буду смотреть, куда они тебе его приклеили — и положи на пол.

— Ладно.

— Слышали, что сказала наша гостья? — навел он один из автоматов на сидящего за ближайшим столом программиста, — Сидим тихо, как мыши.

— Ньки, — добавил он уже мягче, — А также конец связи, мальчики и девочки. Пишите письма.

Микрофон хрустнул под подошвой его армейского ботинка.

— Начнем? Шесть вопросов, за каждое несовпадение, одна мышенька выбывает из игры.

— А за совпадение?

— А за совпадение — не выбывает. Видишь, какие простые правила игры.

— Не пойдет, — я оттолкнулась ногой от пола, чтобы кресло закрутилось, — За совпадение одну мышеньку ты отпускаешь.

— Хорошо, — легко согласился Докер, — Итак, любимый цвет.

Где-то внизу бесновался Василий. Я предупреждала его много раз, что однажды такое произойдет. Я не голубь мира, не медиатор, обученный вести переговоры с преступниками и террористами. Я не превращаю воду в вино, а психопатов в исполненных эмпатией добряков, может, только чуть-чуть. От меня не зависит, как именно отреагирует эндокринная система рандомного любителя беляшей и автоматического оружия израильской армии. Результат всегда будет непредсказуем, и то, что до сих пор не случалось катастрофы — тоже совпадение, а не результат работы аналитического отдела и протоколов.

Я написала название цвета на бумажке. Гадать не пришлось. Из стаканчика с разноцветными ручками (с моего места мне были видны красные, черные и зеленые) Докер взял две синих. На его левой руке, из-под манжета рубашки выглядывала вощеная нитка — такие повязывают, загадав желание. Обычно они бывают красного цвета, а у него — синяя.

Он молча вытолкал сидящего за ближним столом программиста за дверь. Первая мышенька из шести была свободна.

*

Я не ем сладкое, не ношу теплую одежду, не езжу в жаркие страны, не смотрю фильмы про любовь и не читаю про нее книги, избегаю места скопления людей и зрительные контакты.

Любовь, как варенье, если съесть ее слишком много — стошнит. Я такое варенье не ем, у меня на него аллергия.

Не в коня корм, говорит Василий. И — бодливой корове Бог рога не дает. Сложно не согласиться с этими животноводческими максимами.

Защищенный окситоциновой резистентностью, он понятия не имеет об обратной стороне моей суперспособности. Насколько хорошо бывает попавшим под мое воздействие людям, настолько же плохо им становится, когда контакт со мной прекращается. Чем дольше длится взаимодействие, тем мучительнее переживается разрыв. Приятные чувства сменяются болью, тоской и острым чувством потери, как будто отобрали что-то невероятно ценное.

Все переживают это по-разному. Кого-то быстро излечивает время, кто-то сваливается в хронические болячки, а потом окончательно выздоравливает, кто-то протестует, отказываясь смиряться с действительностью, в которой его отключили от источника бесперебойного эмоционального питания и эндорфинов.

Это тяжелая ответственность. Уверовавший Василий, считает, что перенаправление моего воздействия на злодеев снимает ее с меня полностью.

*

— Хорошо идет, — Докер выглядел чрезвычайно довольным, — Продолжаем. Любимый фильм.

Кто-то из оставшихся программистов закашлялся.

— Тихо сидим! Глухим два раза обедню не служат.

— При чем тут… — я не договорила.

Перевернутые пластиковые столы, разбросанная одежда, убитые люди вповалку, оружие с коротким стволом, кровавый след от пальцев на бетонной стене. Цветные, немного смазанные кадры сами всплыли перед глазами. Я точно помнила, откуда эта цитата про обедню. Докер, желая порадовать меня, играл в поддавки.

— Дос текилас, пор фавор, — тихо сказала я.

На его бумажке было написано «Догма».

Он рассмеялся, все так же тепло, и было непонятно, отчего ему так хорошо — от того, что я узнала фильм по его подсказке, что мы играем в эту игру или просто потому, что я рядом. Последнее оставляло шанс, что еще немного, и все вырулит в обычную схему, когда злодей добровольно отказывается от своей роли и покладисто отдает себя в руки закона.

Вторая, вовремя закашлявшаяся мышенька оказалась на свободе.

— Давай дальше, — вдохновилась я.

— Куда торопиться? Отлично проводим время. Я бы просто сидел вот так, смотрел на тебя, слушал что-нибудь или сам рассказывал.

Докер снова подсказывал мне. Или наоборот запутывал. От напряжения я не могла сосредоточиться. Дольше посидим тут, он больше размякнет или лучше быстрее отправить всех вниз? Он играет со мной в совпадения или какую-то другую игру, разгадать которую у меня нет возможности? И где Вася?

*

Я приезжаю к нему субботним вечером, без приглашения, но с пивом и кулебякой с грибами и капустой. Объяснить свой гастрономический выбор я не могу, зачем приехала тоже.

Как я и полагала, с радиотелескопом он справился, присоединил все нужные разноцветные проводочки к микросхемам, подключил ресивер к ноутбуку. По экрану водят хороводы остроконечные диаграммы.

— Аудиосообщения из дома? — спрашиваю я, — Скажи им, что у тебя все хорошо. Какие новости там? Как погода? Политические настроения?

Все мои вопросы отскакивают от него, как об стенку горох.

— Я иногда думаю о тебе. Не в этом смысле, — предупреждаю я движение его бровей вверх, — Мне долгое время хотелось разобраться, почему на всех моя суперспособность действует, а на тебя нет. Во-первых, интересно. Во-вторых, это важно для работы, ведь если мне попадется еще один такой человек, протокол просто не сработает.

— Сигнал с Проксимы добирается до Земли четыре года, — невпопад говорит Василий, — Так что все новости уже протухли, погода переменилась, как и политические настроения, но можно посмотреть старые тв-шоу, они актуальности не теряют.

— У вас двадцать три года непрочитанных сообщений, — вспоминаю я Интерстеллар, — Я все проанализировала и пришла к парадоксальному выводу.

— Съешь лучше пирожок, — Вася нарезает кулебяку на равносторонние треугольники.

— Помнишь наш первый раз?

— Как сейчас, — кивает он.

— Не Ираиду, а женщину в детском саду, которая выгнала всех детей на улицу, а персонал уложила в кроватки.

— Помню. Ты назвала меня мудилой, и мы перешли на ты.

— Сначала ты назвал меня истеричкой и хотел ударить.

— Потому что ты тряслась и рыдала.

— Я боялась, что она всех взорвет.

— Чем? Деревянной пирамидкой? Тебе всего-то нужно было сделать все по протоколу.

— Мне пришлось провести с ней весь тихий час. К его окончанию она собиралась удочерить меня. Так вот, парадоксальный вывод. Мне кажется, что ты такой же, как и все. С тобой тоже работает. Может, даже посильнее, чем у некоторых.

Василий смотрит на меня с сочувствием, как на неопасную душевнобольную.

— Когда все закончилось, ты надел на меня куртку. Она была ледяной, на воротнике и манжетах лежал иней. В тот день спецэффектов не случилось. Никакой температуры под сорок, горячих пятен на коже, только чуть-чуть поболела голова. Где ты взял морозильник в детском саду?

— На кухне.

— Ты позаботился обо мне.

— Такое случается с обычными людьми в обычной жизни, без окситоциновых дудок и плясок гипоталамуса.

— Я приеду сюда еще.

В следующую субботу мы смотрим «Ванда/Вижн». По экрану ноутбука водят хороводы остроконечные диаграммы.

*

— Любимый шоколад? — Докер вернулся к игре.

— Мы с тобой не едим шоколад, — ответила я, прежде чем подумать.

— Правила, правила. Ответы мы записываем, а потом сверяем. Иначе как понять, что я тебе не подыгрываю?

— Если бы ты хотел подыграть мне, отпустил бы уже всех. Тебе ведь нужна я, а не мыши.

— Ньки, — в голосе у него нежность, — Конечно, я хочу, ведь это так приятно смотреть, как ты радуешься, но играть не менее приятно.

— Трудный выбор, согласна.

— Ты вьешь из меня веревки, дорогая. Вы двое, — он показал на кого-то за моей спиной, — На выход.

— Щедро. И спасибо. Идем дальше? Может, следующий вопрос выберу я?

— Давай. Если он мне понравится, отпущу остальных. Мне ведь нужна ты, а не мыши.

— Ньки, — закончила я за него, как он и ожидал.

Все вопросы вылетели из головы. Я перебирала варианты, один дурнее другого. Тотемное животное? Знак зодиака? На сколько оборотов закрывает замок? Любимое стихотворение Есенина? Кладет ли яблочко в оливье? Охраняющий беляши Василий точно придумал бы что-нибудь улачное.

— Кого ты больше любишь: маму или папу?

Докер отвернул кресло, чтобы написать ответ.

— Папу, — прочитал он вслух мой, — А я кого?

— Тоже папу.

— Вон отсюда все! — заорал он.

Я закрыла глаза. Послышались торопливые шаги, хлопнула дверь.

— Все ушли, посмотри на меня, — его голос снова стал ласковым, — Теперь ты подыгрывала мне?

— Нет, — протокол не запрещал врать.

— У тебя не было папы.

— А у тебя был. Он кормил тебя после школы беляшами у Московского вокзала?

— Не после школы, по воскресеньям.

— Разумеется, какая мать бы купила своему родному ребенку еду, сделанную из бродячих собачек.

— Я тебя обожаю, — Докер притянул мое кресло совсем близко к своему, — Мне так хорошо.

— Потом тебе будет плохо. Может, ты даже умрешь от ломки, но не быстро.

— Как и тебе, — он осторожно дотронулся до моей щеки, — Мы же выяснили, что у нас с тобой много общего. Но тебе, наверное, интересно, зачем я собрал их всех внизу?

Докер встал, снял оба автомата, положил их на стол и с удовольствием потянулся, подняв руки вверх. Рукава задрались, на синей вощеной нитке поверх левого манжета рубашки мигала крошечная красная кнопка. Она расплылась в алый кружок, как кровь в тетради Кирюши Курочкина, когда внизу раздался взрыв.

*

От Проксимы Центавра до Земли сигнал идет четыре года, два месяца, двадцать девять дней, пять часов, пятнадцать минут и двадцать две секунды. Плюс-минус четыреста девяносто семь секунд в зависимости от положения Земли относительно Солнца.

Мне осталось подождать всего тринадцать минут плюс-минус сколько-то десятков секунд с учетом неважного знания математики. А пока я провожу очередной вечер, наблюдая за хороводами остроконечных диаграмм на экране Васиного ноутбука.

Докер плохо просчитал, жертв не случилось. Мышенек успели эвакуировать, восемь человек было ранено, кастрюлю с беляшами раздавило в большущий бронированный блин. Информация о Василии разнилась: кто-то видел, как он поднимался по лестнице на второй этаж с моим пальто в руках, начальник отдела утверждал, что не поднимался по лестнице, а вышел за сахаром. Оба варианта меня устраивали. Они вписывались в то, что случается с обычными людьми в обычной жизни.

Реми Эйвери: Василий