А дальше этот видос становится похожим на какой-то артхаусный фильм.
Дерганые кадры ускоренно меняют друг друга. Ломано и быстро, рывками. Всё вокруг чёрно-белое или в оттенках серого. В этих тонах инородным предметом мелькает Юлькин красный халатик с иероглифами, который я впопыхах на неё накинул.
И все до одного, кроме меня, в этом фильме глухие.
Глухая общежитская вахтёрша. «Женщина, да пустите позвонить. Скорая. Срочно».
Глухая бригада скорой помощи. «Что с ней? Что с моей женой? Это серьезно? От чего такое бывает?»
Глухая тупая корова в приёмном покое центральной больницы. «Девушка, куда её везут? Что вы будете делать? В какое отделение? Где тут главврач?»
Глухая санитарка, которая везёт мою жену в смотровую на каталке.
И глухонемая Юлька на этой каталке. Которая даже не смотрит в мою сторону, когда я глажу её по голове и шепчу на ухо: «Юлёк, детка. Где у тебя болит? Сильно плохо?»
Сильно плохо. Потому что, когда мою бедную девочку выкатывают из смотровой, её лицо и голые плечи покрыты испариной. Всё тело колотит мелкая дрожь. Больничная простыня, которой Юлька укрыта по грудь, прямо на моих глазах пропитывается её потом. И на грязно-серой ткани простынки в области паха проступает красное пятно.
Всучив мне Юлькин халатик, санитарка всё так же не слышит мои, уже даже не вопросы, а вопли: «Да что с ней!? Что случилось!? Куда вы её везёте!?»
Последнее, что я вижу, это Юлькины голубые и полные слёз глаза на бледном, как мел, лице. А потом большая двустворчатая дверь с табличкой ОПЕРАЦИОННАЯ закрывается прямо перед моим носом.
Помещение перед операционной — еле освещённый предбанник с плиточным полом. На потолке светильник, так называемое дежурное освещение. Две люминесцентные лампы внутри потемневшего от времени и загаженного мухами плафона непрерывно моргают. В памяти всплывает из учажных лекций: «стробоскопический эффект». При таком мерцании зрение искажённо воспринимает окружающие объекты. А ещё это дико раздражает. Прямо бесит.
Выключаю и включаю свет. Выключаю-включаю. Лампы гаснут и загораются, но продолжают моргать. Снова щёлкаю по выключателю. Тыкаю в него своим указательным пальцем, который всё ещё пахнет Юлькиной вагинальной смазкой. Внутри светильника что-то заискрило, и одна лампа погасла насовсем. Другая всё так же моргает.
Поспрашивайте своих знакомых, сколькие из них в детстве тыкали пальцем в розетку. Ну, вернее, не пальцем. Пальцы в розетку не пролезают. Зато гвоздь из отцовского шкафчика с инструментами или мамина шпилька для волос — очень даже. Поспрашивайте, и вы удивитесь, что среди получивших свои первые двести двадцать в детстве в основном мужчины. Уверен, если бы пальцы пролезали в розетки, детская смертность среди мальчиков носила бы катастрофические масштабы.
А ведь нас учат в детстве: «Не тыкай пальцем в розетку», «Не показывай пальцем на людей», «Не суй палец в рот собачке».
Но тыкать — это очень по-мужски. Неспроста ведь даже член называют двадцать первым пальцем. Вот мы и тыкаем.
Тык-тык-тык.
В розетку, в станок, в жену.
Тык-тык-тык.
В моргающем свете хожу туда-сюда по предбаннику. От дверей к окну и обратно. Считаю свои шаги, считаю плитки на полу. Трещины на потолке, дохлых мух на подоконнике. Грызу ногти. Барабаню по подоконнику пальцами, оставляя красные следы — ногти обгрызены под корень, до мяса. В окне — потёмки. Интересно, эти утырки там у нас под окнами сейчас орут «Когда твоя девушка больна»? Снова хожу туда-сюда. Топчась в этом закутке, осознаю смысл фразы «Лезть на стены».
Гоню из головы плохие мысли, но они упрямо лезут обратно.
Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо.
А если нет? В сознании так и крутится паскудная, малодушная мыслишка: «Если Юльки не станет, что я буду говорить её отцу?». «Я затрахал Юлю до смерти». Или «Я убил твою дочь своим членом». Это я ему скажу?
Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.
Просто нужно дождаться, когда двери операционной откроются, и из них выкатят мою девочку. Пускай в отключке, пускай под наркозом. Главное, живую. Пусть и не очень здоровую.
Всё будет хорошо. Просто нужно дождаться.
И я дождался.
За окном уже забрезжил рассвет, когда двери операционной открылись, и санитарка вывезла на каталке накрытое с головой тело. Один край грязно-серой простыни немного задрался, оголяя предплечье. Предплечье с татуировкой в виде колючей проволоки вокруг бицепса.
Стены кружанулись вокруг меня. Перед глазами вдруг появился потолок с моргающим светильником, и что-то ударило по затылку. А потом лампа наконец погасла, и стало темно.
Некое подобие сознания вернулось ко мне в больничной палате.
Мужик с загипсованной рукой, лежащий на соседней койке, сказал, что это травматологическое отделение горбольницы.
Кое-как встаю с койки, и держась одной рукой за перебинтованную голову, а другой за стену, бреду в гинекологию. Ненадолго задерживаюсь на пустом сестринском посту. Потом нахожу кабинет с табличкой:
ЗАВ. ОТДЕЛЕНИЕМ ГИНЕКОЛОГИИ.
ХИРУРГ.
АНУЧИН КОНСТАНТИН АНАТОЛЬЕВИЧ.
Без стука вваливаюсь в дверь.
За столом в кресле сидит мужчина в мятом белом халате. Его седые волосы всклокочены, а глаза такие краснючие, словно он накуренный. Спрашиваю у него:
— Вы вчера ночью оперировали Юлию Рогову? — мой голос спокоен, но не потому, что я уверен в себе.
Врач кивает, я говорю:
— Я её муж.
Одна из санитарок сказала мне, что Анучин провёл несколько внеплановых операций этой ночью. На его лице, таком же помятом, как и его халат, прямо написано: «А иди-ка ты в жопу, муж». Но он указывает мне ладонью на стул возле стола. Едва ли не падаю на предложенное место. Мои ноги подкашиваются, но не потому, что я устал.
Пригладив взъерошенные волосы, доктор говорит:
— Что ж вы жену так не бережёте, молодой человек?
— Мы просто хотели ребёнка. — говорю я тихо. — Мы просто занимались... Я не понимаю в чём дело.
— В этом-то всё и дело! — повышает голос врач. — Вот в этом!
Он сжимает кулак и ладонью другой руки лупит по нему с размаху несколько раз.
— Вот в этом! — продолжает он хлопать по кулаку. — Пообсмотритесь порнографии, и сношаете родных жён, как распоследних привокзальных путан не сношают! Ребёнка они хотели!
Доктор почти орёт. Меня это не злит, но не потому, что я сохраняю самообладание.
Потом хирург произносит слово «Киста».
Он объясняет: киста — это новообразование в организме. Опухоль по сути. Вроде мозоли или волдыря. Полый внутри и заполненный жидкостью пузырь. Киста может образоваться почти на любом органе человека. В том числе, на женских половых железах — яичниках.
Моё тело становится ватным. Но не от истощения.
Врач продолжает рассказывать о женской анатомии.
Воздух. Всё дело в нём. Когда он попадает во влагалище, то выходит наружу с тем самым звуком. Если его не выпустить и проталкивать дальше, он будет двигаться по маточной трубе прямиком к яичнику. Как воздушная пробка. Во время овуляции половые железы увеличиваются, почти воспаляются. Каждый из яичников максимально напряжен. Раздут, как маленький воздушный шарик. И киста надувается вместе с ним. Всем известно, что будет с воздушным шариком, если в него вдуть слишком много воздуха.
Вероятнее всего, кисту на Юлькином яичнике я лопнул пальцем. Хотя, может быть и членом. Не важно. Важно то, что она порвалась сама, и в клочья разорвала яичник вместе с собой. Лопнула, как пузырь жевательной резинки.
Мои глаза не намокают от слёз, а голос не дрожит. Но не потому, что я мужественный.
Спрашиваю у врача, насколько это больно, когда лопается киста. Доктор говорит, что если у тебя яички, а не яичники, то тебе не понять. Но можешь попробовать долбануть по мошонке молотком.
В кабинете Анучина на стенах висят плакаты с различными медицинскими инструкциями. Прямо как в моём училище. Всё эти плакаты с их картинками и столбиками текста кружатся перед глазами и наслаиваются друг на друга. Но это не от переутомления.
Правила выполнения искусственного дыхания. Правила первичной обработки вязких металлов. Инструкция по выполнению непрямого массажа сердца. Техника безопасности работы на токарном станке. Родительские основы, как жить по-людски. Рекомендации папы Пальчика по укладке трусов под подушку для повышения вероятности зачатия наследника.
Онемевшими пальцами я мну Юлькин шифоновый красный халатик. На нём бирка со значком перечёркнутой стиральной машины — только ручная стирка. Даже к халату есть инструкция.
А где же «Положение о возможном травматизме при совокупности факторов образования кисты, овуляции, попадания воздуха во влагалище и жёстких, амплитудных фрикций»? Где инструкции и рекомендации на этот счёт?
«Пальцы туда не суй, куда не стал бы совать свой хуй» — написал какой-то остряк на моём станке. Что на это скажешь, умник? По такой логике в жену-то совать можно? Даже нужно, вроде бы как. И всё равно я её угробил. Убил свою девочку пальцем и писюном, размер которого едва ли дотягивает до среднего.
Хорошо, когда есть правила и инструкции. Плохо, когда их нет.
Доктор с помятым лицом говорит ещё что-то. Его голос звучит словно откуда-то издалека. Но это не потому, что у меня проблемы со слухом. Мои веки тяжелеют, а пульс стучит в висках неровно, словно бухой барабанщик. Сердце пропускает удары. Но это не потому, что я устал.
Когда ты потарчиваешь, ты немного фармацевт. Правда, область твоих знаний ограничена успокоительными, обезболивающими и снотворными. Ты знаешь, чем можно закинуться чтобы расслабиться. Тебе известно, что и в каких пропорциях надо принять чтобы посмотреть яркие, полуглючные сны. Если ты собираешься заснуть насовсем, рецепт дозировки прост — всё и побольше.
А ещё когда ты потарчиваешь, ты вдобавок немного вор. Ключи от складского помещения с медикаментами так удачно оказались без присмотра на пустом сестринском посту.
Не чувствуя своего тела, закрываю глаза и сползаю со стула. Где-то вдалеке слышу голос врача. Он кричит:
— Чтоб тебя! Сестра! Сестра! Галя, да где ты, твою мать!? Тут передозник! Галя!
Не знаю, насколько Анучин Константин Анатольевич хороший хирург, но в реаниматологии он шарит. Иначе бы мои глаза не открылись. Не открылись, и не увидели бы лицо тестя, которое нависает надо мной, лежащем на больничной койке.
С тех самых пор, когда Пальчик был моим преподом, и до этого момента мне не доводилось видеть его небритым. Сейчас лицо тестя покрыто седой щетиной. Его глаза выпучены так сильно, что видно каждый лопнувший капилляр в белках. И он таращиться на меня своими глазами, такими же голубыми, как у его мёртвой дочери.
Наверное, транков и снотворных в моей крови уже не осталось. Потому что меня прорывает:
— Папа! — впервые называю тестя этим словом. — Папа, это я её убил! Убил нашу Юлю! Я убил её своим хером, папа!
Тесть становится размытым из-за наполнивших мои глаза слёз. Я говорю:
— Папа, прости меня! Папа!
— Ты своим никчёмным стручком даже внука мне сделать не смог, торчок вонючий. — говорит тесть.
Его голос звучит как-то странно. Протерев глаза, вижу, что он говорит сквозь зубы. Их скрип едва ли не глушит его слова. Он говорит:
— И на кой чёрт тебя только откачали, мразота?
Беспалая рука проносится в воздухе и влепляет мне пощёчину. Странные ощущения от оплеухи, отвешенной ладонью без пальцев. Ещё одна подача. И ещё одна. Даже не пытаюсь сопротивляться. Он имеет право. Глотая слёзы с соплями, говорю:
— Папа, прости.
Отхлестав меня несколько раз по щам, тесть наклоняется и чем-то гремит под койкой. Потом он встаёт. В руках у него эмалированное судно. Больничная утка, которую он поднимает над головой, и из неё что-то льётся ему на волосы. Осыпая меня проклятьями и обливая содержимым из утки, папа с размаху опускает её прямо мне на лицо. В переносице хрустнуло, во рту тоже. В глазах потемнело. Шлёпаю разбитыми губами:
— Папа, прости.
Утка опять поднимается над головой тестя, поливая ссаниной всё вокруг, и снова бьёт меня по лицу. Клокочу собственной мочой и кровью во рту. Выплёвывая зубы, говорю:
— Пафа, профти.
Следующий удар приходится в лоб. Отключаюсь.
А это уже тенденция — терять и находить сознание в больничке.
На этот раз, открыв глаза, я твёрдо уверен в том, что сдох. Потому что рядом с моей койкой сидит ангел — моя девочка, моя Юля.
Как оказалось, оперативное вмешательство при разрыве кисты на яичнике — процедура, немногим сложнее удаления воспалившегося аппендикса. При своевременном оказании медицинской помощи даже в то время, в смысле в девяностые, летальный исход был практически исключён.
А партаки в виде браслетов вокруг бицепса уже в то время были зашкварными. Эти почти одинаковые браслетики набивала каждая вторая «модница». Разглядеть разницу между этими татушками порой сложно даже при ярком дневном освещении. Не то, что в полумраке операционного предбанника при моргающем свете полудохлой лампочки.
В любой инструкции, касающейся чрезвычайных происшествий, чётко прописано, что первым делом необходимо оценить и проанализировать ситуацию, а уже потом предпринимать какие-либо действия.
Но когда ты потарчиваешь, аналитик из тебя не очень.
Как импульсивному парню по имени Ромео стоило проверить пульс у Джульетты, перед тем как травиться, так и мне стоило поговорить с Анучиным до того, как жрать таблетки.
Юля гладит меня по перебинтованной голове, а другой рукой держится за живот справа, чуть выше паха. Там, где раньше был её яичник. Один из двух.
Выражаясь техническим языком, он не подлежал восстановлению и его пришлось удалить. С моей помощью репродуктивные способности жены снизились на пятьдесят процентов.
Если вы спросите: «Хотели ли мы детей?», я скажу, что Юлька хлопала себя по заднице после того, как лопнула киста. Когда прямо внутри её тела разорвалась половая железа, вызывая внутреннее кровотечение. Когда её бросало из жара в озноб. Когда она прямо на моём конце теряла сознание от отупляющей, кошмарной боли. Даже тогда она подавала мне сигнал, думая о беременности. Женщины вообще очень терпеливы. Это вам любой татуировщик подтвердит. Так что да, Юлька хотела детей.
Я же хотел просто трахаться, потарчивать, и новый альбом Metallica.
Вот такая история. А вы говорите, нет повести печальнее на свете.
И хотя у нас всё закончилось не так паршиво, как у Веронской парочки, вряд ли у меня появилось бы желание ворошить этот случай в памяти спустя столько лет. Это совсем не та история, которую захочешь рассказать своим детям. И уж точно у меня не возникло бы желания эту историю записывать, если бы... Если бы совсем недавно я не удумал тряхнуть седыми патлами, и не предложил жене немного пыхнуть и посмотреть вместе порно.
Молния, может, и не бьёт в одно и то же место дважды. А вот старые, давно забытые грабли по одной и той же морде могут врезать запросто.
Выражаясь техническим языком, с моей помощью репродуктивные способности моей жены теперь равны нулю. Вот так вот. Занятие, из-за которого появляются дети, порой приводит к тому, что детей у вас никогда не будет.
Но слава Богу, что у нас уже есть наша любимая дочечка Юлечка-лапочка. Обломись с наследником, дедушка Пальчик, у тебя внучка.
Прямо сейчас я набираю этот текст, сидя с ноутбуком на кровати. Жена дрыхнет рядом. Её ночнушка задралась, оголяя живот с операционным шрамом — широкой горизонтальной полосой чуть выше лобка. Но самого шрама уже не видно, поверх него набита татуировка, что-то вроде сколопендры или сороконожки. Членистоногое, как на ляжке у Надежды Грановский из «Виагры». Очередной попсовый зашкварный партак. Ну, по крайней мере, он закрывает старый шрам. Точно такой же шрам, но только свежий, сегодня появился на животе у нашей дочери.
Её бойфренд, этот придурок с дредами, позвонил несколько часов назад. Этот вейпер вонючий звонит мне, и ноет в трубку: «Роман Сергеевич... Роман Сергеевич...— хлюпает он носом на том конце. — Я покалечил Юлю, Роман Сергеевич. Я покалечил её своим членом».
Несусь в больницу, нахожу там этого ушлёпка с партаком над бровью, и вместе с ним вваливаюсь в кабинет с табличкой:
ЗАВ. ОТДЕЛЕНИЕМ ГИНЕКОЛОГИИ.
ХИРУРГ.
АНУЧИН КОНСТАНТИН АНАТОЛЬЕВИЧ.
Здесь уже впору приписать:
ЛЮБИМЫЙ ВРАЧ СЕМЬИ РОГОВЫХ.
Доктор говорит, что моя дочь в порядке. Ровно настолько, насколько можно быть в порядке после полостной операции.
Теперь остаётся ещё одно дельце. Да-да, вы правильно догадались.
На сестринском посту в этой больнице, похоже, вообще никогда никого не бывает. И прихватив там эмалированное судно, я от души настучал этой посудиной по дрэдастой башке. А как иначе? Преемственность поколений, все дела.
Набирая тот текст, поглядываю на икону на стене — подарок тестя. На иконе Иисус в терновом венце, который так похож на колючую проволоку. И вот что забавно. Ну, вся эта тема с непорочным зачатием. Ведь неспроста же это всё. Интересно, сколько несчастных дев всевышний покалечил до Марии? Сколько половых желёз взорвалось от божественной елды до того, как создатель допёр до бесконтактного оплодотворения?
Иисус на иконе молчит. А ведь могли бы и написать что-нибудь об этом в книге книг. Людям было бы полезно.
Ещё, набирая этот текст, думаю, как же долго его придётся редактировать. Опечаток тут просто немерено. Знали бы вы, до чего неудобно печатать на клавиатуре, когда у тебя не хватает обоих указательных пальцев.
Мой токарный станок. Этот старый советский железный динозавр. Он столько лет пускал слюни в виде масла с эмульсией на мои пальцы. И недавно он таки их оттяпал. Да-да, теперь я папа Пальчик. Преемственность поколений, все дела. Правый палец отрезало не весь, только одну фалангу. Зато левый под корень. Хорошо, хоть барабанные палки можно держать. Две палки, если вы понимаете, о чём я.
Ну вот мы и подобрались к финалу. И здесь, по идее, должен быть определённый посыл. Какая-то умная мысль должна быть в конце каждой истории. Но только не в этой. Здесь будет кое-что получше.
Вот вам целый ворох соломы. Не забудьте подстелить.
Коитальная инструкция по технике безопасности.(Имени разрывателя женских половых желёз Романа Рогова).
Во время занятия сексом с женщиной в период её овуляции категорически запрещены резкие амплитудные фрикции. Настоятельно рекомендуется не прибегать к глубокому проникновению. В обязательном порядке следует следить за попаданием воздуха во влагалище. Без необходимости зачатия ребёнка секс в овуляционный период желательно исключить вовсе.
Вроде бы всё.
Хотя нет. Ещё одно: боссам из Brazzers стоит делать к своими фильмам пометку «Выполнено профессионалами. Не пытайтесь повторить».
Вот теперь — всё.
Осталось только сохранить файл. Тыкнуть своим обрубком указательного пальца по клавише F12.
