Добрые дела последних мерзавцев

Обычно Олька выходила на Китай-городе и шла по Варварке мимо церквей вниз к Васильевскому спуску. В принципе можно было повернуть и раньше, но она упрямо придерживалась собственного понятного только ей ритуала. Варварка, мимо церквей, к площади. Церкви она знала наперечет: Георгиевскую, Знаменский собор, Максима и крайнюю Варвары. Серую крышу Английского двора. При этом она никогда в жизни не бывала внутри, сама не зная почему. Заглядывала в приоткрытые двери на таинственно горящие свечи и проходила мимо. Неспешно шагала думая, сколько таких вот как она Олек, уже прошло. Сотни? Тысячи? И ни одна не зашла в храм.

Она плыла, осторожно переступая шпильками по каменной мостовой прислушиваясь к обрывкам чужой жизни. Люди разговаривали, появляясь в пределах слышимости на пару мгновений и тут же исчезали, чтобы больше не встретиться ей никогда.

— Да, хер ему скажи. Я уже проект сдал, он все подписал, ничего я править не... — запаренный парень, отрешенно разговаривающий по гарнитуре, чуть не налетел на нее, бросил взгляд и исчез за спиной.

— Если температура будет держаться....

— Сколько? Это дорого...

— Привет, мам! Я сегодня не заеду. Что? Нет, не смогу...

— А я ему такой говорю...

Рядом истошно засигналила машина, кого-то жизнь уже вывела из себя. Ткнула пальцем в самого слабого, того, у кого на календаре всегда был понедельник. Кому надо было спешить, иначе он бы не успел никуда.

Было уже три часа и до работы оставалось немного. Нужно было купить мороженного, отыскать свободную лавочку в тени и скинуть на полчаса гадские туфли. Полчаса полнейшего счастья. Никому не нужного времени, которое Олька оплачивала сама.

— Пломбир, Лакомка, Эскимо? — продавщица, утрамбованная в ларек, как черепаха в панцирь вопросительно на нее посмотрела. Ее голову украшали глупые пластиковые светящиеся метелки, создающие иллюзию веселья и радости. Сплошного веселья и радости, под которыми серело потное лицо с мешками под глазами. Усталое лицо с признаками небольшого, уже начавшего отпускать похмелья. Справа свисали разноцветные шары сахарной ваты, затянутые пленкой, слева на горке стояли бутылки с водой, казалось если она шевельнется вся эта требуха повалится и похоронит ее под завалами. Как она двигалась в этом лабиринте оставалось загадкой.

— Пломбир, — определилась Олька. — И воды.

— Газ — негаз?

— Простой, — Олька переступила с ноги на ногу, Бланик ощутимо жали.

— Сто четырнадцать, — продавщица исполнила акробатический номер, протянув ей покупки. Гора товара опасно покачнулась.

— Спасибо!

Она приняла холодный стаканчик мороженного на пластиковой обертке которого расползалась изморозь, а бутылку положила в бумажный пакет к купальникам. Еще сто метров и она присядет где-нибудь и будет наслаждаться жизнью, скинув шпильки с ног. Мелкие удовольствия, за которые жизнь не просит денег. Слишком мизерные для назначения цены и бесценные, если брать по большому счету.

Золотой свет, свет разбавленного меда плыл по гаревым дорожкам, Олька на мгновение прикрыла глаза. Словно моргнула на пару мгновений дольше. Раз — пара секунд в желтых сумерках, пробивающихся сквозь веки, два — шорох листьев, розовый мелкий камень под подошвами. Мамы с колясками. Пахло цветами, чем-то сладким, пыльцой. Город отступил, принялся топтаться на краю, напоминая о себе шорохом шин и гулом двигающихся по Москворецкому мосту автомобилей. Ему не терпелось снова схватить Ольку, затянуть в асфальтовые волны, в терпкую вонь выхлопных газов, беспросветную суету, проблемы. Остановившись там, на границе Зарядья, он шелестел деньгами, требуя ответы на незаданные вопросы, хотел секса, удовольствий и времени. Ее времени. Ей хотелось, не оборачиваясь показать ему средний палец в идеальном маникюре и, покачивая туго обтянутыми юбкой бедрами, исчезнуть в зелени. Навсегда. Ну или хотя бы до пяти, потому что в половину шестого ее будет жать Кристина. И друзья. Если она захочет. А она, наверное, захочет — несмотря ни на что, триста долларов даже за вычетом комиссионных Крис это двадцать тысяч. Неплохая сумма за пару часов спектакля под названием женский оргазм. Кем она представится? Раздумывая, она неторопливо шагала по дорожке. Выбор роли был приятным.

Студентка, секретарша, продавщица в бутике, фрилансер — миллионы вариаций. Рыжая девочка с зелеными кошачьими глазами в поисках себя.

Сплошные большие и мелкие удовольствия неожиданно закончились, потому что прямо перед выбранной лавкой у Ольки произошла катастрофа — супинатор на правой туфле разломился, и она чуть не упала, больно ударившись коленом о деревянное сидение. Она ойкнула, скорей от неожиданности, чем от боли. Присела и расстроенно принялась изучать обувь.

Подошва лопнула пополам и держалась на тонкой полоске кожи, каблук с площадкой под пятку свернулся на сторону и торчал сейчас свернутой куриной шеей. Это был полный крах, бесповоротный. Коварный Бланик подвел ее в самый неподходящий момент. Что теперь было делать? Ехать через весь город босой? На глаза сами собой навернулись слезы. Босой через весь город.

Черт, черт, черт. Представив, как она это проделает, Олька обиженно поджала губы, а потом отложив в сторону туфлю, развернула мороженное. Нужно было компенсировать потери сладким и подумать. 

— Девушка, почему вы плачете?

Олька вздрогнула. Во-первых, она не видела, как он подошел, во-вторых, не заметила, что плачет по такому пустяковому поводу. Подумаешь, через весь город на метро. Мало ли сумасшедших тут обитает? Каждый второй, и у всякого болт в голове.

— А вам какое дело? — она злилась на себя. За эту минуту глупой беспомощности, за слезы, которые даже не заметила. За красивые лакированные туфли, которые на поверку оказались полным фуфлом. За то, что ей было не плевать и было жалко себя. Пожалуй, впервые в жизни ей стало жалко себя, жизнь и время, которое она продавала.

— Никакого, — согласился собеседник и присел на лавку. Еще один сумасшедший, которому все было надо. Он даже не рассматривал Ольку, как это обычно делали мужчины. Ни грудь, ни ноги, ни ярко накрашенные губы, тронутые тушью ресницы, ямочку на шее, в которой лежал грошовый кулончик. Вообще ничего. Зато он наклонился и с интересом прочитал затертую надпись на подошве.

— Манола Бланик.

— Маноло, — автоматически поправила она и укусила мороженное, слезы почему-то продолжали наливаться в глазах.

— Маноло? — он хохотнул, в выдохе чувствовался алкоголь. Теперь Ольке была понятна его забота.

Она никак не могла его определить. Обычный, короткие волосы с начинавшимися залысинами, серые глаза, синий пиджак с белыми пуговицами. Пиджак был неплох. Хорошо было бы увидеть его часы. Кристина говорила, что человек обычно определяется по часам. Подделки, висящие как камень на руке носили клерки, перебивающиеся от зарплаты до зарплаты. Огромные, из блестящего цыганского золота — признак полной несостоятельности владельца. Как финансовой, так и умственной.

Часов было не разглядеть. Он повертел в руках сломанную обувь. И обозначил как бы про себя.

— Без вариантов. Сдох ваш Бланик.

Олька пожала плечами, это она и сама знала. Он поднял взгляд от туфли, резко уперся взглядом в ее глаза. Секунду помедлил, принимая решение, а потом извлек из кармана телефон пожилого пенсионера с отбитым краем экрана и полез в интернет. Странная ситуация начала забавлять Ольку. Стараясь не залезть пальцем в тушь, она вытерла слезы.

— Подождешь минут двадцать? — спокойно перейдя на ты, произнес он.

Серые глаза сузились, он ждал ответа. Олька молча кивнула, мороженное у нее еще было.

— Тридцать шестой же? — он кивнул на туфли.

— Да, — подтвердила Олька, втайне гордившаяся маленькими ступнями.

— Сейчас приду, — поднявшись с лавки он отошел на десяток шагов, а потом обернулся. — Только дождись! Я быстро!

Подождешь минут двадцать? А куда было деваться? Он шагал к выходу, словно шел по мягкому матрасу — все ее догадки были верны. Немного выпил и воображает, что убивает драконов и спасает девственниц. Ничего удивительного. Олька отвела глаза и вздохнула. А потом выкинула его из головы, все равно не вернется. Забудет или его примет полиция за пьянку.

Она куснула мороженное и вытянула ноги, заложив одну за другую, любой ситуацией можно наслаждаться. В самом деле: ничего не могло длиться вечно, ни горе, ни радость. Все когда-нибудь должно закончиться. Даже если ты потомственный неудачник и не разгибаешься в нищете всю свою жизнь, даже если ты он. В любое мгновение все может поменяться. Вот только когда — неизвестно. Нужно уметь ждать.

Проглотив мороженное, она покопалась в сумочке, вспомнив про шелест денег. Ведь кто-то настойчиво писал ей, пока она выбирала купальники.

«Все в силе, персик?»

Теперь будет писать каждый день. У Вагита всегда так. Он сойдет с ума, если она не поедет, и дело вовсе не в большой любви. Дело в билетах. В четырнадцати сраных тысячах рублей, которые тот потеряет. Интересно что он наплел жене? Наверное сказал: поеду договариваться о поставках. Или ничего не сказал, своей грузной, тяжко вздыхающей женщине.

Хотя нет, скорей всего что-то солгал, она вообразила их разговор, густой низкий голос с комичным акцентом.

— Куда ты собираешься?

— Надо ехать, Манана. Деньги сами собой не появятся, — и тяжело сопит, словно удерживает на плечах все печали мира. Волосатый атлант с тремя фруктовыми палатками. Каждый раз отсчитывающий Олькин гонорар с видом мученика, отрывающего от себя самое дорогое — свою веру. Обжигающийся на ее беззаботной манере скомкать деньги и сунуть в сумочку. Как будто если их смять они потеряют собственную ценность, пропадут, испарятся к черту, превратятся в фантики от конфет. Эта ее безалаберность причиняла ему почти физическую боль. Чтобы как-то облегчить его страдания, Олька обычно целовала его в лысину на прощание. Бонусом, совершенно бесплатно.

Деньги сами собой не появятся. Ага, конечно.

«Все в силе, персик?»

Дурацким персиком была она, Олька раздумывала что ответить. Двадцать тысяч сегодня и пятьдесят за отдых. Потное волосатое тело и лысина. Последняя возможность Вагита заняться любовью с молодой девушкой. Показать всем голодным, раздевающим ее взглядами мужчинам, что она только его. Рыжая соблазнительная девочка с глазами кошки. Хоть и на время. На строго определенное оплаченное время.

Все в силе, персик? Что ему ответить? Она рассматривала педикюр, шевелила пальцами ног — идеальный кроваво красный лак, курортное исполнение. На одной чаше весов — две недели у моря с пыхтящим Вагитом и пятьдесят тысяч, на другой — шанс. Который, возможно, случится вот-вот. В следующее мгновение. Что-то ее беспокоило, как кошку перед грозой. Что-то неуловимое, чего она не могла до конца понять. Да хрен с ним, ответит позже.

Сейчас ее волновали насущные проблемы. Надо набрать Кристине, пусть привезет что-нибудь из своей обуви. Хотя у той был тридцать девятый. Она в них утонула бы, как ребенок в маминых туфлях. Вторым вариантом было хромать босиком, чего совсем не хотелось. Совсем-совсем. Олька нахмурилась. И принялась набирать сообщение.

«Крис, привет. Застряла в Зарядье. Сломалс...»

— Вот!

Олька вздрогнула, как у него получалось подобраться незаметно? Словно сгущался из воздуха в одно мгновение. Он держал в руках пару розовых вязанных кроссовок с яркими красными шнурками.

— Слушай, тридцать шестой еще надо поискать. Слишком маленький, — он ей подмигнул и ухмыльнулся. Видно было, как алкоголь накрывал его все больше. Лицо вспотело, а глаза блестели. У Ольки даже мелькнула раздраженная мысль: «Вот прилип, блядь», но вслух она ее не высказала.

— А у меня денег нет, — ответила она, предполагая, что будет дальше. Сейчас он начнет клеиться, занесет какую-нибудь пошлость, вроде — отдашь натурой. И получит спреем в лицо. А потом уедет в обезьянник на пару суток, а может и дольше, как повезет. Что взять с пьяного? Нащупав в сумочке перцовый баллончик, она на всякий случай уточнила:

— С собой нет.

На удивление он просто махнул рукой, поставил обувь перед ней и присел рядом.

— Отдашь, когда появятся.

— Странный вы какой-то. Подходите к незнакомой девушке, покупаете обувь просто так, — она посмотрела в его глаза. Жесткие, несмотря на опьянение. Без той обычной алкогольной дымки, фокусировавшиеся в один момент. Странно смотревшиеся на спокойном лице. Взгляд, словно выстрел, точно разговаривая с ней, он параллельно просчитывал варианты, строил планы, что-то прикидывал. Хотя возможно он просто думал о своем.

— Можно на ты, — он улыбнулся и уловив ее мысли отрицательно помахал руками, — Ааа! Понимаю. Все не так, как ты думаешь. У меня сегодня хорошая сделка прошла, немного отметили с партнерами. Пару бокалов пива. Просто хочу сделать доброе дело. Ведь никто не запрещает делать добрые дела?

В пару бокалов пива Олька не верила, а все остальное ей неожиданно показалось правдой. Очень странной — но правдой. Все-таки, кто он такой? Может это и был ее шанс, который она так долго ждала? И кроссовки он купил красивые, прямо такие, какие ей понравились.

— Нет, конечно, — согласилась она.

— Глеб, — сказал он.

— Олька, — представилась она, рассматривая обувь

— Рыжая Олька, — определил он и откинулся на спинку лавочки, заложив локти на спинку. — Там еще носочки, без них неудобно надевать.

Тут она впервые ему улыбнулась, все продумал. Решил проблемы разом. Покопавшись в обуви, она вынула пакет со следками.

— Так, все-таки, доброе дело? — спросила она, надевая носки.

— Ну, да, — безмятежно откликнулся Глеб по-прежнему безо всякого интереса смотря на нее. Олька даже скосила глаза — грудь была на месте, хорошая такая высокая грудь третьего размера. Чуть тяжеловатая для ее фигуры, но это делало ее еще привлекательней.

— Странно.

— Ничего странного, добрые дела совершают даже последние мерзавцы, — сказал он и вытянул ноги устраиваясь удобнее. — Хотя они так не считают.

— Что не считают?

— Себя мерзавцами. Знаешь, главное отличие мерзавцев от... — он замялся, пощелкал пальцами, но так и не смог подобрать определение. Олька ему помогла.

— От других?

— Да, от других. Главное их отличие, что они никогда не признаются, что являются мерзавцами. Ни один. Плетут что-то, типа они... эти вот... другие. Оправдываются за себя. Мерзавцы всегда врут, но с ними приходится иметь дела.

— А ты? — глупо спросила Олька тут же сообразив, что ляпнула лишнее.

— Я? — он искренне расхохотался и прищурил глаза. — Смотря с какой стороны посмотреть. Никогда об этом не задумывался. Но доброе дело же сделал?

— Сделал, — согласилась она завозившись с шнуровкой. Размер был ее, хотя розовый цвет не подходил к черной юбке с белой блузкой. Ну и фиг с ним. Кроссовки ей понравились. Прямо очень. Красные шнурки, она прищурилась от удовольствия. Красивые вещи Ольку радовали всегда.

— А ты где работаешь, Олька?

Она немного помедлила, раздумывая — что ему сказать? В голове проносились тысячи вариантов, естественно ни один из них не был правдой. Ей не хотелось быть пойманной на лжи, пусть даже и такой пустяковой. Та и не определившись с самой удобной ролью она ответила расплывчато.

— Да, так, в офисе. Куда пошлют.

— Прекрасное занятие, — одобрил он и мечтательно проговорил за ней, — куда пошлют. Самый важный человек, получается.

— Ага, — сказала она, вздохнула и посмотрела на противоположный берег Москвы-реки. Солнце уже готовилось к вечеру, медленно оседая за дома. Дрожало над горизонтом, всем своим видом показывая, как устало за день.

— Удобно? — спросил Глеб и кивнул на кроссовки, — а то я наспех выбирал, не было времени особо, взял те, что подошли по размеру.

— Не то слово, спасибо! — ответила Олька, думая, что нифига не наспех, раз подумал о следках. И вообще он странный. Совсем странный. Как себя с ним вести было загадкой. Ей стало неудобно.

— Пожалуйста, — он помолчал, а потом неожиданно произнес, — Ладно, мне пора. 

— А деньги? Как тебе их вернуть?

— Давай свой номер, созвонимся, как тебе будет удобно.

— Ой, а я телефон посеяла сегодня. Новый еще не купила, — соврала Олька и отрепетированным много раз движением откинула рыжую прядь со лба. Такой прием обычно срабатывал, она это знала. Еще можно было поморгать глазами, как бы в замешательстве. Изобразить дурочку. Он повернул к ней голову и опять полоснул глазами, выражение на его лице не изменилось. Молча полез во внутренний карман пиджака помедлил, но потом почему-то вынул руку и запустил в боковой. Достал сигаретную пачку и оторвал клапан.

— Есть чем писать?

Ручка у Ольки была, он старательно вывел десять цифр и приписал: «Глеб» 

— Позвонишь, когда сможешь?

— Конечно, — соврала она еще раз. Как его определить? Нищета на мнении, мелкий надуватель щек или шанс? Который должен все поменять в ее жизни, сломать все что у нее было, а взамен подарить счастье. Ничего было не понять. Глеб поднялся ему пора было уходить.

— А который час? — с надеждой спросила Олька.

— Блин, часов нет, — немного растеряно признался он, — Не ношу, мешают. Около пяти, наверное. А! Подожди.

Он вынул телефон.

— Шестнадцать сорок семь.

Шестнадцать сорок семь, еще десять минут и ей тоже было пора. И часов у него не было, она смотрела как он шел к выходу. Смотрела пока он не исчез за зеленью, облитой тенями. Она посидела еще десять минут, рассеяно разглядывая прогуливающихся людей. Всех вперемешку: мамаш с колясками, командировочных, безошибочно определяющихся по раздутым планшеткам с вещами и документами, клерков, только выскочивших из офисов, спешащих, будто заводные игрушки, завод которых еще не иссяк. Смотрела на мосты, на реку, на город, по-прежнему топтавшийся за границами парка. Бессмысленную суету, в которой не было абсолютно ничего ценного для нее.