Пираты ивановского разлива
(Иванов А. Бронепароходы. — М.: РИПОЛ классик, 2023)
Небезызвестная Галина Юзефович намедни высказалась об Алексее Иванове в интонациях столетней давности, почти как Мережковский о Горьком: вот, дескать, Иванов в «Тенях тевтонов» умер, его все похоронили, а теперь в «Бронепароходах» он взял, да и воскрес.
Что ж, жизнь каждого автора обязательно надо овеять мифами. Такова задача нынешней критики — расцвечивать вымыслом все унылое и заурядное. Вот и получается, Иванов — писатель. Творец. А у фигуры яркой, творческой, мыслящей, обязательно должны быть взлеты и падения. Тупики и озарения. Он должен метаться и искать. У него тоже должен быть спад и своя Болдинская осень.
В этой концепции творческой чересполосицы («то удачи, а то неудачи») есть некое здравое зерно. Взлет перманентным, и вправду, быть не может.
А падение?
Падение — пожалуйста.
Основное «критик всея Руси» уловила верно.
В «Бронепароходах» перед нами, и впрямь, хорошо знакомый нам Иванов.
Снова рыхлый толстенный кирпич, набитый печатными знаками до отказа. Правда, не два тома, как в случае с «Тоболом». Что ж, и на том спасибо. Эстафета толстоты передана коллеге-двойнику Веркину.
Стиль «без стиля». Текст просто написан. Сильно тут не старались. Без особых мыслей (вместо них слова в граните, но об этом позже), без развернутых описаний (чай, не Тургенев).
Роман — общага, где персонажей полно, но все жильцы, как это и случается, въехали в него ненадолго.
Эпика без признаков великих идей и свершений.
Поучение без морали. Нас воспитывают, но без особых объяснений, так же, как раньше в школе, на классном часе. Сказанное надо намотать на ус, а не критически осмыслить.
И вновь забытые страницы истории. Мы-то ведь живем в скучное время.
Эпизод из Гражданской войны.
Волжские флотилии, флибустьеры российских рек. Потуги на российский пиратский роман (наш ответ диснеевским кинопиратам), а по сути, обычная уже в современной литературе сопроводительная иллюстрация к «Википедии».
Опять пеплум: все большое — театр военных действий раскинулся по всей водной артерии, всего много — «города и годы», и при этом напоминает заготовку сценария не то к кино, не то к компьютерной игре «Корсары волжских морей» с буксирными мужиками вместо Джека Воробья и его компании.
Впрочем, сценарий — это почти похвала. Чем дальше в толщу книги, тем больше кажется, что Иванов просто решил поиграться в кораблики, разыгрывая, как в детстве, в импровизированной литературной ванной одну речную битву за другой.
Давно известно, что Иванова то и дело обходят с литературными премиями.
И, в целом, понятно почему.
Ведь дают обычно за боллитру, а нашего героя все тянет в жанр, туда, где поинтереснее (детская болезнь левизны в литературе). Такое не прощают.
Впрочем, жанр он умеет делать примерно так же, как какой-нибудь Водолазкин боллитру. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Вот и тут не то пиратский роман, не то потуги на историческое полотно, не то политическая агитка, которые вдруг все у нас наперебой бросились писать, чтобы их, не дай бог, не заподозрили в тоске по кумачу.
И хотя «Бронепароходы» вполне попадают в ныне благосклонно приветствуемую яхинщину («Эшелон на Самарканд»), вряд ли роман Иванова ждет что-то большее, чем восторги простых и незадачливых «читателей», которые автоматически любят все, что у нас издают.
Правильный политический настрой здесь есть, а вот боллитровской тяжести и многозначительности все-таки не хватает.
И вроде бы «Бронепароходы», если воспринимать текст невзыскательно, бездумно, попкорно-кинематографически, есть за что полюбить.
Тут, в отличие от высоколобых и многозначительных книжек, все время что-то происходит, квесты сыплются на действующих лиц как из рога изобилия (отбить/украсть аналог золота партии, достать инженерное оборудование, разыскать архиважные бумаги во имя светлого будущего всего человечества, спасти сестру, найти брата и т. д.).
Собственно, и начало у романа захватывающе-авантюрно: большевистская сволочь собирается совершить очередное святотатство — покончить с великим князем Михаилом, но по характерному для коммунистов разгильдяйству и халатности бросает «трупы» в чистом поле. Далее, спохватившись, обнаруживает, что великий князь превратился в ходячего мертвеца, и теперь, как это заведено у Романовых, под видом новой разновидности старца Федора Кузьмича, в образе механика Гаврилова, решает составить конкуренцию призраку коммунизма.
Но, роману, увы, четкой жанровой прописки так и не хватает.
«Бронепароходы», если хорошенько подумать, — это не пойми что. Для исторического романа здесь недостаточно объективности и правдоподобия, клетчатки, в конце концов, для приключенческой книги маловато навыка в плетении авантюр и интриг. Иванов не Сабатини, и даже не Жаколио, не Висенте Рива Паласио.
Читатель становится свидетелем какой-то затянувшейся кучи малы, возни кого-то с кем-то, какого-то перманентного мельтешения. Почти семьсот страниц написаны короткими вбросами. Камера бешено мечется от одних действующих лиц — к другим. Количество в наличии, а качество отсутствует.
Получается, как в старом стихотворении Агнии Барто, которое Иванов, очевидно, воспринял в качестве творческой программы:
— Они ползут,
А он им — раз!
А тут как раз
Она ползла,
А он как даст ему
Со зла!
Они ей — раз!
Она им — раз!
Но тут как раз
Её он спас,
Он был с ней
Заодно...
И вот это обычное уже для нынешнего литературного продукта сходство с «сильным кино», само собой, говорит не в пользу книги. Читать это — удовольствие сомнительное.
Нет ни стройности, ни четкости линий, — просто свалка событий, из которой читателю предстоит выбарахтываться самостоятельно. Сам же автор обрывает сюжетные нити старым дедовским способом, благо война, — смертью очередного персонажа.
По-рыбаковски: «Нет человека — нет проблемы».
Иванов, как впрочем, и многие сейчас, не пишет книгу — он просто насыпает доверху всего того, что должно быть обычно в книжке — от пятнадцати человек на сундук мертвеца и перестрелок до революционной эротики и столь же обязательной любови.
Общее впечатление: Иванов не знает, как начать роман, как его развивать и как его закончить. А, может, вообще не хочет писать. Надоело, но кушать-то хочется. Герои его тяготят. Толстовско-шолоховские сапоги явно жмут. Возможно, ему хотелось бы по-горьковски написать историю пароходств и паровых флотилий, но традиционная форма романа заставляет вводить этих проклятых персонажей. Терпеть он их дольше коротенькой главы не может, и чтоб не возникло случайно с ними каких-нибудь длительных отношений, стремится побыстрее с ними расстаться. Поматросить и бросить.
Считается, что герои должны бороться и страдать, куда-то стремиться. И Иванов нехотя каждому находит какое-нибудь заделье: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Большевики расстреливают (больше они ни на что не способны), белые спасают Русь с чаепитиями, крупные нефтяные компании делят сферы влияния, используя текущую военную и политическую ситуацию, а простой народ спасает свои жизни и, если получается, барахло.
И все же в романе не обошлось без призвука большой литературы. Иванов ведь, как пишут в той же «Википедии», — «русский писатель».
А русский писатель, даже если он декларирует пагубность больших идей (см. «Пищеблок», «Тени тевтонов»), должен чего-то там вещать и чему-то нас, неразумных, поучать. И вообще, чувствовать свою связь с традицией. Вот Иванов, худо-бедно, и мостится в традицию, обещая нам в начале новое более идеологически верное «Хождение по мукам», с легкой примесью гайдаровского «Р. В. С.», а заканчивает финалом а-ля товарищ Шолохов.
Иванов не любит идейных вещей. Он, как нынче модно, — враг всяких больших идеологий. Но сама борьба с Идеями становится у него, как ни крути, центральной Идеей. Иванов — идеальный писатель нашего времени, из романа в роман проповедующий принципиальную, идейную безыдейность. Вот и здесь, в «Бронепароходах», между взрывами и перестрелками он заводит привычную философию — «надо просто жить, жизнью дорожить». И подводит нас к ней, отбрасывая по дороге всяческие заблуждения, из-за которых идет стрельба и льется кровь.
Поначалу, кажется, что Иванов просто переворачивает сложившийся литературный канон книжек о Гражданской войне. Красное — это теперь белое, белое — это красное. Тот, который раньше был враг, стал нашим. Колчак, а не Ленин — спаситель Отечества. Белое офицерье — носители вековых традиций, аристократия духа, столкнувшаяся с варварами, озверевшим отребьем, поднявшимся из тьмы погребов. Они спасают Россию, а большевики губят.
На большевистскую сволочь Иванов черных красок не жалеет. Вампиров здесь, конечно, уже нет, — это все-таки не приквел «Пищеблока», но суть и направленность та же.
Большевики, в отличие от белых, сборище откровенных подонков. Ни чести, ни совести. «Темная человеческая лавина» воплощена в фигурах садистов, вроде Льва Давыдыча Троцкого, Ларисы Рейснер, Федора Раскольникова, Ганьки Мясникова и других.
Берут заложников, громят церкви, разоряют деревни. Человеческая падаль, которой как-то потом удалось продержаться еще почти 75 лет. Ответ на вопрос: «как же это так при таких-то палаческих наклонностях?» Иванова не очень-то интересует.
Вполне логично. В пропагандистских листках не до тонкостей. Главное, — нагородить побольше. Лгите, побольше лгите!
В большевиках разочарована прогрессивная, думающая общественность:
«Социал-демократы оказались подлее, чем мы думали».
«В большевистской России никто не был свободен, тем более, частные лица».
Саморазоблачительные показания, в приступе откровенности, дает уже сам Лев Давыдыч Троцкий. Понятно, почему он, а не Ленин. Ленин в ивановскую концепцию большевиков-дикарей так легко бы не вписался. А тут подтасовка без всяких стеснений — говорим Троцкий, подразумеваем партия:
«Мы, дикари, которым нужен костер! Мы не боимся опустошить весь мир. Он должен запылать до небес! Мы лишены морали! Борьба для нас важнее победы, нам плевать на победу, значит, мы и победим».
Не грех повторить (повторенье — мать ученья) все то, что о красных талдычили последние тридцать с лишком лет:
«Государство нуждается в реформах... Но большевики жаждут одной лишь власти, и социализм для них — инструмент захвата власти, а не цель».
Вот такие «новые» открытия в области марксистской идеологии.
Короче, как сказано кем-то в романе почти эзоповым языком, у большевиков не новый порядок, а большой террор. Мол, не нацисты, но почти около того, без пяти минут, просто недоделанные. Даже «нового порядка» им не надо.
Хотя понятно, почему у большевиков социализм — это не цель, а средство.
В романе есть тому объяснение. Реальный, развитой социализм по Иванову строят не большевики, а просвещенные олигархи.
Раньше верили в просвещенных монархов. Теперь вот новая вера — в просвещенных олигархов.
«Здесь, в государстве Нобелей, был мир, в котором всегда что-то строили — буровые вышки, заводы, моторы, дороги, суда. Здесь был разумный порядок. Достаток. Справедливость».
И дальше:
«Нобелевцы боролись и побеждали. Созидали. При них дикие народы обретали человеческий облик».
У Нобелей «лидерство», «капитал», «прогресс». У большевиков — «расстрелы», «реквизиция», «диктатура пролетариата» и «отмена чаепитий».
Вот такой расклад. Снова да ладом старая песня о главном. Тридцать лет одно и то же: большевики — это, известное дело, «отнять и поделить». Советская власть — это нефть и расстрелы плюс разграбление всей страны.
И не надоест. Потому что так проще.
Однако как понимать этот новый выверт про то, что «богатые компании заинтересованы в социальной справедливости»?
Иначе, как заискиванием перед олигархами, это не назовешь.
«Дурными бывают государства, а не капиталы». Вот такая история. Это тебе не Прудон («собственность — есть кража»).
Во всем мире проклинают колониальное прошлое и транснациональное иго, а тут все наоборот — спасибо бване за науку. По Иванову так бы и остались мы сидеть на березах, как наши предки, без Нобеля, без олигархов.
То есть, «Бронепароходы», при вполне очевидном и обычном для него анафематствовании всего красного, выдержаны в логике третьего шариковского пути. Великий князь Михаил, как и все мужики, оказался обычным подонком.
И вообще, Иванов не согласен и с белыми, и с красными. Одни просто преступники, другие — преступные мечтатели. Конечно, мечтатели симпатичнее, они за хруст французской булки, но и с ними непорядок.
Они грезят о чем-то отвлеченном. А надо думать практически. Белые смотрят взад, а надо вперед. Как просвещенные нобелевские олигархи, как Лопахины.
И вот при такой-то прогрессистской направленности возникает традиционный уже вопрос. Почему всех этих нелюбителей всего советского (в любом виде искусства, не только литературе) так тянет в прошлое? Отчего они оказываются способны только на перепалку, как они сами уверяют, с отжившей тематикой и эстетикой?
Потому что при всей своей проповеди прогресса, единственное, на что они способны, — это паразитирование на прошлом. Все, что они могут сделать, — заняться его подменой.
Поэтому довольно странно слышать в «Бронепоездах» гимн будущему, при том, что сама книжка глубоко увязла в прошлом — и по предмету, и по теоретическим выкладкам (капитализм — это молодость мира).
Но вернемся к ивановским умствованиям. С предпринимателями выходит тоже не все хорошо. И дело здесь не в том, что есть плохие предприниматели, а есть хорошие. Правда в том, что и те, и другие кончают одинаково, как только отворачиваются от прогресса и человека. Да не простого человека, а талантливого. «Есть которые люди, а которые и человеки». И человеки, само собой, ценнее.
То есть, это вроде бы опять такой гуманизм — «все во имя человека», но как это теперь бывает почти во всей «нашей» литературе, гуманизм элитаристского толка.
Осанна не просто человеку, а человеку особому, и есть итог всех теоретических блужданий Иванова в этой книжке. Получается, что прогрессивная большевистская идеология у Иванова подменяется сперва прогрессивной олигархической логикой, а потом углубляется популярным учением о профессионалах противостоящих революции, диктатуре и всяческому человеческому мраку в духе Дмитрия Быкова.
«Созидают люди. Очень редкие люди».
И хотя вокруг примеры обратного, массового, а не штучного созидания, нам опять навязывают своего рода расизм. И это вполне закономерный итог, антибольшевистская риторика, ведь там-то учили, что народ — творец и созидатель.
Несколько хороших умных парней против всех идеологий. Вот к чему нас опять подводит Иванов.
Спасут общество не идеологи, а поддерживаемые просвещенными олигархами технократы. Уж они-то точно заставят работать общество как часы. Придут — порядок наведут. И хотя уже давно известно, что изобретение радио к счастью не привело, Иванов, кажется, хочет уверить нас в обратном.
Все это заставляет задуматься о печальных итогах развития «отечественной» литературы. Капитал, олигархи, особые люди — вот набор ценностей, к которым она пришла.
Ложь вместо правды. От маленького человека к аристократам духа, от пролетариата к холуяту.
Такая литература, в самом деле, может считаться русской?
Для того, чтобы оставлять комментарии, необходимо авторизоваться или зарегистрироваться в системе.
-
Иванов - писатель неплохой. А иногда даже хороший. По крайней мере дело своё он любит, а потому трудится помногу и добросовестно, совершенствует свои методы и всё время желает шагнуть за край. Может быть, 185 его роман станет бессмертной классикой, как какой-нибудь бальзаковский "Отец Горио".
2 -
Во! а то попался мне тут Санаев с "Похороните меня за плинтусом 2". Хуже, чем один. 500 страниц я ждвл приличного текста. На последних 50 хоть тень какая-то мелькнула. Интересно, мог сам эти 50 стр написать?
2 -
Обзор есть обзор. Но вот критика... Забавно, что критиками выступают всегда люди, ничего, кроме критики, не написавшие.
А вот представьте, что Иванова критиковал бы, например, Лев Толстой. Кстати, очень интересный получился бы проект: написать критическую статью в манере кого-либо из классиков.
-
В целом согласна. Но вот, к примеру, распространённая ситуация: талантливый молодой человек (художник, музыкант, поэт/прозаик) идёт учиться - и, увы, весь его творческий порыв угасает, как не было. А ведь подавал надежды, был бесспорно талантлив... Знаю не один подобный случай лично. Это к вопросу об "учиться, читать, работать". Не всем дано и не всем надо. Идеально если сможет "работать над собой" Но без оглядки на "критиков".
Ну и, конкретно по данной ситуации. Не могу сказать, что Иванов гений. Но и не графоман. А чувство меры? Думаю, как раз критики и лишили его этого чувства, потому как безмерно хвалили. Тут тебе и тиражи, и кино, и неуместные порой восторги. Как устоять? Не гений ведь, но очень захотелось.
Именно поэтому критика с противоположным знаком, да ещё и "критика в критике", да плюс пафос - не, не могу принять.
1 -
Не досадуйте. Убедить человека в чём -либо невозможно. Можно помочь ему изменить мнение или отношение. Просто мне не понравился отзыв - данный, конкретный отзыв. Он явно пристрастен и отдаёт некоторой зашоренностью. Это моё мнение, не более. А критики хорошие наверняка есть, только мне почему-то всё больше попадаются не очень хорошие. Очевидно, "мало читаю, в основном, себя".
1 -
-
Глубоко, четко и ясно написано. Для вдумчивого читателя, который умеет фокусировать внимание на важном для себя. Заняться чтением означенного романа или отложить в сторонку тоже решает читатель. Автор рецензии не навязывает свое мнение. О содержании можно судить только после прочтения. Но если в книге все так, как описывает автор статьи, желания полистать странички нет. Искажение истории – плохая тенденция, и мы знаем, к чему она может привести.
1 -
-
Упс. В темноте сдвиг на одну клавишу вправо произошёл. Хотел напечатать "спасибо за обзор"
1 -
-
у меня уже давно в сундучке для детективной истории: причём по чётным - бемоль, по нечётным - диез
1 -