Не хотите заняться маждонгом, синьора?

(отрывок)

Люди строят песочные замки на зыбкой почве того, что скупо отсыпает жизнь. Опыт, обстоятельства, пара неприятностей, быт, дети, акции в сетевых магазинах, рождения– свадьбы– похороны. Когда же весь этот хлам гибнет под мощным напором неприятностей, большинство впадает в уныние. Заламывает руки и плачет. Девять из десяти. Но Рита Мобалеку из другого теста, той тонкой прослойки, которая взрывается и пытается решить все проблемы разом за пару секунд.

–  Мы прекрасно с тобой сработались, Максик. Почти раскрутили это дело! Что будем делать дальше?

Это называется - прекрасно сработались. Расстроили Трилобитиху, поужинали и выпили. Каждый у своего замка. У прекрасного песочного замка собственных заблуждений. Я хмыкнул.  Вечер тихо наливался с неба на улицы. Обычный вечер из сотен миллионов случившихся здесь. Повернув голову к собеседнице, я ответил:

– Все это надо тщательно обдумать, Рита.

– Пфуй, – презрительно бросила она и со звоном переключила передачу, – тебе что, до сих пор ничего не ясно?

Я помолчал пару секунд, прислушиваясь к опьянению лопуховым виски. Ветер кидал нам в лицо звуки улиц.

– Мне совсем ничего не ясно.

– Глупыш, – промурлыкала миссис Мобалеку и положила руку мне на колено. – Может, заедем куда-нибудь?

Я отрицательно мотнул головой, на сегодня мне хватало проблем, чтобы еще впутаться в интрижку с женой Толстого. Черта с два. Пусть он и не образец благочестия, но быть инструментом мести – последнее дело.  Я помянул его недобрым словом, исчезнуть, вот так вот не оставив никакой информации. К тому же посадив мне на шею горящую местью женушку, с него станется.

 – Раз ты такой, поеду в порт, найду себе какого-нибудь морячка.

Я посмотрел на проносившиеся мимо дома, по тротуарам двигались люди, моргали светофоры.

–  Морячка? Говоришь какую-то ерунду.

– А ты бы как поступил?

Как бы я поступил было неясно. Понятно было одно – завтра в Управлении предполагался день большого шума. Отдел расследований почти в полном составе исчез. В нижнем белье и с девятимиллиметровой пушкой. Представив глаза Бетонной жабы, которой мне придется сообщить эти ценные сведения, я поежился. К нам и так относились по большей части как к бесплатному цирку. Источнику всех тех небольших офисных развлечений, над которыми ржали в курилке.

– Айвэн, ты слышал, в Ай Ди снова облажались?

– Нет. Что сделали эти клоуны на этот раз?

– Они …

Что мы сделали на этот раз, пока  было неизвестно. Рита раздраженно нажала клаксон, пугая неосторожных пешеходов, и лихо повернула на тихую улочку к дому тиа Долорес. Тачка Его Величества заскрипела. Проехав метров сто между зеленных изгородей, мы остановились у калитки.

– Держи, – она сунула мне находки – мятое женское белье. – Это поможет тебе лучше соображать.

– Ты куда сейчас? – спросил я, не обращая внимания на сарказм.

– В порт, куда еще, – поджав губы ответила Рита.

– Не делай глупостей, – я вылез из рыдвана Толстого и сунул улики в карман. Туда, где уже грелись два девятимиллиметровых патрона завернутые в салфетку. Телефонные аппараты подлых предателей оттягивали соседний.

– Какой вы заботливый мистер Шин.  Да будет вам известно – весь мир состоит из одной глупости… И немного – из радости, – на глазах миссис Мобалеку дрожали слезы. – Совсем немного из нее.

 Я не знал, что ей сказать, поэтому соврал.

– Езжай домой, Рита. Завтра я все выясню.

Завтра я все выясню. Она нажала на газ и исчезла в облаке пыли, странно светящейся в свете луны. Все мои обещания были полным шлаком. Совсем не тем, во что можно верить. На поверку все вокруг было шлаком, скрепленным небольшим количеством удобной лжи. Человек ищет любой повод, чтобы соврать: старикам, на последнем дыхании, детям, которые клянчат сладости, некрасивым женщинам, горемыкам, нищим, белым, черным, желтым. В печали, в радости, в любом состоянии духа. Семь миллиардов комбинаций лжи и ни одного - в котором существует чистая, сто процентная правда. Ложь без проблем окупает все понесенные на нее затраты. Ее себестоимость – ноль. Пустота.

Посмотрев на черный дым пополам с пылью, расползающийся по улице, я закурил. Серые облака медленно оседали на землю. В темных порослях растений вопили цикады, сегодня была их ночь любви. Самцы привлекали самок истошным стрекотом.

«Не хотите заняться маждонгом, синьора?»

Молчаливые самки выбирали кавалеров. Где-то там в темноте скользили в ночном воздухе. Определяя лучшего, самого громкого самца. Кому- то невидимому сейчас крупно везло. Или, наоборот, не везло совершенно, сколько бы усилий он не прикладывал.

«Могу!» —сказал Рубинштейн и исчез. Что могло означать, это самое: могу? Что он может? Как супермен после почечного чая вмешаться в мутные дела местных ловцов удачи? Закинуться суппозиторием и не склеить ласты? Старая развалина в семейниках размахивающая девятимиллиметровым шпалером заставит их разве что умереть от смеха.

Мысли текли медленно, лопуховый виски давал себя знать. Я выпустил дым и задумался о том, что я буду завтра говорить графине. Придумать серьезную версию происходящего будет труднее всего.

«Видите ли ма’ам директор…» – мысленно произнес я.  

«Ну, и где, все ваши скоморохи? Что–то я их не наблюдаю …» – стальные глаза насмешливо заскользят по мне, прежде чем остановиться на пятне на рубашке. Пятне на рубашке, символизирующем все дела отдела расследований разом: контрабандный алкоголь у Пепе, недорогую еду и долгие философские разговоры за игрой в карты. Трудно оставаться серьезным, имея подобный знак отличия. Крест Виктории из мафонго.

«Они исчезли. В белье и с пистолетом, ма’ам», – серьезно произнесу я. И сложу руки, маскируя пятно.

«В белье? Очень интересно! Продолжайте, инспектор...» – графиня Мэллори–Сальтагатти непременно закажет чай. Разговор будет долгим.

В отчаянии бросив окурок, я затушил его ногой. Никаких внятных объяснений. Надо было что-то предпринять. Надо. У желтых фонарей вилась ночная живность. Летучие мыши ловили насекомых, насекомые ловили себе подобных. Цикады спаривались. Весь город вращался вокруг секса и жратвы. И в этом карнавале надо было выделиться – немного поскрипеть бесплатным дополнением к желудку и прочим потрохам – головным мозгом.

 Нащупав в карманах телефоны Толстого и Рубинштейна, я пошлепал домой. Из окон лился чахоточный желтый свет.

– Вы ужинали, мистер Шин? – тетушка пребывала на боевом посту. Сидела в кресле на веранде, на подлокотнике стоял стакан с шерри. Даже если случится третья мировая и наш клочок джунглей засыплют ядерными бомбами, моя добрая старушка встретит атомный рассвет покуривая трубку со стаканом шерри в руках. Традиции стариков бывают крепче бетона.

– Поел у миссис Рубинштейн.

– Надо же! Что она готовила?

– Мафонго, тиа.

–  И как она поживает?

– Отлично, – в очередной раз за вечер солгал я и отбыл к себе, на второй этаж. Клянусь дедом Морозом, любопытная старушка сразу же наберет Трилобитихе и та ей все расскажет. Утром мне нужно будет улизнуть пораньше, чтобы избежать расспросов. Лучше остаться без отличного омлета с беконом, чем пытаться объяснить необъяснимое.  С этим делом прекрасно справляются политики. Никогда не любил составлять им конкуренцию.

Войдя в комнату, я скинул рубашку и плюхнулся за стол. Снизу, от миссис Лилланд не доносилось ни звука. Представив, как она тихо ахает в трубку, я аккуратно разложил накопанное за день. Два телефона, лифчик, трусы и патроны. Жалкие остатки продуктов, из которых предстоит сварить отменную версию, высосанную из пальца. Мое блюдо от шеф-повара. Кулинарный шедевр из пустоты.

Белье было неношеным, о чем говорили швы и ткань без следов потертостей. Ничего абсолютно. Хотя человек должен оставлять за собой целый шлейф следов. Стоит ему прислониться к чему–либо, тронуть пальцами, чихнуть, почесаться. Он ходячий песочный замок, от которого отслаивается то, что было им пару мгновений назад.  Чешуйки кожи, волосы, пот, грязь, сало. Все это мажется, застревает в нитках, явственно показывая его присутствие. Выдает с головой. Белье никто никогда не надевал. Единственным свидетельством хоть какого–то присутствия жизни, был отпечаток жирного пальца на лифчике. Большая государственная печать Его величества Эдварда Мишеля Анитугу Мобалеку – короля керосина, повелителя неприятностей, владетеля двух пахнущих требухой ящиков с рыболовными снастями. Белье не принесло мне никаких улик. Выключив лупу в своем телефоне, я принялся копаться в аппаратах Сохлого и Мастодонта. Надо было все проверить еще раз.

Улов среди вызовов был скромен и только подтвердил первоначальные выкладки. Со времени как мы расстались вся жизнь сладкой парочки вертелась вокруг одного и того же. Шаги правой ногой, приводящие в исходную точку. Работа, аптеки, хавка, многочисленные родственники четы Мобалеку и графиня Мэллори-Сальтагатти в качестве неумолимой судьбы.

Поставив очередную галку против пункта – «не имеет значения», я бросил взгляд на часы. Было около десяти, прекрасное время, чтобы исповедаться трем непогрешимым богам: Гленфиддиху, Джемесону и Оберкромби. Тем более старт был уже дан целительной настойкой Руфи Рубинштейн. Настойкой лопуха для хорошего настроения.

Старший инспектор звонил графине Маллори-Сальтагатти. Вообразив, как Толстяк с ней разговаривает, я ухмыльнулся и налил себе виски.

–  Да, ма’ам директор. Мы тут со стариной Мозесом кумекаем над тем делом…

…

 – Как каким? Над гигидравлическим! Эти вьетнамцы такие хитрые! У меня кстати был приятель, его звали Хунь, ма’ам директор. Так он…

…

 – Что?.. Вам неинтересно? Жаль. Да… Отчеты делает Шин. Ну, тот китаец из Метрополии. Который чуть не сыграл в ящик в прошлом году, припоминаете? Да, он очень старательный, как маленькая обезьянка. Ай, бл..дь! С.ка! Тварина!

….

– Что?.. Это я не вам, мисси директор. Уронил окурок на дрыжку, просекаете? Чуть не прожег брюки. Да, ма’ам… в поте лица и не покладая рук…

 Его величество несет ахинею с самым умным видом. Все десять минут сорок одну секунду. Причем, одна секунда у него уходит на формальные расшаркивания и обещания покарать негодяев незамедлительно. Ну, в крайнем случае – в субботу. Потому что со среды по пятницу сплошняком идут матчи по крикету.

 Снизу включили телевизор – что означало, что миссис Лиланд закончила разговор с женой Рухляди и принялась размышлять. Никогда так хорошо не размышляется, как под глупый сериал, в котором один бедолага никак не может перещеголять весь мир в неприятностях. Тот всегда на шаг впереди и постоянно отсыпает чемпиону дерьмишка в полной мере. А в случае, если фантазия у сценаристов спотыкается, то судьба предусмотрительно роняет его зубную щетку в унитаз.

– Алонсо, как ты мог это сделать?

– Что сделать, Анхелика?

– Сделать эти страшные вещи старому Родриго.

Прерывая бормотание персонажей из телевизора, полились звуки сирены. Видимо старому Родриго на этом моменте сделалось совсем хреново. Отложив телефоны в сторону, я подпер лицо ладонями. Информации получилось негусто. Вернее, ее совсем не было. Никаких фактов, за которые можно уцепиться и начать конструировать версии. Сплошное – «не имеет значения».

Работа, аптеки, хавка, родственники. Круговорот одного и того же. Ни смс-ки, ни мессенджеры, ни история просмотров в сети – ничего не добавляли к общему вакууму. К огромной пустоте, образовавшейся после нашего расставания. Пара порносайтов, заказы лекарств, может ли аллопеция быть заразной, три онлайн тотализатора. Обычная суета. Капли жира на белой ткани жизни. Немного бытового праха, не означавшего ничего.

Куда могла направится эта сладкая парочка? Я выскочу за сигарами, мой поросеночек! Гениальный старик в очках телескопах и Его толстейшество с дырой от пули в заднице. Ведь тачки оставались у их благоверных. Так что, мои приятели путешествовали налегке – пешком и в нижнем белье.  Бесконечный цирк на гастролях.

Прерывая бесполезные размышления мой телефон ожил.

– Привет, красавчик! – голос у мисс Моли грудной, мягкий, обволакивающий. Всякий раз я в него попадаю как муха в патоку. Наслаждаюсь им. Вслушиваюсь в кошачьи обертоны.

– Привет, Маша!

– Маша?  – она хихикнула. – Что это? На польском?

– Не что, а кто, – ответил я, прижимая трубку плечом к уху. Мои руки были заняты бутылкой и стаканом.

– Кто?

— Это значит – самая красивая девушка на свете.  

– Жалкий льстец! Язык у тебя хорошо подвешен, – на фоне ее голоса квакнул динамик: «Бригада реанимации к третьему боксу!»

– Не только язык, дарлинг, но и все прочее, чего ты еще не знаешь, – откликнулся я. Виски вязко упал в желудок. Хлебная, хорошо пропеченная корка.

– Что делаешь?

– Пью виски и болтаю с тобой. Только пришел.

– Жаль, что я на дежурстве, – она вздохнула, заклацала клавиатура. – Сегодня много народа.  Хочу от тебя ребенка.

– Прямо сейчас? –  уточнил я и нажал кнопку на аппарате Его Величества. Погонял список вызовов пальцем. Сорок тысяч восемьсот семьдесят семь шагов правой ногой. Идеальная окружность. Отправная точка.

«Хочу от тебя ребенка», – я повертел эту мысль в голове.

Женщины всегда ошеломляют вот так – прямо в лоб. Лупят тебя нежным голосом прямо по мозгу. Обволакивают ласково как боа–констриктор перед тем, как неожиданно выдавить из тебя всю начинку. Все те потроха, которые ты тщательно собирал внутри.

–  Завтра вечером? – предложила она. – Высплюсь после ночи, сходим куда-нибудь? Ты по мне соскучился?

– Конечно, я по тебе соскучился, – мой песочный замок выходил очень красивым. Зеленые глаза, высокие скулы, смуглая кожа.

– Я тоже, милый. До встречи!

– Целую, – я рассматривал список: незнакомый номер, уместившийся между разговором с китайским ресторанчиком и вызовом Рубинштейну. Тот самый номер телефона, на который я обратил внимание еще тогда. Поиск в сети ничего не дал. Ни объявлений, ни организаций – ничего конкретного кроме оператора – ДиджиСелл. Частный номер, владелец которого простыми способами не определялся. А непростые сейчас уже спали. Уложили шайку из пяти детишек и в половину одиннадцатого отошли ко сну в объятиях супруги.

Отогнав мысль позвонить шефу технического отдела Айвену Персакису, я плеснул очередную порцию.  У него и так много проблем, главная из которых - излишняя производительность.

 Вздохнув, я отложил телефон и поплелся в душ. Кроме этого номера никаких зацепок у меня не было. Почти полная пустота. Но как в любой другой безвыходной ситуации – выбор был. И был огромным – каким сортом мыла смазывать веревку. Ту веревку, на которую меня непременно подвесят завтра. Иланг–иланг, алое вера или земляничное? Бесконечное количество вариаций.

Не определяющийся номер ДиджиСелл. Наверняка один из бесчисленной родни Его Величества. Какой-нибудь очередной мазурик, вышедший с суток за хулиганку, и не успевший прописаться в списке контактов под собственным именем. Или погонялом. Я натянул простыню до носа, балансируя на краю обрыва, за которым реальность обращалась в сны. Миссис Лиланд возилась внизу, звякала посуда. Из окна в мою комнату текла ночь.

 Надо было выспаться. Обязательно выспаться. Прикрыв глаза, я принялся считать овец. Проверенный поколениями способ не заснуть. Одна, две. Семьдесят семь, семьдесят восемь. Семьдесят девятое животное повернулось ко мне и заблеяло. Я отогнал ее в сторону, но оно вернулось и требовательно заблеяло мне на ухо. Оно было черным. Одно на все стадо. Требовательное и приставучее. Я дернулся в сторону, пугая ее молчаливых товарок, брызгающих в стороны. Но овца неумолимо нашла меня, прыгнула и завопила еще раз. Семьдесят девятая. Морда у нее была перемазана голубой краской. Голубая Балтика. Бледно синие капли на траве. Я вытянул руку и оттолкнул ее. В ответ раздался громкий стук, и я проснулся.