Лёгкий флирт (часть 2)

6.

Свадьбу Иры и Сергея гуляли с купеческим размахом: для двухдневных торжеств был снят небольшой пансионат в Ольгино, где без труда разместились почти двести гостей. Родители Иры, как шутила она сама, владели небольшим свечным заводиком и могли себе позволить не экономить на свадьбе единственной дочери. Папа и мама Сергея, гости и родственники тоже были примерно того же уровня, поэтому Моет Сhandon, фуагра и лобстеры могли потрясти воображение немногих, ну разве что Кати и ее однокурсниц и ребят из группы Сергея.

Все девочки старательно готовились к свадьбе, проведя немало времени в парикмахерских, салонах красоты и в магазинах. И старались они не зря: с первой минуты они были нарасхват. Сережиных друзей было гораздо больше, и каждый торопился обзавестись очаровательной спутницей на два веселых дня. Ребята были как на подбор, высокие, спортивные и галантные. Красавцев в таком количестве в пединституте можно было увидеть только на спортфаке, но университет Бонч-Бруевича подразумевал у своих студентов кроме выступающих бицепсов и трицепсов и немалое количество серого вещества. Самым видным из них был Филипп Рамирес Гарсия, свидетель со стороны жениха. А свидетельницей со стороны невесты была Катя. Смуглый брюнет с глазами цвета спелых маслин выделялся на фоне бледных даже после летних отпусков питерцев своей экзотической привлекательностью, а уж когда он, перебирая тонкими пальцами струны гитары, запел бархатным баритоном «Bessame, bessame mucho», желание подарить красавцу жаркий поцелуй сдавило не одну девичью грудь. Но он выбрал Катю.

Красавец-испанец перевелся в Питер по семейным обстоятельствам из Казанского университета на второй курс. На первом же лабораторной по физике, увидев смуглого студента и узнав, что он приехал из Казани, лаборантка Танечка, девушка приятной наружности и недалекого ума, громким шепотом спросила у старожил: «Он — татарин?», и Филипп мгновенно получил на факультете прозвище «Батый». Сам Филипп смеялся, что только уехав из Татарстана, он наконец-то превратился в татарина.

Ранним утром 2 июня 1937 года французский теплоход «Сантай» прибыл в Кронштадт. На палубе, в всю длину огромного парохода, виднелись детские головки. Дети размахивали поднятыми вверх ручками с крепко сжатыми кулачками, у некоторых из них в руках были красные флажки. По договоренности с Советскими правительством из Испании вывезли детей республиканцев, сражающихся с франкистами. В стране, где бушевала кровопролитная гражданская война, многие родители предпочли отправить своих детей подальше от взрывов и бомбежек. «Это ненадолго», — говорили мамы и папы, вытирая слезы боли и расставания, провожая малышей в порту Бильбао. — «Мы победим, и вы обязательно вернетесь». Но для многих это прощание стало расставанием навсегда. Среди них были и пятилетние Мария и Пилар и семилетние Филипп и Мигель, соседи по улице в маленькой горняцкой деревне в Стране Басков. Провожая их в дальнюю дорогу, родители наказывали им быть настоящими испанцами, не жаловаться, не плакать и всегда держаться вместе. Это были бабушки и дедушки Филиппа Рамирес Гарсия.

На следующий день в Ленинграде сотни приветливых людей с принесенными в подарок испанским детям игрушками и конфетами заполнили пристань города, чтобы поприветствовать маленьких антифашистов. Одетые в белую нарядную форму, милиционеры с трудом сдерживали желающих обнять, погладить или поцеловать напуганных малышей.

Их отвезли в большой, специально приготовленный для них детский дом, где всех искупали, переодели — мальчиков в матросские костюмчики, а девочек в светлые платьица — осмотрели врачи, а потом отвели в огромную столовую с накрытыми столами. Их кормили щедро, от души, так, как многие из них не ели никогда в жизни, даже черная икра стояла на столах, впрочем, она совершенно не понравилась неизбалованным детям войны. Маленькие испанцы очень хотели отблагодарить гостеприимных хозяев. Мигель даже подарил кому-то из взрослых самое дорогое, что осталось у него на память о Родине — несколько пуль и осколков снарядов, подобранных им у своего дома в последние минуты перед отъездом.

Вечером в их честь состоялся большой концерт во Дворце пионеров, а через несколько дней их повезли в Крым, на отдых в лучший пионерский лагерь страны «Артек». На станциях по пути следования маленьких гостей приветствовали железнодорожники и местная детвора.

Все четверо, Мария, Пилар. Филипп и Мигель попали в один детский дом под Ленинградом. Им повезло, советские власти не разрешали отдавать испанских детей в приемные семьи, а селили их вместе в разных городах, благодаря этому, большинство из них сохранили свои имена, язык и традиции. Их новая советская жизнь была совсем не похожа на суровые военные будни Испании. Их кормили и одевали лучше, чем многих детей в Советском союзе. К ним приезжали в гости пламенная Долорес Ибаррури и героический Хосе Диас, который подарил их детскому дому библиотеку на испанском языке. Она потом почти полностью сгорит в августе сорок первого во время бомбежки. А первые советские летчицы Марина Раскова и Валентина Гризодубова даже прилетели на своем самолете, раскрасив его как крокодила, изрядно напугав этим летающим чудовищем Марию и Пилар. Когда дети пошли в школу, для них даже издали специальные учебники на испанском языке по истории и географии Испании.

Летом сорок первого года детский дом эвакуировали в Казань. Когда через четыре года пришло время возвращаться, Пилар тяжело заболела. Несколько дней она металась в бреду между жизнью и смертью, плакала и звала маму. Верные друзья, помня наказ своих родителей никогда не расставаться, наотрез отказались уезжать в Ленинград без нее. Так и остались они в Казани на долгие годы, выросли, выучились, поженились — Мария и Мигель, Пилар и Филипп. А потом поженились и их дети, Консуэла и Луис, и вернулись в Питер со своим сыном Филиппом-младшим.

Филипп был невероятно легким и жизнерадостным. Именно эти черты его характера даже больше, чем мужская привлекательность, совершенно покорили Катю. Она словно начала смотреть на мир его глазами, и любые проблемы, казавшиеся с утра такими серьезными и почти неразрешимыми, после обсуждения с Филиппом превращались в детский ребус, который можно было решить с закрытыми глазами.

Молодые люди встречались каждый день после занятий, на которых они потихоньку переписывались на мобильных телефонах, несмотря на строжайший запрет на подобные вольности в обоих учебных заведениях. Они медленно шли по Невскому в сторону Катиного дома, до которого было рукой подать. Потом Катя заносила домой оба портфеля, бросала их прямо в прихожей и буквально слетала вниз по лестнице к своему кавалеру. Наверное, в городе не осталось ни одного парка, ни одного сквера, где ни побывали бы влюбленные. В конце октября, когда рано стало темнеть, да и погода не располагала к долгим прогулкам, Катя и Филипп зачастили в кинотеатры, часто оставаясь на два сеанса подряд. Посмотрев киноновинки за весь год, молодежь отправилась открывать для себя музеи и выставки.

В отличии от многих сверстников, влюбленность совершенно не мешала учебе влюбленной парочки, а Кате, скорее, наоборот. Ей казалось, что она может не спать сутками, свернуть горы, все успеть и абсолютно не устать. Сдав зимнюю сессию на все пятерки, Катя получила в подарок от родителей путевку в двухместный номер в пансионат в Репино, известный среди молодежи особо студенческой атмосферой во время каникул. Вторую путевку Катя выпросила у мамы для свое подруги Леры, заплатив за нее все свои сбережения, которые она накопила на новогодний подарок Филиппу. Стоит ли говорить, что Филипп и оказался этой подругой, которая отправилась с Катей на недельный отдых в Репино в то время, как реальной Лере было строго-настрого запрещено звонить Кате домой в течение всех каникул. Там все и произошло в первый раз.

На самом деле, это могло случиться гораздо раньше. Прогуливаясь в субботу после занятий в конце сентября, они попали под сильный дождь, успев буквально за минуту промокнуть до нитки. Добежав до Катиного дома, Катя переоделась в халатик, а Филиппу, сбросив мокрую одежду, пришлось завернуться в простыню, превратившись ненадолго в молодого греческого бога. Хохоча и веселясь, молодежь стала разыгрывать сцены из греческих мифов, которые Катя с детства предпочитала любым сказкам и знала почти наизусть. Оказавшись почти в объятьях полуобнаженного юноши, Катя на мгновенье потеряла сознание от этой близости, такой опасной и такой желанной. Но в этот миг она услышала знакомый щелчок дверного замка. Уехавшие еще в пятницу на дачу родители ранним субботним утром отправились в лес за грибами. Набрав полные корзины, они решили вернуться домой и оставшиеся выходные посвятить грибным заготовкам, рассчитывая и на помощь дочери.

Пока родители переодевались в коридоре, снимая мокрые плащи и сапоги, Филипп со скоростью солдата перед дембелем натянул на себя мокрую одежду, и молодые люди плюхнулись на диван, и, словно застигнутые за чем-то недозволенным, принялись усиленно рассматривать первую попавшуюся в руки книгу. Это оказался альбом, посвященный творчеству художника Брюллова. Когда родители вошли в гостиную, им осталось только умилиться идиллической картинке двух молодых людей, увлеченно обсуждавших картину «Явление Аврааму трех ангелов у дуба Мамарийского». Мокрая белая простыня, еще недавно чуть не послужившая причиной нового этапа Катиной жизни, была предусмотрительно спрятана под диван.

Вернувшись на занятия после каникул, Катя начала ждать весну, чтобы на выходные оставаться полновластной хозяйкой большой квартиры и предаваться новым ощущениям, которые подарили ей отношения с Филиппом. Обычно, начиная с начала апреля, родители уезжали на выходные на дачу на свой участок, когда-то, еще во времена советской власти, доставшийся им в яростной битве с конкурирующими коллегами. Со временем, казавшиеся крошечными шесть соток частной собственности, превратились в уютное местечко с веселым деревянным домиком в окружении цветов, кустов сирени и зарослей малины, смородины и крыжовника. В лесу неподалеку можно было от души пособирать осенью грибов, а в близлежащем озере вдоволь накупаться летом. Катя привыкла проводить на даче летние каникулы, обложившись непрочитанными книгами, на которые так не хватало времени в учебном году. Конечно, она слегка завидовала своим одноклассникам, побывавшим на Черном или даже Средиземном море, но мама считала, что краткосрочная перемена климата совсем не идет на пользу растущему организму, и Катя была приговорена к даче на долгие годы.

Но этим летом все должно было иначе: Катя с Филиппом и Ира с Сережей собрались в Крым. Дело оставалось за малым — как в том старом анекдоте, надо было уговорить боцмана. На время переговоров была подключена тяжелая артиллерия — папа Иры по просьбе дочери уговорил Катину маму отпустить дочку с подружкой Лерой, под чьим псевдонимом в очередной раз выступал Филипп, и их детьми в Форос, где у небедных Ириных родителей прятался в горах немаленький особнячок с бассейном, частным спуском к морю, обязательной домработницей и могучим охранником.

Каждый вечер, засыпая, Катя представляла, как они будут плескаться в бирюзовой морской воде, любоваться южными закатами и восходами, ходить в походы в каньон Усунджи и засыпать рядом счастливым сном влюбленных друг в друга людей. И еще — она начала учить испанский в абсолютной тайне от Филиппа, чтобы в один прекрасный день сделать ему сюрприз. Тщательно выполняя несложные упражнения по классическому самоучителю Оскара Перлина, выручившего не одно поколение испанистов, Кате казалось, что невидимые ниточки связывают её с любимым. Язык оказался совсем несложным, и Катя быстро начала улавливать общий смысл разговоров, которые вел по телефону Филипп со своими родителями, которых она, правда, никогда не видела. Катю не очень заботило, что Филипп не торопится пригласить её к себе домой, в конце концов, у каждого свои привычки.

Катя даже совершила невозможное: ей удалось уговорить декана разрешить ее группе с третьего курса в качестве второго языка вместо заведомо нелюбимого немецкого взять испанский. Это можно было смело считать вторым проявлением Катиного характера после победы над манной кашей.

Катино счастье длилось целый учебный год. Два факультета с обоих берегов Мойки с неослабевающим интересом следили за красивым романом. Казалось, что еще одна свадьба, призванная породнить физиков и лириков, не за горами. Все кончилось неожиданно и как-то буднично.

Отмечая сдачу последнего экзамена летней сессии, Катя и Филипп почти всю белую ночь прогуляли по городу, и прощаясь у парадного Катиного дома, Филипп легко и беззаботно сообщил, что, пожалуй, с Крымом ничего не получится, потому что его семья наконец-то получила разрешение на выезд, и они через две недели уезжают. В Испанию. Навсегда. Собственно, поэтому семья Филиппа и переехала в Питер, откуда можно было быстрее оформить документы. Но Катю он никогда не забудет и обязательно приедет навестить. Когда-нибудь.

Первой спасать совершенно расклеившуюся Катю примчалась верная Ира. Обалдевший от неожиданности Сергей рассказал ей, что Филипп пригласил всех в пивной бар на Гороховой на вечеринку по поводу отъезда в Испанию. Ира расхаживала взад-вперед по комнате и громким шепотом, чтобы не услышали Катины родители, убеждала, что за свое счастье надо бороться. Своего опыта борьбы за личное счастье у нее не было, поэтому она пыталась сослаться на литературные примеры, но, как назло, в голову ничего кроме «Леди Макбет Мценского уезда» ей не приходило. Вызванная на подмогу, Лера критически отнеслась к возможности действовать как Катерина Измайлова, ведь тогда ее современной тезке пришлось бы перетравить по меньшей мере всю женскую половину Испании в виду отсутствия конкретного препятствия для личного счастья подруги. Кроме того, она совсем не была уверена, что Филипп такой уж большой подарок по жизни. Ну, не дурак, ну веселый, смазливый, но парней такого типа в любой южной стране полно, начиная от наследного испанского принца и заканчивая продавцом абхазских мандарин на Кузнечном рынке. Ближе к ночи Ира уехала домой, взяв слово с Леры, что та останется ночевать у Кати, чтобы не случилось ничего страшного. Лера с удовольствием согласилась, уютно устроившись на раскладушке в Катиной комнате, где было гораздо комфортнее, чем в унылом институтском общежитии. Половину ночи Лера продолжала увещевать Катю, что Филипп не стоит ни одной слезинки подруги. А Катя и не плакала, она просто замерла, как замирают рано распустившиеся цветы, потянувшиеся к теплому солнцу и застигнутые внезапно вернувшимися заморозками.

Ровно через две недели Катя получила коротенькое видео счастливого Филиппа. Двухминутный ролик, снятый в убыстренном темпе, показывал жизнерадостного Филиппа, шутливо раскланивающегося перед двумя Дульсинеями на знаменитом памятнике Сервантесу в Мадриде, изображающего тореадора у Лас Вентас, ареной для боя быков в столице Испании, и считающего людей в длинной очереди перед музеем Прадо. Больше от него Катя не получила никаких известий. Презирая себя за малодушие, она по несколько раз в день заходила в фэйсбук на страничку Филиппа, где почти каждый день появлялись фотографии его новой испанской жизни, каждый раз с шутливыми и веселыми комментариями.

Продолжение следует.