Легкий флирт (часть 1)

1.

С самого детства больше всего на свете Катя не любила две вещи: манную кашу и будильник. Еще в младшей группе детского садика, едва почуяв запах нелюбимого завтрака, она с ужасом ждала той роковой минуты, когда перед ней появится тарелочка с белой субстанцией и маленькой желтой лужицей от растаявшего масла посередине быстро остывающего озера. Борясь с неприятным комком, сковывающим горло, Катя долго и упорно возила по тарелке ложкой, изображая процесс еды. Запихав в рот как можно больше хлеба, тщательно пережевывая, она ждала, когда озеро застынет окончательно, чтобы потом, с чистой совестью, столкнуть тарелку со стола, с удовлетворением наблюдая, как на пол плюхнется желеобразная масса.

Сложнее было в выходные, когда тарелку с кашей перед ней ставила мама. Кате очень повезло родиться в семье врачей: папа — терапевт, мама — педиатр, которая твердо верила, что раз в день ребенок должен кушать кашу. И чаще всего этой кашей была манная. Катя шла на любые уловки, чтобы не чувствовать ненавистного вкуса — давилась булкой, заливала кашу вареньем или, став старше, быстро чистила тарелку в унитаз, если мама хоть на минутку выходила из кухни. Папа тоже не очень жаловал это полезное блюдо, поэтому делал вид, что не замечает проделок дочери. Мама, уличив мужа в попустительстве, устраивала громкий скандал, обвиняя мужа в бесхарактерности и неправильном воспитании.

Пытка манной кашей закончилась только на первом курсе института, когда в один прекрасный день Катя тихо, но твердо отодвинула от себя тарелку с кашей раз и навсегда. Но и сейчас, десять лет спустя, она вздрагивала от одной мысли, что ей придется взять в рот хоть одну ложку этого ужаса.

Отношения с будильником у Кати также не сложились довольно рано. Его противный голос будил ее в питерской утренней мгле в садик, в школу, в институт и опять в школу, но теперь уже на работу. Маленькой, она крепко зажмуривала глаза и куталась в одеяло, повторяя «нехосюнехосю». Повзрослев, вытягивала руку из-под одеяла, хлопая по кнопке без вины виноватый механизм, чтобы он немедленно замолчал. А потом еще минут десять нежилась под одеялом, мстительно улыбаясь нарушителю её сладкого сна.

Но сегодня даже резкий перезвон старенькой «Славы» не мог испортить ее настроения. Это чудо довоенного производства стояло у них в квартире с незапамятных времен, ни за что не хотело ломаться и могло вправе считаться членом семьи. Этакий фамильный монстр со своим вредным характером, который проявлялся в субботу или воскресенье, когда будильник начинал трезвонить в несусветную рань или категорически отказывался отключаться, несмотря на весьма интенсивные хлопки Кати по его серебристой кнопке.

Иногда к его заливистому дисканту самопроизвольно присоединялся глухой бас старинных каминных часов — остатков былой роскоши, как шутили родители. Камин, который последний раз разжигали блокадной зимой сорок третьего года, тоже был, впечатляя всех, кто попадал к Зарецким в их дореволюционную квартиру на канале Грибоедова в первый раз, остатками той невиданной роскоши. Но сегодня даже симфонический оркестр, зазвучавший неожиданно под ухом, не смог бы испортить Кате начинающийся день. Последняя пятница июня — последний рабочий день перед замечательным почти двухмесячным летним отпуском, таким приятным бонусом к ее профессии школьного учителя.

2.

То, что у нее нет характера, Катя узнала в четвертом классе.

Перед Днем Победы в классе прошел конкурс стихов. Катя очень готовилась к нему и выучила стихотворение Твардовского «В пилотке мальчик босоногий». Она долго репетировала дома перед зеркалом, стараюсь произнести последние слова усталым голосом юного солдата. Это стихотворение ей посоветовал папа, который очень любил поэзию и собрал целую домашнюю библиотеку.

На конкурсе Катя выступила хорошо, ей долго хлопали, и она заняла третье место. До победы ей не хватило пафосности. По крайне мере, так сказала классная руководительница. Но Катя не очень расстроилась, ведь она попала в заветную пятерку победителей, которые должны были ехать через неделю после уроков поздравлять ветеранов в Доме офицеров. Но учительница сказала, что вместо нее поедет занявший шестое место Шурик Никонов, потому что стихотворение «Салют», которое он прочитал звонким жизнеутверждающим фальцетом, больше подходит для поздравления с праздником.

Катя очень расстроилась и даже поплакала вечером дома. Особенно обидно было, когда через неделю все одноклассники, которых отобрали после конкурса, пришли в школу нарядные, особенно девочки в белых накрахмаленных передниках и с большими бантами в волосах. А все остальные были одеты как обычно. Катя смотрела на них с завистью, и ей хотелось снова заплакать.

На третьем уроке победительнице конкурса Оле Переверзевой, самой высокой девочке в классе, вдруг стало плохо. Прямо посреди контрольной по арифметике, она побледнела, закатила глаза и упала лицом на парту. Прибежавшие на крик медсестра и учитель по физкультуре унесли девочку в медкабинет, а учительнице пришлось срочно искать замену выбывшей участнице торжественного мероприятия. Она скомандовала Кате сбегать домой и переодеться в парадную форму. Но, как назло, в этот день Катя забыла дома ключи, и покрасневшей от злости классной руководительнице пришлось пристраивать на невысокую Катю белый передник дылды Переверзевой. Вид у Кати был довольно нелепый, но делать было нечего: автобус, заботливо присланный шефами, уже стоял около школы.

Домой Катя вернулась поздно, когда обезумевшие от пропажи дочери родители уже собирались бежать в милицию. Домашнего телефона у них не было, а в суматохе случившегося ни Катя, ни учительница не догадались послать кого-нибудь домой к Зарецким с запиской.

После радостных объятий, Катина мама вытерла слезы и объявила дочери, что у той нет характера. После того, как Катю так нечестно исключили из группы избранных, та должна была гордо отказаться от подачки, а не идти позориться перед уважаемыми людьми в переднике с чужого плеча. Катя не очень поняла про подачку и передник с чужого плеча, но хорошо запомнила мамины слова о своем характере.

За все школьные годы ей пришлось еще много раз слышать этот приговор от мамы, а потом от одноклассников и подруг по институту. Она оставалась убирать класс вместо убежавших дежурных, перед летними каникулами тащила домой горшки с цветами, чтобы они не завяли за три долгих месяца. Под разными предлогами их никто не хотел брать, и только Катя под строгим взглядом учителя безропотно соглашалась ухаживать за чахлыми цветами. Из года в год ей доставалась первая парта прямо перед учительским столом, это было место, которое никто, особенно в старших классах, не хотел занимать. Она последняя уходила с субботников и воскресников, одна навещала заболевших, принося им домашние задания и яблоки. В институте ей тоже доставалось место под носом у преподавателей, она первая шла сдавать экзамены, оттягивая время, пока дрожавшие сокурсники лихорадочно перелистывали страницы учебников, опровергая народную мудрость, что перед смертью не надышишься.

Именно отсутствие характера и стало причиной того, что после школы Катиным родителям пришлось отказаться от мечты, что дочка продолжит их медицинскую династию. Как сказала мама, врач должен быть с характером и без тройки по химии. Следующим в мамином списке вузов стоял торговый институт, но против этого категорически был Катин папа. Он вполне прозорливо заметил, что без твердого характера в любой ситуации Катя будет первым претендентом на маленькую комнатку с решетками на окнах. Просто подпишет что-нибудь не то, где-нибудь не там, и пару лет с конфискацией ей обеспечены.

По остаточному принципу выбор пал на педагогический, и Катя не возражала.

3.

Конкурс на факультет иностранных языков был огромный, особенно на отделение английского языка. Казалось, что все окружающие непременно хотели изучать язык Шекспира и Байрона, чтобы потом без устали сеять «разумное, доброе, вечное», а чаще всего пристроиться на заветное место в солидную западную фирму. Но Катю не испугали ни заносчивые выпускники различных спецшкол, предпочитающие даже в обычный разговор вставлять английские слова, жонглируя ими, как опытный циркач на сцене, ни провинциальные девушки, приехавшие по направлениям на уже зарезервированные для них места, ни явно чьи-то дети-внуки-племянники, с которыми нежно расцеловывались пробегающие мимо преподаватели. Предметы, по которым Кате предстояло сдавать вступительные экзамены, были ее любимыми, отмеченными грамотами и победами на олимпиадах. А уж по-английски она говорила почти как Маргарет Тэтчер. По крайней мере, так утверждала Елена Львовна, лично знакомая с «железной леди» британской политики.

Леночка, скромная ленинградская девушка из рабочей семьи, в свое время умудрилась крайне удачно выйти замуж за одноклассника-активиста, который волею комсомольской судьбы оказался на дипломатической работе и быстро поднялся по карьерной лестнице, дослужившись до поста советника-посланника в Великобритании. Леночка, также быстро превратившаяся в Елену Львовну, легко и непринужденно выучила английский язык и по возвращению на Родину превратилась в самого дорогого и востребованного в городе репетитора по английскому языку.

Она не просто натаскивала своих учеников на знание основ грамматики и лексики иностранного языка, но превращала свои занятия в настоящее путешествие по истории и культуре туманного Альбиона, используя весь опыт, накопленный в годы работы ее мужа за границей. В отличие от своих товарок по закрытой посольской жизни, она любила посещать не только распродажи в знаменитых лондонских магазинах и общеизвестные музеи, но и различные неформальные мероприятия, малоизвестные выставки, встречи с писателями и вернисажи. Не получив специального образования, она по праву считалась главным специалистом по англосаксам в родном Питере. А участие в официальных приемах в качестве жены советского дипломата высокого ранга дало ей ни с чем не сравнимый опыт общения с английской аристократией самого высокого полета. Свою любовь ко всему английскому она передавала и своим ученикам, которые годами ждали возможности попасть к ней в группу, несмотря на довольно внушительные тарифы. Кроме того, после смерти мужа, деньги от репетиторства служили существенной прибавкой к ее скромной пенсии.

Особенной популярностью пользовались ее дошкольные группы. Елена Львовна занималась с дошколятами в дневное время, пока ее более старшие ученики страдали над учебниками в школе. Это были даже не уроки, а настоящая жизнь в другом мире и в другом качестве.

Попадая в ее квартиру, маленькие англофилы из Маш и Петь превращались в Мэри и Питеров. Они говорили только по-английски, пели английские песенки и разыгрывали спектакли, пили чай из чашек в цветочках и ели ланч, а не обед. Их лучшими друзьями с детства были не Мойдодыр и Айболит, а Винни-пух и Кролик, Маугли и Счастливый Принц, эгоистичный Великан и портной из Глостера.

Именно в день, когда все ученики Елены Львовны превратились в героев сказки «Алиса в стране чудес», Катя первый раз попала в волшебное царство Елены Львовны, которая была их соседкой по лестничной площадке.

Мальчик Коля, а в квартире Елены Львовны — Ник, исполняя роль Сумасшедшего Шляпника, подавился перламутровой пуговичкой со своего костюма, сшитого специально для этого дня его бабушкой. Упитанный мальчик, никогда не отказывающийся от возможности что-нибудь пожевать, принял пуговицу за леденец и, улучив момент, оторвал ее от камзольчика и запихал в рот. Зловредный «леденец» ни за что не хотел таять. Поэтому Коля решил проглотить его целиком. И быть бы тут большой беде и, как следствие, крупными, если не сказать уголовными, неприятностям Елене Львовне, если бы она не вспомнила, что ее соседи — врачи. На счастье Катина мама была дома. Дома была и Катя, подозрительно хлюпавшая с утра носом и оставленная поэтому дома от греха подальше. Мама работала во вторую смену в этот день, а папа в первую. Родители должны были поменяться в обед, чтобы не отправлять Катю в садик за новыми вирусами.

Забыв закрыть дверь, Катина мама бросилась выполнять клятву Гиппократа, а сама Катя очень удачно просочилась в неведанное царство английской грамматики и лексики. Колина жизнь и свобода Елены Львовны, которой та могла лишиться в первую очередь за активную индивидуальную трудовую деятельность без какого бы то ни было участия налоговых органов, были спасены решительным хлопком Катиной мамы по спине Сумасшедшего Шляпника, который лежал на коленях спасительницы как простой мальчик Коля — попой кверху.

А Катя стояла, застыв в удивлении, разглядывая участников представления в совершенно сказочном виде: девочку Алису в кружевном передничке и с алой лентой на волосах, Белого Кролика с пушистым хвостиком, но в жилетке и перчатках, странную гусеницу синего цвета, мышь, больше похожую на уютную подушку, и саму Елену Львовну, в длинном белом платье, расшитом красными сердечками, и с короной на голове.

В знак благодарности и признательности маме Катя была приглашена на занятия к Елене Львовне на всю оставшуюся жизнь. За годы учебы и жизни в удивительном мире, созданном их соседкой, Катя не только прошла весь путь, придуманный Льюисом Кэрроллом, превращаясь то в птицу Додо, то в Чеширского кота, то в черепаху Квази, а то и в саму Алису, а в старших классах и в Королеву червей, но и навсегда влюбилась в английский язык, в литературу и историю далекого островного государства. И еще: в нереальной атмосфере нереальной жизни Катя переставала быть девочкой без характера из соседней квартиры, которой на завтрак была положена манная каша.

4.

В группе на первом курсе было десять девочек и один мальчик по фамилии Шило с ударением по-французски на последнем слоге. Именно так поправлял он каждого, включая преподавателей, которые так и норовили сделать его однофамильцем древнего сапожного инструмента. Сам Андрей утверждал, что фамилия досталась его семье по наследству от дальнего предка, потерявшегося на бескрайних российских просторах при отступлении армии Наполеона Бонапарта.

Шило был худ, долговяз, крайне застенчив и очень начитан. От обилия ярких и бойких одногруппниц он пребывал в совершенном замешательстве, за что и стал первой жертвой острых девичьих язычков.

При заполнении обязательной анкеты выяснилось, что Андрей первый переступит порог совершеннолетия, и случится это пятнадцатого сентября, всего через две недели после начала занятий. Дружный девичий коллектив стал изо всех сил подкалывать его, намекая, что все просто мечтают побывать у него на дне рождения и что это — крайне необходимая процедура для сплочения нового коллектива. Шило бледнел, краснел и отмалчивался. Но в день рождения после первой пары встал и торжественно объявил, что сразу после занятий все приглашены к нему на день рождения. Девушки слегка оторопели, но решили отправиться на празднование все вместе, скинувшись, кто сколько мог, и послав безотказную Катю вместо занятий по физкультуре на поиски подарка на Невский, а решительную Иру за цветами для мамы именинника.

В означенный час Шило встретил всех у метро «Василеостровская» и повел к себе домой прямыми линиями пронумерованных улиц. Проголодавшиеся девушки весело щебетали и предвкушали праздничное застолье. Катя бережно несла упакованный в подарочную бумагу почти кожаный портфель, предназначенный Шило вместо того, с которым он ходил, похоже, с класса пятого.

Сначала всех гостей пригласили в кабинет Шило-старшего. Солидный потомок потерявшегося француза был школьным учителем русского и литературы и многолетним членом приемной комиссии на филфаке, поэтому в развлекательную программу входило чтение отрывков из сочинений. Когда, заглушая урчание голодных желудков, девушки вдоволь насмеялись над Анной Карениной, ехавшей «в карете с поднятым задом», и над Обломовым, «любившим Ольгу, лежа, вяло и очень недолго», в кабинет вошла мама Андрея и пригласила всех к столу.

В большой столовой на столе под низко висевшим абажуром с кисточками, который точно видел еще основоположника российской династии Шило, на темно-бордовой скатерти из тяжелой ткани стояла бутылка кагора, одиннадцать крошечных мензурок, выполнявших роль рюмок, и две тарелки с бутербродами: на одной одиннадцать кусочков белой булки с тонко нарезанным сыром, а на другой одиннадцать кусочков черного хлеба с докторской колбасой. Без масла.

Через час, веселая стайка выкатилась на улицу и, хохоча до слез над Шило, над собой, над кагором и бутербродами, помчалась в ближайшую пирожковую.

Еще раз посмеяться над собой девочкам из второй английской группы довелось через четыре года. В день своего рождения почти не изменившийся пятикурсник Шило пригласил всю группу к себе на день рожденья. Поднимаясь по эскалатору, повзрослевшие студентки вспоминали свой первый поход к Андрею и шутили, что в этот раз благоразумно плотно пообедали перед мероприятием, чтобы не умереть от голода, выслушивая про Пьера Безухова, который носил «панталоны с высоким жабо» и «мочился духами».

Пролог не изменился: погрузневший Шило-старший веселил гостей перлами абитуриентов. А потом всех пригласили в столовую. Стоявший на том же месте и под тем же абажуром обеденный стол ломился от угощений, был даже зажаренный целиком молочный поросенок с традиционной петрушкой в зубах, мирно лежащий в окружении десятка различных салатов. По краям стояли тарелки с бутербродами: одни с красной икрой, а другие с черной. Девочки переглянулись и мысленно прокляли скромный студенческий обед, съеденный второпях в институтской столовой.

5.

Не очень удачный день рожденья Шило имел и другие, далеко идущие последствия. Решительная Ира, посланная за букетом в цветочный магазин, познакомилась в очереди с таким же первокурсником из расположенного на другом берегу Мойки Университета телекоммуникаций. Через год она первая из группы вышла замуж.

То, что устроить личную жизнь в стенах родного вуза удастся едва ли, было понятно с первого дня учебы. Овладеть профессией педагога стремились в основном представительницы слабого пола. Те десять особей мужского пола, которые затесались в девичий коллектив, терялись среди декольте, мини-юбок и яркой помады и были расхватаны за считанные часы после начала учебного процесса, поэтому вся личная жизнь проходила за пределами факультета, что не мешало барышням делиться своими впечатлениями и приключения друг с другом в перерывах между лекциями. Катя и здесь оказалась в одиночестве, ей пока делиться было нечем. У нее было не так много вариантов: одноклассник Шурик Никонов, её давний обидчик со своим «Салютом», хулиган Терещенко из соседнего дома, карауливший в подворотне в ожидании, когда она пройдет со ведром выносить мусор, и все тот же Шило. Кстати, Терещенко в свое время заслужил если не её любовь, то благодарность уж точно.

Катина мама считала, что у каждого ребенка должны быть обязанности по дому. Святым долгом Кати была ежедневная процедура выноса мусора, необходимость в которой возникала в самый неподходящий момент: во время репетиций у Елены Львовны, и Катя бежала на улицу с доисторическим ведром в костюме Офелии, и ошалевшие прохожие принимали её за привидение, или во время сериала, когда Катя, устроившись с ногами на диване и уютно завернувшись в плед, планировала насладиться любовными перипетиями далеких бразильцев или доблестной питерской милицией. Роковая фраза «Катя, вынеси мусор» преследовала её с младших классов.

В этот день святая обязанность настигла Катю вновь в неподходящий момент: она только начала писать домашнее сочинение на тему лирики Есенина, целиком погрузившись в нахлынувшее на нее вдохновение. На улице было уже темно, моросил противный колючий дождик, и Кате очень не хотелось выходить из дома, она умоляла маму отложить процедуру, клятвенно обещая вынести ведро перед школой. Но мама была непреклонна — мусорные миазмы не должны были заполнять квартиру еще целую ночь.

На обратном пути Катя уже вошла в парадное, помахивая пустым ведром, как вслед за ней прошмыгнули две тени. В одну секунду кто-то тяжелый, дурно и часто дышащий навалился на нее со спины, а противные липкие руки зажали ей рот. Катя упала на ступеньки, выпустив из рук ведро, которое с громким стуком покатилось вниз. Еще пара рук пыталась раздвинуть Кате ноги. Леденящий ужас сковал её, казалось, что наступили последние минуты её жизни. И вдруг входная дверь хлопнула еще раз, и вбежавший в парадное Терещенко, громко матерясь и ругаясь, бросился оттаскивать от Кати ублюдков. Почувствовав, что державшие её руки ослабли, Катя бросилась наверх, и, добежав до своей квартиры, прижалась к дверному косяку. Внизу еще несколько мгновений раздавались звуки ожесточенной драки, потом все стихло, а запыхавшийся Терещенко, вытирая кровь с разбитого лица, догнал её и протянул ведро. Катя, потерявшая от страха способность говорить, лихорадочно жала на звонок, забыв, что ключи от квартиры лежат у нее в кармане. Она отпустила звонок только тогда, когда раздраженная мама открыла дверь и впустила дочку в прихожую, а Терещенко, не проронив ни слова, так и остался стоять на лестничной клетке. Родителям Катя ничего не рассказала, у нее просто не нашлось слов, ей страшно было думать о том, чтобы бы могло произойти, если бы Терещенко не пошел по привычке вслед за ней.

С тех пор, не дожидаясь напоминаний, Катя всегда выносила мусор засветло, сразу после школы, а по выходным иногда ходила с Терещенко в кино.

Продолжение следует.