Не Пушкин, а Булгарин, не Гоголь, а Загоскин

Наконец оформила в новом доме кабинет и потихоньку расставляю книги. В коробке попалась мне «Отвертка» Ильи Стогова. Тираж какой-то фантастический. Не совру, если у этой книги, кажется, больше 200 000 официальных копий. А уж сколько неофициальных в то время печатали издательства налево, даже и не представить. У «Мачо не плачут», наверное, были такие же тиражи. 

Википедия пишет, что суммарно Илья Стогов выпустил в России 1,4 млн экземпляров своих книг. И что в 2001-м Стогов был назван писателем года. Кто назвал, не сообщается.

А теперь ответьте себе честно, вы помните, кто такой Илья Стогов? Я вот, отличница, в год выхода «Мачо не плачут» поступившая на филфак и имеющая у себя пару книг Стогова, с трудом даже скажу, кто это. А если меня спросить, где этот писатель сейчас, я должна буду искать в интернете. 

Но как восторгались, как восторгались! Помните эти имена из литературы 1990-2000-х? Виктор Строгальщиков, Ирина Денежкина, Михаил Чулаки, Бахыт Кынжеев, Хольм ван Зайчик... Это были в свое время боги. Нам говорили, что это огромная литература навсегда. И кто сейчас вспомнит те романы, кроме профессионалов? 

Что насчет Юлии Латыниной? Вы знали, что она была популярнейшим писателем? «Богиня!» — кричали современники. Сегодня те же современники от всей литературы Латыниной помнят только стрелку осциллографа. 

А этот, с «Телками»? Сергей Минаев. За пять лет выпустил девять бестселлеров, продал больше миллиона книг. Теперь сидит в Ютьюбе, а нам говорили, будто это наш Коэльо. Впрочем, самого Коэльо уже тоже не видно, вошел в историю как Умберто Эко для бедных. 

Вдумайтесь только: из всего массива писателей, которые в 1990-е занимали не только публичное пространство, но и умы людей, из всей нашей супермодной и якобы высокой литературы 1990-2000-х, писавшей о сиюминутном, до нас дошли только Сорокин с Пелевиным. И оба — с романами неактуальными, то есть, небеллетристическими. 

То же в кино. Там вообще мало кто помнит фильмы. Осталась только позднесоветская «Интердевочка» и «Ширли-мырли». Реально же никто не назовет сейчас бесконечных комедий с Михаилом Кокшеновым, первую энциклопедию постсоветской жизни «Горячев и партнеры». Даже и «Куклы» никто не вспомнит или «Намедни»: не будут люди их пересматривать, показывать детям. А ведь и Шендерович, и Парфенов были богами. Вот буквально их считали лучшими из современных писателей, журналистов, кинематографистов. 

Музыкантов из 90-х помнят как назойливый фон, а вот кино или литературу — нет.

Это проблема любой эпохи. С одной стороны публика хочет злободневного, с другой — искусство в поисках сиюминутной славы старается ей угодить. При жизни Пушкина его визави Фаддей Булгарин некоторое время был популярней солнца русской поэзии. А писатель Михаил Загоскин — знаменитее Гоголя. Загоскина и хоронили с такими же почестями. Писательница Лидия Чарская в начале века била рекорды тиражей и гонораров, это был самый высокооплачиваемый литератор. В 1911 году она обогнала по узнаваемости недавно умершего Чехова, а также Тургенева. Она написала 160 романов! Ее считали величайшим явлением литературы, равным Бальзаку.

Эти люди при жизни раздавали интервью, писали статьи в газеты, каждое их слово ловили современники. Тот же Булгарин был влиятельнейшим публицистом, эпиграммы Пушкина против его статей казались ничем. Это как сегодня на статью в «Ведомостях» отвечать постом в «телеге» на 100 подписчиков.

Про литературу XX века и говорить не будем, даже если опустим фактор партийной цензуры: подавляющие имена литераторов, гремевших в разные годы при жизни, из наших современников знают разве что литературоведы. Вы, например, читали такого писателя Анатолия Софронова? А он был глыба! Издавал тысячи тонн макулатуры: стихи, поэмы, пьесы, романы, песни, мемуары... 

Это я все к чему. Представьте, что из сегодняшних звезд кино через 20 лет будут помнить одного-двух. Третьего — разве что студенты культурологических вузов. Из нынешних звезд литературы к 2050 году знать будут хорошо, если одного. А, может, и никого. И, скорее всего, не останется в литературе никто из модных нынче писателей и особенно писательниц, каждые 10 месяцев выдающих по роману на острую тему: детская травма, поиск гендера, женская доля, сирийские беженцы... Помните такой магический реализм? Одно время, будто пробкой затыкали этими словами каждую неуемно протекающую бочку: напишет писучий автор вторую за год книгу ни о чем — магический реализм. Ему прочили место в мировой литературе, а он умер, не успели издатели доверстать очередные магические романы. 

Сегодня мы не то что не читаем, но и не помним никого, кто в 90-е писал о рэкете, рынках, проститутках, беспризорниках, а в 2000-е — про пиар-агентства, корпоративы на Гоа, рейдерские захваты и гламурные журналы. Так и наши внуки не будут читать того, что у нас сегодня пишет модная актуальная проза с ее с гендерами, травмами, фемдискурсом и воспитанием толерантности.

Я, собственно, почему об этом заговорила: годами мы поглощали эту быструю и якобы высокую литературу, а на самом деле — массовую беллетристику на актуальные темы. Сейчас этот поток актуальной макулатуры резко иссяк по причине отъезда пишущих, а кто это заметил? Они исчезли вдруг отовсюду: кого-то перестали продавать, кто-то лишился площадки для бесконечного обмусоливания одного и того же, потому что дававшие им слово и называвшие их звездами СМИ закрылись. То же с фильмами: какие психотравмы, какие гендеры, никто уже и не помнит... 

Нет всей этой актуальной чуши, снятой и написанной по модным темам. Еще год назад у нас торжествовали авторы быстрой литературы и модных спектаклей с фильмами, где все персонажи Гоголя под наркотой, а Пушкина — голые. И они посмеивались над словами о том, что их ждет забвение, как и всю актуальную чепуху, созданную на потребу мгновению. Они не верили. Прошло несколько месяцев новой жизни — никто их не помнит. Нам выпала редкая возможность взглянуть глазами потомков на нашу современную литературу. Вот исчезли прежние боги и богини — и что, мы по ним заскучали? Ну и наши потомки не заскучают. 

Да, им на смену прорывается другая литература. И она тоже вряд ли что-то значимое породит. Войну с Наполеоном при жизни Наполеона никто внятно описать не смог. Книги о революции писались гораздо позже. Сколько вы знаете грандиозных книг, написанных о Великой Отечественной прямо в 1941-1945? Стихи знаете, песни, а прозу? Все было написано позже. И фильмы тогда снимали преимущественно не военные.

С нашим кино также будет. Бессмертие ждет одного-двух, от силы — трех. Остальные — это пена, которые мешают современникам при жизни посмотреть и прочитать то, чем будут восхищаться потомки. Более того, такое сложное время может вообще не породить ничего стоящего. Спокойные конец 2000-х и начало 2010-х дали ряд писателей, которые писали о прошлом и точно попадут в историю. Беспокойные 2020-е могут не дать никого. Потому что когда среда слишком насыщенная и актуальная, пишут и снимают о ней, отвлекаясь от главного. Мы в последние годы захлебнулись актуальной литературой и актуальным кино. Не только мы, во всем мире так, везде один и тот же модный абырвалг, который прихлопнешь — через полгода никто уже и не помнит. Хорошую литературу и большое кино порождают, как ни странно, застойные времена. Время живое и суетливое не порождает ничего, кроме беллетристики: на большее у искусства не хватает сил, ему некогда остановиться, оно бежит за актуальностью. Тем более, что актуальность — это слава здесь и сейчас, а бессмертие оно еще когда будет и будет ли. 

Так что наша лучшая культура достанется нашим внукам, а большинство современников будут довольствоваться актуальной прозой, из собственного самолюбия называя ее великой. Почти полтора миллиона тиражей Ильи Стогова, которого сегодня никто не вспомнит — вот удел современников.

#новые_критики #гоголь #пушкин #минаев #беллетристика #потомки #абырвалг