Ашваганда. Один день из жизни Аси Синицыной

1.

         -Синицына, ты пьешь витамины, что я тебе отправляла? – Алкин голос из Лос-Анджелеса звучал так близко, словно она не валялась расслабленной тушкой на берегу Тихого океана, а притаилась у Аси под подушкой.  Где-то за тысячи километров  лениво шептались волны,  набегавшие на мокрый песок,  ухали сытые чайки и довольно мурлыкала университетская подруга.
        - Пью, - уверенно соврала Ася, решив, что на таком расстоянии   Алка не увидит, как у нее от непривычного вранья начнет чесаться, а потом спелым помидором нальется кончик носа.  Из-за этой её дурацкой особенности всё детство сверстники   считали Асю самым ненадежным  другом, а все учителя – самой честной девочкой в школе. 
«Пожалуйста,  только не говорите мне ничего», - слёзно просила она одноклассников, замышлявших очередные козни, вроде коллективного побега с урока физкультуры или массового прогула школьного комсомольского собрания.  «А сейчас Синицына нам расскажет, кто вчера  намазал доску воском в кабинете физики перед контрольной работой», -  предвкушая аутодафе, улыбалась завуч улыбкой Торквемады в золотую эпоху испанской инквизиции. «Вкусно?» –  заботливо спрашивал Дед, выкладывая Асе на тарелку подгоревшую твердую массу, бывшую когда-то  макаронами по-флотски. «Очень», - вздыхала Ася, прикрывая кончик носа пионерским галстуком, проклиная свою кристальную честность как разновидность физиологической особенности. С возрастом алый шелк сменили шарфики и платочки разных расцветок, которые чаще служили вариантом маскировки на местности, чем дополнительным аксессуаром,  а  привычка скашивать глаза на кончик носа, чтобы лишний раз убедиться в его естественной окраске, ожидаемо привела к  близорукости  средней степени и хронической неуверенности в себе.

-Пей, витамины помогут тебе выжить,- скомандовала Алла. – У нас говорят по телевизору, что у вас нечего есть. 
-А ещё у нас на Невском выросла крапива и пасутся гуси, - продолжила Ася логическую цепочку заокеанского представления об апокалипсисе в отдельно взятом микрорайоне.
- Я хотела отправить тебе ашваганду UPS, – не оценила суровую российскую реальность Алла. – Ты знаешь, что такое UPS?
Ася знала, что такое UPS, USA и ABC. Она знала еще много чего интересного и полезного, так как все-таки закончила университет, заочную аспирантуру и уже десять лет работала преподавателем биологии в медучилище и писала диссертацию о бабочках-шашечницах.
- Это самая лучшая в мире компания по экспресс-доставке, - на всякий случай уточнила Алла, не полагаясь на Асину эрудицию.

C тех пор, как сразу после окончания университета Алла упорхнула в Америку, оказалось, что именно там  находится вообще все самое лучшее на свете, и совершенно  непонятно, как живет  всё остальное человечество без самых лучших в мире дорог, закусочных, президентов и даже воров.
- Ты представляешь, - восхищенно рассказывала Алла, когда её обокрали в первый раз, -  он сказал: простите, мэм, Вы не будете иметь ничего против, если я заберу у Вас кошелёк? Ты можешь представить, чтобы так разговаривали ворюги где-нибудь на Гражданке?
Действительно, Ася не могла себе этого представить. Правда, Ася не была уверена, что все воры в Америке такие предупредительные, и подозревала, что Алле просто повезло с грабителями или не повезло со знанием английского языка, но, как настоящая подруга, не захотела её в этом  разубеждать. 

- Так вот, - продолжила Алла, - тебе её привезут лично:  я хотела отправить тебе ашваганду экспресс-почтой, но, оказалась, что в России она запрещена. В смысле, ашваганда. Ну, конечно, что можно ожидать от  кремлевского режима.
Ася предпочитала не вступать с подругой в политические дискуссии, потому что каждое выяснение, что трагичнее: президент, который путает Иран с Ираком и Австрию с Австралией, или тот, который КГБ,  заканчивалось взаимными обидами и бросанием телефонных трубок. 
- Подумаешь, - выстреливала  решающим аргументом Алла. – Америка – такая богатая страна, что может легко себе позволить президента-идиота.
- Америка – это ошибка, огромная ошибка, - цитировала Ася Зигмунда Фрейда.
С годами Асе вообще стало казаться, что ещё пару лет, и Алла всерьёз начнет спрашивать, не появились ли в Питере на улицах медведи с балалайками. 

- Это уникальное средство, я пью его уже третий месяц, – похвасталась Алла. – Оно выводит шлаки из организма, снимает стресс и тревогу, улучшает память и мозговую деятельность.
Асе стало немного  обидно – она почти закончила диссертацию, научный руководитель был ею  доволен,  и она совсем не считала, что её мозговая деятельность требует дополнительной подпитки.
- С тех пор, как я начала её принимать, - заливалась Алла, - я буквально летаю, и у меня  открылся третий глаз. Я вижу всё совершенно не так, как раньше. У тебя будет так же.
Ася вздохнула - она не была уверена, что ей нужен третий глаз: во-первых, непонятно, где его носить? Можно, конечно, на лбу, он скроет морщинки, которые, по мере приближения к тридцати  пяти годам стали предательски появляться на лице. Еще вариант – на щеке. Но что делать в таком случае с близорукостью? Интересный вопрос  – если у человека откроется третий глаз, будет ли у него тоже минус два с половиной, как у двух других, и как надевать очки? Лучше всего, чтобы глаз появился на месте рта - может быть, тогда пропадет  предательская привычка красться ночью к холодильнику в поисках чего-то вкусненького? А потом грустить, глядя, как мечется стрелка на напольных весах? Хотя видеть все не так, как раньше, совсем и неплохо: вдруг она увидит лишний ноль в графе «Заработная плата» или принца на белом коне прямо в их маленьком дворике на Моховой вместо  малопривлекательного и дурно пахнущего мусорного бака?
- Ашваганду тебе привезёт Марк, - сообщила Алла. – Я положила ее в баночку с этикеткой «От запора».  Сказала, что тебе  надо. Он  в Ярославле на конференции по пластической хирургии, а на обратном пути у него будет целый день в Питере. Надо же, кому-то пришла в голову мысль проводить международную конференцию в Ярославле.
И до отъезда в Америку цивилизация для Аллы заканчивалась  станцией метро «Звездная».
- Спасибо тебе, ты  - настоящий друг, - поблагодарила Ася. – Посылаешь ко мне незнакомого человека с лекарством от запора. 
- Почему незнакомого? – удивилась Алла. – Ой, я забыла тебе сказать: я выхожу замуж, а Марк  - мой жених. 

Алла всегда отличалась крайне избирательной забывчивостью, даже их дружба  летом после первого курса университета началась с того, что Алла съела Асин банан. Она случайно  забыла, что он – не её. Прохладный ленинградский июль девяносто первого года девушки коротали вожатыми в Сестрорецке в пионерлагере «Юный текстильщик» от фабрики «Красное знамя».  Это было последнее лето Советской страны в целом, и пионерской организации в частности. Но этого ещё никто не знал, и первокурсники польстились на обещание деканата впоследствии зачесть им этот месяц как пионерскую практику. Потом, конечно, практику отменили вместе с названием города «Ленинград»,  направляющей ролью Коммунистической партии и таким предметом, как марксистско-ленинская философия. Против последнего новшества никто из студентов не возражал. Прилавки продовольственных магазинов стремительно пустели, и  дефицитные бананы, преподнесенные в дар  вожатым Алле и Асе  невнятным папой  хулигана Савченко из старшего отряда, обещали райское наслаждение. Алле достался фрукт уже довольно спелым, и тем же вечером она его съела, постанывая от удовольствия. Асе же достался зеленый фрукт, твердый, как деревяшка, и пока абсолютно не съедобный.  В теории она знала, как вызревать бананы: она любовно завернула его в «Комсомольскую правду», замаскировала стройотрядовской футболкой старшего пионервожатого Гриши, который случайно, в пылу ухаживания за Аллой, забыл ее у девочек в комнате, и спрятала под подушкой. Ася проведывала банан два раза в день, бегая к нему на свидание в тихий час и перед вечерней линейкой. Банан наливался вожделенной желтизной и наполнял воздух ароматами знойного лета, неведомого ленинградцам. А когда Ася уже ощущала во рту вкус экзотического плода, он исчез.
- Это я, - тут же созналась в страшном преступлении Алла. -  Я его съела. Я забыла, что это не мой. Но ты не расстраивайся, у меня еще остались сушки. Можешь взять все.
Сначала Ася хотела ее убить, но передумала и подружилась с Аллой вечной девичьей дружбой. Потом Алла забыла рассказать, что перевелась к Асе в группу, и Ася обнаружила ее за соседней партой первого сентября, а после университета забыла рассказать, что ее папа совершенно случайно по мере гибели первого в мире  государства рабочих и крестьян из скромного петрозаводского инженера с символической зарплатой превратился в довольно богатого человека и  оплатил дочери  учебу в университете Лос-Анджелеса. Не зная настоящих источников дохода нувориша, Ася подозревала, что Алкин папа обнаружил нефтяную скважину, причем, фонтан из которой забил прямо посередине скромной двушки  даже не в центре Петрозаводска. Ещё через год папа снова из принца превратился в нищего, но Алла написала, что она будет последним человеком, кто покинет Калифорнию. Даже если закроют всю страну, она останется, чтобы выключить в аэропорту свет. Все следующие десять лет она забывала поздравлять Асю с днём рождения, но присылала подарки странного предназначения, как, например, машинка для удаления волос из носа,  мексиканское сомбреро или ковбойские сапоги. Чудо американской технической мысли досталось Деду, в сомбреро Дора ездила летом на дачу в Репино, а цокотом металлических набоек на ковбойских сапогах Ася по утрам будила соседей по парадному. Алла месяцами не отвечала на Асины письма,  но передавала Асиной Доре лекарства от гипертонии  и звонила Асиному Деду на День Победы. А еще регулярно приглашала подругу в гости, обещая прислать билет. И не присылала.
- Не обижайся на Аллу, - говорила Асе Дора. – Наверное, у неё не все так хорошо, как  она бы хотела показать.
Ася смотрела на стоимость билета Санкт-Петербург – Нью-Йорк – Лос-Анджелес и не обижалась.

- Я уже всё придумала: у нас  будет фуагра, платье от Веры Вонг и афро-американский джаз. Сейчас это модно,  - фонтанировала жизненными планами Алла.
- У тебя на свадьбе будут играть негры? – поинтересовалась Ася.
- Фу, - возмутилась Алла. – Так сейчас у нас в Америке никто не говорит, это не политкорректно. Надо говорить «афроамериканцы».  Марку тоже понравилась эта идея.  Он модный пластический хирург, ему надо быть в тренде.
Ася  не знала, что хирурги могут быть модными, это же не платье, туфли  или, в крайнем случае, хит группы «312».  
“Вне зоны доступа мы неопознаны,
Вне зоны доступа мы дышим воздухом.
Вне зоны доступа
Вполне осознанно вне зоны доступа мы,
Вне зоны доступа мы,
Вне зоны доступа”,  - неслось из каждого уважающего себя утюга.
Асе казалось, что в хирургии, пусть и пластической, важно что-то другое. 
- Он делал нос самой Барбаре Стрейзанд, - похвасталась Алла. – А мне на свадьбу  обещал  подарить новую грудь.
«Сомнительный комплимент, похоже, был сильный избыток исходного материала,»- подумала Ася, вспомнив орлиный профиль голливудской звезды.  «Будем надеяться, что грудь для Аллы выйдет получше».
- А  старую дашь поносить? – поинтересовалась Ася.
- Хахаха, - залилась смехом счастливой невесты Алла и добавила противным голосом их преподавателя  истории КПСС по кличке «Полмакартни», – Синицына и Шефер, веселиться будете после занятий.
Свое прозвище апологет строительства коммунизма, требовавший от студентов знания всех партсъездов по датам, получил после того, как, неприлично пялясь на Алкино декольте, едва прикрытое майкой с портретом Пола Маккартни и надписью Beatles forever, поинтересовавшись, кто это обосновался на груди советской комсомолки,   получил в ответ : «Это Пол Маккартни» и назидательно прокомментировал: «Вот, загнивающий капитализм! У них даже Маккартни целого не нашлось».

- Марк прилетает утром из Ярославля, а улетает вечерним рейсом на Нью-Йорк, - сообщила Алла. – Ты должна показать ему город и проследить, чтобы с ним ничего не случилось. Я могу на тебя положиться?
- Ложись, - обреченно согласилась Ася. – И когда это эпохальное событие ?
- Завтра, - пискнула после небольшой паузы Алла. – Я забыла предупредить тебя раньше. Он возьмет напрокат машину.
- Не надо машину, - обижаться на Аллу было бесполезно. – У меня есть.
- Даааа? – изумленно протянула Алла. – Ты мне не говорилааа.
- А я забыла, -  месть была мелкой, но сладкой. –Я забыла сказать, что у меня есть машина,  мой дед все же генерал, а ты забыла сказать, что выходишь замуж.
- У Марка есть твоя фотография, но, на всякий случай, сделай табличку, - дала последние инструкции Алка и отключилась.
-
2.
Все-таки, ужасно любопытно, как выглядит Марк, первый  жених из Алкиных Джонов, Энди, Хью и даже одного Педро, доживший до обсуждения свадебного меню, музыкальной программы и способный оплатить свадебное платье от Веры Вонг. И вообще интересно, как выглядят голливудские пластические хирурги, которые могут превратить в красавицу и мышку-норушку. Наверное, сняв медицинский халат, они сразу облачаются во фрак или, на худой конец, в смокинг. Или, нет, они носят костюмы от Brioni, как Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснан, рубашки Prada, туфли  Salvatore Ferragamo и, естественно, шарфы от Burberry. На этом познания Аси в мире шикарной мужской жизни, полученные из телевизионной рекламы и витрин на Невском,  и заканчивались. Да,  еще они пахнут – вкусно и дорого, чем именно, неясно, так как брендов мужской парфюмерии Ася не знала совсем: единственный мужчина в их доме, дед-генерал,  сколько Ася себя помнила,  пах «Шипром», вызывая головную боль у Доры и зуд Асиного кончика носа, не меньший, чем  при необходимости где-то соврать.  Так что, если Марк не опознает Асю по фотографии,  она отыщет его по запаху. Табличку с именем  Ася не сделала принципиально, решив, что среди прибывших рейсом из Ярославля заморского гостя узнать будет несложно.  Ася так увлеклась своими фантазиями, что чуть не проскочила съезд на аэропорт «Пулково»: вот так и катила бы она себе сейчас в сторону Гатчины, а бедный Марк маялся бы в окружении аборигенов в зале прилёта даже не международных рейсов, вглядываясь вдаль и в Асину фотографию. Кстати, какую фотографию могла дать ему Алка? 
Рейс из Ярославля приземлился без опозданий. Ася всматривалась в  потянувшихся к выходу пассажиров, тщетно пытаясь угадать на их лицах признаки калифорнийского благополучия: вряд ли это может быть вот это толстопузик, вытирающий носовым платком размером с небольшой ковер-самолет пот с блестящей лысины. Или вот этот – орущий по мобильному телефону про какие-то вагоны, часто поминая при этом маму собеседника. А вот этот, как бы, и ничего, но ему на шею с радостным визгом бросилась девица в юбке, большей похожей по размеру на широкий пояс, сползший с осиной талии на пониже. Учитывая важность предстоящей ей миссии, Ася тоже принарядилась: не изменяя любимым джинсам и свободной блузке, она мужественно влезла в парадно-выходные туфли нахально желтого цвета в тон  сумке и дежурному шарфику. Каблуки на туфлях были сантиметров десять, и Ася чаще носила их в руках, чем на ногах. На всякий пожарный случай, в машине она  держала пару кроссовок и босоножки .

- Hi, - кто-то довольно чувствительно хлопнул её сзади по плечу. – I am Mark. Are you Sinitzina?
Шарф от Burberry был на месте, именно в его бежево-белые клеточки с красными прожилками уткнулась Ася, обернувшись к обидчику. И еще  запах  домашних  пирогов от Доры - Аллкин жених пах ванилью, корицей и немного жасмином с  дачи. Всё остальное не совпало совсем – вытертые джинсы, серый свитер без опознавательных знаков и легкая кожаная куртка. И рюкзак через плечо. Ну, как такого отличить? Марк был высокий, худой, и его копна мелких,  цвета кофе с молоком ,  кудряшек явно нуждалась в услугах парикмахера. Он бросил рюкзак на пол и сунул Асе под нос черно-белую фотографию: на ней пионервожатая Алла Шефер ставила рожки пионервожатой Асе Синицыной.

- Yes, I am, - ответила Ася, читавшая в оригинале Хэмингуэйя.
- Fine, - не очень дружелюбно буркнул Марк. – Should we go to the car?  (Отлично, пошли к машине?)
«Спокойствие, только спокойствие», - подумала Ася и направилась в сторону выхода. – «Путешествие Ярославскими авиалиниями – не самый приятный опыт».
« Странная Синицына, - подумал Марк. – Ковыляет на этих ходулях, как клоун в китайском цирке. Кроссовки бы надела».
- What is it? -  выпучил глаза Марк, когда Ася гостеприимно  распахнула перед ним двери вылизанной до блеска первой модели «Жигулей».
- Не «Мерседес», - ехидно ответила Ася, не утруждая себя переводом, но Марк понял её и так. А мог бы быть и «Запорожец», тоже ведь иномарка.
- I have a Cadillac, - снова буркнул Марк и, сложившись пополам, плюхнулся на переднее сидение. – I do not buy German cars, they killed jews. (Я не покупаю немецкие машины, они убивали евреев).
«А жених с принципами», - удивленно подумала Ася.
«Надеюсь, она меня не угробит на этой консервной банке», - обреченно подумал Марк.
Они выехали на шоссе, ведущее в Питер, и Ася, сообщив, что первым делом они посетят Эрмитаж,  монотонным голосом профессионального гида начала стандартный рассказ об истории города. Марк слушал до Площади Победы.
- Stop! – сказал Марк, и Ася испуганно нажала на тормоз, едва не став составной частью едущего за ней грузовика. Многотонная машина с визгом и скрежетом промчалась мимо, а Марк на вполне приличном русском языке сообщил ей, что не хочет ни километров картин, ни кучи японцев, болтающихся по всем музеям мира с улыбкой актёров из театра Кабуки, ни вылизанных достопримечательностей, ни рассказов о царях и соборах, а хочет посмотреть её, Асин,  обычный город. И вообще, он уже был в Ленинграде, и все прекрасно помнит.
«Нормально,  хоть у одного в их семье будет хорошая память,- подумала Ася. – Что ещё забыла рассказать  Алла о своем женихе? Хочешь обычный город? Желание гостя – закон!»

3.

- Я же просил без памятников и церквей, - сварливо прошипел Марк, когда Ася припарковала машину у  Большеохтинского кладбища перед Никольской церковью .
- Ты же хотел посмотреть мой город? – напомнила Ася капризному гостю. – Вот отсюда начинается моя семья.
- По-моему, здесь все кончается, - мрачно сострил Марк.
- Здесь нашли мою прабабушку, - объяснила Ася.
- Нашли? – переспросил Марк, решив, что его русский язык не столь богат на оттенки. – Детей рождают, это я как врач тебе говорю.
- Во-первых, рожают, - поправила Ася по  учительской привычке. – А во-вторых, бывает по-разному.

Асину прабабушку нашел пришедший служить заутреню настоятель Никольской церкви в августе девятьсот восемнадцатого. Крошка лет двух сидела на ступеньках на кружевном одеяльце и играла с тряпичным зайцем. Чтобы малышка не могла уйти, она была  привязана за ножку к чугунной ограде. Священник сначала подумал, что ребенка оставили ненадолго и за ней обязательно придут. Он отнес ее в церковь и поручил пожилой прихожанке, которая возилась с ребёнком целый день, а вечером стало понятно, что  девочку никто не заберет. Ни в кармашках летнего пальтишко, ни в батистовом передничке не было ни документов, ни записки. Кроха была чистенькая, ухоженная, одежда на ней было дорогая, и оставалось только гадать, почему её подкинули к церковному порогу. Как в былые времена, повез её настоятель на телеге  через весь город в Иоанно-Богословскую женскую обитель на Карповке, и записали её, безфамильную, безымянную, Никольской (по названию церкви) Марией, в честь Божьей Матери «Скоропослушницы», под иконой которой и просидела целый день  с девочкой нянчившая  ее старушка. Тем более, что на вопрос : «Как тебя зовут?», девочка отвечала : «Мася» и радостно смеялась.
 Монахини девочку приняли, но уже через год большевики  разогнали монашек и   устроили в обители трудовую коммуну имени Жанны Д’Арк.  Машу монахиням не отдали, объяснили, что она должна вырасти настоящим советским человеком, а не жертвой мракобесия и предрассудков. В коммуне она была самой маленькой, и беспризорники, собранные со всего города, считали её своей сестричкой, и могли поколотить любого, кто попытался бы её обидеть. Когда Маше исполнилось шестнадцать, коммуну расформировали,  бывшее здание монастыря передали мелиоративному техникуму. Становится мелиоратором Маша не захотела, и она пошла работать на швейную фабрику «Красное знамя», бывшую фабрику Керстена, на улице Красных курсантов. Становится швеёй она тоже не хотела, хоть и местом работы очень гордилась – это на ее фабрике появился первый в районе Социалистический Союз молодежи и первый в городе пионерский отряд. 
Маша хотела стать балериной, ей казалось, что она помнит большой дом, где она жила с мамой и папой, где часто собирались нарядные гости, звучала музыка и все танцевали. В коммуне, после отбоя, когда гасили свет и уходили воспитатели, она зажигала свечку и под «ляляля» других воспитанников кружила по комнате, завернувшись в простыню. А может быть, она  все придумала про большой дом и балы, особенно после того, как  увидела театр и Айседору Дункан.
В феврале двадцать второго года им объявили, что воспитанников коммуны пригласили в театр на торжественный концерт по случаю присвоения городу имени Ленина. Им выделили только пять билетов, и пойдут те, кто хорошо себя ведет и кому есть, что надеть – стояли лютые морозы, а идти до театра придется пешком. Машу собирали всей коммуной: девочки отдали свои платки, воспитательница старшей группы стеганую куртку, которая была для Маши как пальто, а Вовка Синицын – валенки. Вовка был на три года старше, а валенки на пять размеров больше, но он набил внутрь  газет, и они стали даже теплее.
Айседора Дункан исполнила посвящение Ленину.  Она не танцевала, она рождалась и умирала, и воскресала снова, и вновь уходила в нереальность, следуя за своей душой, каждым свои движением даря себя зрителям. В замершем от восхищения зале вместе с ней по сцене плыла маленькая Маша, глотая светлые слезы восхищения и мечты. 

- Какая школа танцев? – рассердился воспитатель Машиной группы, услышав просьбу девочки разрешить ей учиться танцевать. Он был комиссован из Красной Армии по случаю тяжелой контузии и все, что не укладывалось в его представление о новой жизни, считал буржуйскими  глупостями. – Каждый день, да через весь город, кто тебя туда водить будет? А сама мала ещё по городу одна шастать. Ещё случится что, потом отвечай за тебя.
- Ну, пожалуйста, - плакала Маша, сложив перед собой ладошки, как её учили  монахини. – Мне очень хочется танцевать!
- Ну и танцуй себе на здоровье, место что ли не хватает,-  воспитатель обвел руками бывшую трапезную. – Пляши, сколько хочешь.
- Я под музыку хочу, по-настоящему, как в театре, - просила Маша.
- Я буду её водить, - выступил вперед Вовка Синицын. – Я Машку водить буду, я уже большой.
На следующий день Вовка повёл Машу в частную  студию музыкального движения «Гептохор». О ней говорили в театре соседки Маши в первом ряду балкона. Всю дорогу домой она повторяла , стараясь не забыть, это странное слово, похожее на название микстуры от кашля.
- Платить вам, конечно, нечем, - вздохнула хозяйка студии  Стефанида Дмитриевна, когда Маша выпуталась из своих одёжек, и из маленького шарика превратилась в худенькую девочку с большими серыми глазами в пушистых ресницах.  
- Нечем, - испугалась Маша, что на этих словах её мечта и закончится. В носу предательски защипало, и первая слеза  покатилась по красной от мороза щеке.
- Я дрова вам могу колоть и печку топить, - стараясь звучать посолиднее, предложил Вовка. – Вот  у вас какой холод.  
- Печку топить – это хорошо, - согласилась Стефанида Дмитриевна, кутаясь в бескрайнюю шаль. – А летом что будешь делать?
- Ну, - оглянулся Вовка, - мыть у вас тут все могу, убираться, вы только Машку запишите.
- Договорились, благородный Персей,  - улыбнулась Стефанида Дмитриевна Руднева, выпускница историко-филологического отделения Бестужевских курсов по специальности «Общая история».  - Будем делать из твоей Андромеды Терпсихору.
Маша не поняла ни слова из того, что сказала Стефанида Дмитриевна, но сразу поняла, что она будет учиться танцевать. Как Айседора Дункан.
«То, что мы пытаемся показать, - объясняла Руднева своим ученикам, –не  танец, когда вы повторяете заученные ранее позы и шаги. То, что делаем мы, - это музыкальное движение, в основе которого – свобода, импровизация, полет души, выраженный посредством пластики.  В самой музыке уже заложено движение, вам лишь надо его найти. Под музыку, незаметно для себя вы уже совершаете мелкие движения. Но вы их теряете, а их надо учиться развивать и превращать в искусство. Так вы не только покажите физическое движение, верное музыкальному ритму, но и сможете выразить душу музыкального произведения. Когда мы слушаем музыку, мы испытываем особые чувства и переживания, которые сложно осознать и показать. Движение помогает отразить ваше внутреннее состояние, прояснить его для самих себя. « Сделать то, что велит музыка», - цитировала Стефанида Дмитриевна «Крейцерову сонату» Льва Толстого. Ученики исполняли сценические композиции  на музыку Шопена, Шуберта, Скрябина и Хиндемита,  рисовали, слушали рассказы по истории искусств и мифологии, ходили в музеи и на выставки.
На фабрике, ожидая окончания смены, Маша предвкушала, как прозвенит звонок и можно будет бежать туда, где нет монотонного стука швейных машинок, где не пахнет ядовитой краской для тканей и не слышно окриков мастера: «Девочки, не забываем о норме, поторапливаемся, не зеваем».
А потом студию закрыли, Стефанида Дмитриевна уехала в Москву, а Маша вышла замуж за Вовку Синицына и родила дочку.
- Как назовём? - обмирая от восхищения, спросил Вовка, бережно прижимая к груди на пороге роддома на Надеждинской  завернутое в красное байковое одеяло чудо.
- Айседора, - уверенно ответила Маша.
- В училище не поймут, мудрено очень, - возразил Вовка. – Давай хотя бы Дора. У нас в медсанчасти медсестричка Дора Евсеевна, очень хорошая женщина. Она мне фурункул на ноге вскрыла, я даже не пикнул.
- Нет, - не согласилась Маша. – Айседора, как Айседору Дункан.  Но ты можешь звать ее Дорой.

4.

          -  Есть хочу, - капризно сказал Марк, когда они отъехали от роддома имени Профессора Снегирёва.
 Это был первый русскоговорящий иностранец в жизни Аси, не сказавший «кушать».
- Суши? – благородно предложила расстаявшая Ася, ненавидящая  это странное блюдо из сырой рыбы, завернутой в холодной рис. Ася казалось, что очередная нерасторопная хзяйка смешала в кучку все остатки и слепили из них аккуратные лепешки, чтобы они в мусорном ведре смотрелись покрасивее.  Но Алла утверждала, что в Голливуде все только это и едят.  Фотографиями «Алла на фоне суши» и «Суши на фоне Аллы» можно было спокойно обклеить небольшой рыбный ресторан.
- Ни за что, - скривился иностранный гость с родственным вкусом. – Здесь есть «Бургер» или «МакДональдс»? Или хоть что-то похожее?
Жаль, родство вкусов не сложилось… В страшном сне Доре могло присниться, что Ася ест  в подобном месте.
- Штолле, - предложила Ася.
- Что, что ли? – переспросил Марк.
- Кафе «Штолле», - обьяснила Ася. – Ты пироги любишь?
Марк сказал, что не уверен, но есть хочется, и он готов рискнуть. Переступив порог   фирменного  кафе на улице Савушкина и слегка покачнувшись от запаха свежей выпечки, Марк быстро осознал, что пироги он любит. 
- Все русские умеют печь пироги? – поинтересовался он, окидывая любовно-голодным взглядом блюдо с внушительной горкой из пирога c капустой , кулебяки с мясом, запеченного кролика с грибами и пирожков с вишней.
«Надежды юношей питают», - улыбнулась в душе Ася. Единственным блюдом, которая Алла могла приготовить сносно, по крайней мере, до перелёта за океан, была жареная картошка с луком.
- Главное, выработать у жениха правильные и стойкие условные рефлексы, - философствовала Алла, переворачивая картошку и одновременно прикидывая, как применить на практике полученные в университете знания на лекциях по физиологии животных. – Он должен привыкнуть  к мысли, что ты ему досталась не для того, чтобы печь пироги. Ты должна украшать собой  его жизнь, а не кухню. Есть – в ресторане, ездить – на мерседесе, носить – бриллианты, а не всякие там фиониты.
Даже на кухню студенческого общежития Алла всегда прибывала при полном параде: ведь неизвестно, где ждёт тебя судьба. И надо быть очень