Бестолочь

1.

Новая квартира Арине не понравилась -  в тёмный коридор, где едва нашлось место для оставшейся от старых жильцов вешалки с большим зеркалом, покрытым густой сеткой тонких трещинок-морщинок, выходили,  наезжая друг на друга, сразу четыре двери: тяжелая входная, обитая дерматином  мрачно-коричневого цвета,  дверь большой комнаты, которую заняли родители, комнаты поменьше для Арины и ванной, совмещенной с туалетом. Узкий проход неровным зигзагом упирался в крошечную кухню с окошком под самым потолком. Арина категорически не понимала, чему так бурно радовалась мама – променять их чудесный домик  на окраине города, со свежепобеленными стенами,  с чердаком, полным сокровищ трёх поколений Суровцевых,  просторными комнатами, залитыми щедрым крымским солнцем почти двенадцать месяцев в году, астрами и георгинами в палисаднике перед домом и зарослями ежевики на заднем дворе на эти каморки, выходящие окнами на унылую улицу, гремящую трамваями и  фыркающую автобусами. Ну и что, что это Ленинград, почти центр и Нева рядом? Разве в ней покупаешься, когда уже в сентябре дождь, холодно, а в воде плавают полиэтиленовые пакеты и пустые бутылки.  Вот у них в Керчи было море, где можно было до октября купаться, не боясь простудиться и заболеть. И папа тоже рад: для него, ученого-ихтиолога,  в огромном научно-исследовательском институте, куда его перевели из маленькой лаборатории, в Питере и научная перспектива, и карьера, и библиотеки, и можно наконец закончить диссертацию. А ещё обмен так удачно подвернулся – милая чета одуванчиков-пенсионеров давно мечтала греть свои косточки вдали от промозглой сырости города-музея. Арина чуть не плакала, к представляя, как они сидят у дома  на её лавочке, сколоченной соседом дядей Петей, и любуются  цветами на клумбе.  А теперь у неё двора вообще нет: сразу с улицы ныряешь в тёмную парадную, похожую на широко разинутую пасть чудовища, и бежишь, затаив дыхание,  быстро-быстро на второй этаж, боясь, что за тобой забежит ещё кто незнакомый, и беды не избежать. А потом стоишь, вжавшись в стенку, в поисках ключей, прислушиваясь к гулкой лестнице и стараясь унять бешено  бьющееся сердце.

 

И новая школа Арине не нравилась тоже. То ли дело, её прежняя, всего за тремя поворотами! А здесь – в трёх автобусных остановках, а потом ещё пешком минут десять. Папа объяснил, что в центре города школ мало, потому что детей не хватает. Арина не понимала, как может не хватать детей?  Куда они все подевались? В их старой школе аж в три смены учились, а здесь и поиграть не с кем, одноклассники после уроков торопятся к своим автобусам-троллейбусам, будто гонятся за ними злые собаки.   Сама школа пряталась в обычном здании на Невском проспекте за тяжелой дверью,  на которую после занятий школьный сторож вешал амбарный замок, а его в свою очередь охраняли  две львиные головы, злобно скалящиеся на прохожих.

По утрам Арину и других школьников, просочившихся через сдавленное горлышко входа в  вестибюль, встречала Кобра. Так все  называли завуча Лию Анатольевну, плоскую, как высушенная на солнце таранька, в своём неизменном в сером  костюме и белоснежной блузке. Цепким немигающим взглядом она обыскивала учеников, проверяя наличие мешка со сменной обувью. Нарушителей, безуспешно пытающихся затеряться среди других школьников, она выдергивала из толпы и без единого звука, тыкала кривым пальцем в сторону спортзала, где провинившихся  вместо десяти минут первого урока ждала лекция в её исполнении о соблюдении школьных правил и уважении труда уборщиц. Затем их переписывали и  отпускали со строгим предписанием предъявить классным руководителям дневник для записи об очередном проступке. Такие замечания,  ядовито красные, с кудрявой подписью классной,  украшали в Аринином дневнике почти каждую страницу – она никак не могла привыкнуть к чёрному мешку с туфлями на смену и постоянно забывала его дома.

И учителя Арине не нравились – чужие, безразличные, убегавшие сразу после звонка с урока. Совсем не так, как в Керчи: там и учителя жили  рядом – домой Арине было по дороге с учительницей по математике, физик приходил по вечерам сразиться с папой в шахматы, историчка лепила с мамой пельмени, а  учительница физкультуры приносила утром свежее молоко и домашний творог.

 

Хотя, нет, в новой школе у Арины тоже появилась любимая учительница.  Людмила Михайловна, а в глубине Арининой души Милочка, была другая: лёгкая, воздушная, как весеннее облачко, с тонкими, аккуратно выщипанными бровками, пухлыми губками, слегка тронутыми помадой цвета спелого персика, голубыми глазками в густонакрашенных ресницах, всегда нарядная в  узких юбках-карандашах до середины колена и шелковых блузках,  вызывающе полыхающих всеми цветами радуги на фоне блеклых нарядов других учителей и однотонной скуки школьной формы. А еще она была молода, приветлива и сразу запомнила, как зовут Арину:

• А сейчас к доске пойдет  умница Суровцева Арина, - почти пела Милочка, не глядя в журнал. – Какое имя у тебя прелестное, прямо из русских народных сказок. И южный говорок такой милый!

И Арина с удовольствием выбиралась со своей предпоследней парты, чтобы рассказать Милочке о значении кишечнополостных в водных экосистемах , стараясь не особо засматриваться  на утопающую в рюшах  и благоухающую мандариновым запахом  «Тет-а-тет» учительницу. Так пахла  ещё Аринина мама.

Милочку обожала не только Арина – после урока биологичку окружала восторженная стайка почитательниц-одноклассниц с охами и ахами:

• Ах, Милочка Михайловна, - задыхались от  от обожания семиклассницы. – Какая у Вас кофточка красивая! Импортная? Гдэрошная?
• Ох, Милочка Михайловна, - тянули воздух носами подрастающие модницы. – какие духи у Вас вкусные! Польские?

Милочка улыбалась улыбкой сытой кошечки и великодушно разрешала себя потрогать, понюхать и подышать  одним с ней  воздухом. В такие минуты Арина почти физически ощущала острые уколы ревности, и она обиженно  отходила в сторону, словно учительница принадлежала  только ей по одному известному Арине праву.

 

**********

 

• Суровцева, - окликнул замешкавшуюся после последнего урока Арину учитель географии. – Отнеси в учительскую   журнал, да не потеряйся по дороге.
• Виктор Семёнович, - взмолилась Арина. – Я в столовую  опоздаю и без обеда останусь. А у меня ещё сегодня кружок «Юный биолог» во Дворце пионеров.
• А ты шевелись поживее, - не проникся учитель горестями своей ученицы.

 

Тёмный школьный коридор, когда уроки уже закончились, свет везде погасили, тревожная тишина заполнила всё пространство, а каждый шаг отдавался гулким эхом,  пугал Арину не меньше, чем  парадное в её доме. Стараясь ступать беззвучно и не дыша,  Арина поднялась на третий этаж: дверь учительской была приоткрыта – в луче света, упиравшемся в противоположную стену коридора,  танцевали пылинки, пахло свежезаваренным кофе и раздавался звонкий голосок Милочки:

• А я с Вами категорически не согласна,  Сергей Викторович,  школа в центре это не то же самое, что школа где-нибудь в Купчино или на Гражданке. Вы посмотрите на контингент учащихся! Там же сплошной пролетариат. Я не против рабочего класса, но разницу в  интеллектуальном уровне ещё никто не отменял.
• Людмила Михайловна, дети есть дети, неважно, кто у них родители. И нынешняя интеллигенция тоже выросла преимущественно не из дворян, - голос учителя истории звучал мягко, но настойчиво.
• Бросьте, Сергей Викторович, Вы мне еще про Ломоносова расскажите, как он в лаптях  учиться в Москву пришёл, - рассмеялась Милочка.
• Про Ломоносова и лапти не буду, - согласился Сергей Викторович, - тем более, что тогда и обуви другой практически не было. Да и был он из семьи зажиточной, а в Москву от злой мачехи сбежал.
• Ну, вот видите, - обрадовалась Милочка, - Вы сами и подтверждаете, что я права. Я вообще считаю, что в такие школы, как наша, надо детей набирать не по месту жительства, а по конкурсу – проводить собеседование, проверять общий уровень, анкеты. Кто соответствует – добро пожаловать, а если нет, милости просим в Купчино.
• Попахивает сегрегацией, Людмила Михайловна, - недовольно возразил историк. – Мы ведь с Вами не в какой-нибудь Америке.
• Называйте, как хотите, - фыркнула Милочка, - а это было бы только всем на пользу, мы должны больше времени уделять тем, кто в будущем на что-то способен, а не тратить время на бездарей. Стоять у станка можно и без  хромосомной теории наследственности или закона Оно.
• Какое-то разумное зерно есть в словах Милочки, хотя я тоже не в курсе, что такое закон Оно, - вступила в разговор  учительница русского и литературы Евгения Григорьевна. – Сергей Викторович, помните Рукавишникова? Сколько сил и времени мы потратили на него, чтобы нарисовать ему «тройки»  по всем предметам и с чистой совестью отправить в ПТУ? Я могла в это время лучше поговорить о поэтах серебряного века с восьмиклассниками, а пришлось придумывать, за что поставить ему не двойку. На любой мой вопрос он честно отвечал: «Не знаю».
• И как? Придумали? – живо поинтересовалась Милочка.
• Естественно, деточка, - похвалилась Евгения Григорьевна, - с моим-то опытом!  Спросила, кто это на портрете? Он говорит: «Пушкин». А я ему: «Ну, вот, а говоришь, что ничего не знаешь, садись, три!»
• Вы сильно  рисковали, Евгения Григорьевна, -Милочка залилась жизнерадостным смехом и застучала  ложечкой в стакане.
• Евгения Григорьевна забыла добавить, что мама Рукавишникова работает замдиректора мебельного магазина, - съехидничал молчавший до этого времени учитель физкультуры. – Вы уже обставили новую квартиру, коллега?

 

Арина растерялась:  заходить в учительскую после всего услышанного  не хотелось -  ей совсем не полагалось знать, откуда у учительницы литературы новая мебель.  К тому же, вдруг сама Арина тоже из этих, кому в Купчино?

• Вот, например, в седьмом «А» новенькая, Суровцева Арина, - Арина замерла, услышав своё имя. – Вроде, и родители приличные, папа  диссертацию пишет, а девочку назвали, как дурочку сельскую, и выговор у неё, хоть сейчас на рынке семечками торговать. Переехали откуда-то из провинции.
• Выговор – дело наживное, - не согласился Сергей Викторович, - а девочка-то как? Справляется?
• А, - отмахнулась Милочка, - бестолочь.

 

Арина отошла на цыпочках от учительской и пошла к лестнице.

• Суровцева, - остановила её на первом этаже Кобра, которая знала по фамилиям все восемьсот пятьдесят учеников в школе. – Ты куда это с журналом собралась?
• Меня Виктор Семёнович послал в учительскую отнести, а там закрыто, - краснея, соврала Арина, забыв напрочь, что у неё в руках документ особой ценности и секретности.
• Давай, я отнесу, - Кобра взяла журнал, -  иди домой, нечего после уроков по школе без дела болтаться.

 

И Арина пошла, по Невскому, забыв заменить сменную обувь на сапоги, не дожидаясь автобуса, не глядя по сторонам, не замечая времени, дождя и прохожих. Есть не хотелось, идти во Дворец пионеров тоже. В  Екатерининском садике у театра Пушкина  она села на мокрую  скамейку и посмотрела на императрицу, строго глядящую на Елисеевский гастроном. У ног Екатерины теснились Потемкин и Суворов, Державин и Дашкова. Остальных Арина не знала, наверное, потому что она – бестолочь. Бес-то-лочь. Три слога. Это значит, что от неё нет толку, никакого. А она мусор каждый день выносит перед школой, вяжет на спицах, и у неё в четвертом классе был самый лучший гербарий из полевых цветов.

Туфли совершенно промокли, и нестерпимо хотелось позвонить маме, чтобы она, как когда-то из детского садика, забрала её с этой мокрой скамейки и отвела домой. Но «двушки» у Арины не было, а просить у чужих людей не хотелось, ещё и с её деревенским «гэканьем».

 

 

************

• Я завтра же пойду к директору! – резкий водочный запах противно щекотал ноздри. Папа растирал Арине ноги, а мама заваривала чай с малиной.
• Может быть, не надо, - засомневалась мама. – Все-таки, подслушивать нехорошо.
• Она не подслушивала, - возмутился папа. – Она слышала. Не найду управу на эту учительницу у директора, пойду в РОНО, ГОРОНО. В конце концов, напишу Министру образования. Её должны выгнать из школы.
• Это уже похоже на месть, - возразила мама. – А Конфуций учит: если кто-то причинил тебе зло, не мсти. Сядь на берегу реки, и вскоре ты увидишь, как мимо тебя проплывает труп твоего врага.
• Во-первых, это не Конфуций, а Лао-цзы, - не собирался сдаваться папа. – А во-вторых,   по Неве мимо тебя может проплыть только ”Аврора” или бутылка из-под пива. Все эти восточные мудрости не для меня. С философской точки зрения мне ближе Гоголь наш,   Николай Васильевич: для человека нет большей муки, как хотеть отмстить и не мочь отмстить. И Арина завтра пойдёт со мной!
• Если не заболеет, -   сказала мама.

 

Арина не заболела, хотя и промучилась  почти всю ночь: ей снился Гоголь, сидящий с удочкой на берегу реки, а мимо него на легендарном крейсере революции  плыла Милочка  с бутылкой пива в одной руке и пионерским горном в другой. Она периодически отпивала из бутылки, дудела в горн и скандировала: «Бес-то-лочь!»

 На следующий день, после очередной экзекуции в спортзале- туфли после вчерашнего отправились прямиком в мусорное ведро, а других не было, -  на урок она не пошла: первым по расписанию была биология. Арине казалось, что она войдёт в класс, и Милочка, приветливо улыбаясь, скажет громко и  при всех:

• Здравствуй, бестолочь Арина Суровцева.

И весь день она быстро перебегала из класса в класс, боясь, что в коридоре непременно встретится с Милочкой.

Папа пришёл к концу пятого урока – директора на месте не было, и серетарь  проводила их к Кобре. Папа зашёл в кабинет завуча  и плотно затворил за собой дверь. Арина слышала лишь бубубу: низкий голос папы звучал как частая  дробь, отбиваяемая на большом барабане, Кобра отвечала реже, и ритм её барабана  был спокойнее. Потом, стуча каблучками, в кабинет забежала Милочка, и в бубубу добавился барабан размером  поменьше и тоном повыше. Через полчаса дверь отворилась, и на пороге показалась Лия Анатольевна:

• Арина, я хочу принести тебе извинения от имени школы и себя лично. Я надеюсь, ты сможешь забыть этот неприятный инцидент и сможешь продолжить учёбу у нас. Людмила Михайловна была неправа. Я согласна с твоим папой – учитель не может так говорить о своих учениках.

Из-за спины завуча показалась Милочка,  щёки её пылали,  как  июньские маки на бесконечных полях по дороге из Керчи в Феодосию.

• Суровцева,  - прошипела Милочка, не глядя на Арину. – Мне   жаль, я совсем не хотела тебя обидеть.

 

 После зимних каникул Арину перевели в другую школу, тоже в трех автобусных остановках, но в другую сторону.

 

 

2.

В списках зачисленных на первый курс Медицинского института имени академика  Павлова Арина себя не нашла, чему и не особенно удивилась: на последнем экзамене по химии она мучительно пыталась написать четыре уравнения реакций при электролизе водного раствора нитрата меди с последующей обработкой полученного металла концентрированной  серной кислотой при нагревании и реакции выделившегося в результате газа с сероводородом. Уравнения ни за что не складывались: после первых двух цепочек Арина  плюнула в сердцах и нарисовала на листочке жизнерадостный подсолнух и лягушку-квакушку под ним. Экзаменатор положительно оценил художественные способности абитуриентки и поставил «тройку». Произведя в уме простое  арифметическое действие сложения, Арина поняла, что студенческий билет  в этом году ей не светит.

• Приходите через год, - сочувственно вздохнула секретарь приёмной комиссии, возвращая документы. – К нам по десять лет поступают. Главное, у Вас есть мечта.

 

Арина хмыкнула: такая перспектива отнюдь не казалась ей заманчивой. И, похоже, родители были правы – мечта у неё была  неправильная. Папа считал, что ей надо поступать на биолого-почвенный факультет в университет, а мама склонялась к педагогическому.

Институтский двор почти опустел: счастливые будущие врачи спешили домой обрадовать родителей, те, кому не повезло, всё еще толпились у стенда с приказом о зачислении, вновь и вновь перечитывая указанные фамилии в тайной надежде на ошибку.

• Нэ поступыла? – Арину тронул за плечо невысокий темноволосый парень с орлиным профилем. Слова, булькнув у него в горле, выкатились наружу, споткнувшись  о глухие согласные.
• Нэ поступыла, - покачала головой Арина.
• Смеёшься, да? -  обиделся парень.

Арине стало неловко:

• Извини, просто настроение не очень.
• Понимаю, я тоже провалился,  - горестно сказал незнакомец. – Третий раз.
• Да, ладно, - изумилась Арина, встретив живую иллюстрацию напутствию секретаря приёмной комиссии. – Так врачом хочешь стать?
• Нэ хочу, -махнул рукой парень. – Надо! У нас в районе давно врача нет, меня всем сходом решили сюда поступать, деньги собрали, а я… Домой пишу, что учусь, а сам здесь в морге работаю.
• А почему выбрали тебя? Хорошо учился? – спросила Арина, чтобы что-нибудь спросить.
• Я из мальчиков лучше все учился, - похвастался незнакомец и показал три пальца. – Целых три четверки в аттестате – по физкультуре, географии и черчению.
• А остальные «пятерки»? –  слегка позавидовала Арина.
• Ха, - улыбнулся молодой человек. -  Остальные «тройки».
• И в армию тебя до сих пор не забрали? – удивилась Арина.
• Мнэ в армию нельзя, у меня плоскостопия, - похвастался хронический неудачник и продемонстрировал ноги в разношенных  кедах, собравших на себя все времена года. – Меня Гамлет зовут, а тебя?
• Офелия, - неожиданно для себя самой развеселилась Арина, настолько не похож был её неожиданный собеседник на меланхоличного интроверта из  трагедии Шекспира в исполнении Иннокентия Смоктуновского. Ни тебе ни плаща, ни шпаги, ни трагического выражения лица.
• Опять смеёшься, да? -  укоризненно вздохнул тёзка датского принца. – В Армении так часто детей называют: вот у меня сестра – Джульетта, а тётя  - Лореляй.
• Меня зовут Арина, - протянула Гамлету ладошку Арина.
• Как няню Пушкина, - блеснул эрудицией Гамлет.- Она сказки рассказывала.
• Как мою прабабушку, - уточнила Арина.- Она была фельдшером.
• Пошли, - решительно сказал Гамлет и взял Арину за руку.
• Куда? – удивилась она.
• На работу тебя устраивать буду, - важно произнёс Гамлет. – Надо торопиться, сейчас набегут несчастные, все места расхватают.
• В морг? – осторожно поинтересовалась Арина, не очень готовая к столь близкому знакомству с будущей профессией.
• Нэ, там все занято, - гордо сообщил Гамлет. – Очень хорошее место, никто не шумит, не мешает.

 

 В институтском отделе кадров суровая  женщина послебальзаковского возраста с огненно-рыжей Пизанской башней на голове уже собиралась домой – она тщательно упаковывала в безразмерную сумку разновеликие бумажные  пакеты, вкусно пахнущие едой. Один из пакетов порвался, и вырвавшиеся на волю упитанные сардельки обреченно повисли как приговоренные к казни через повешение.

• В столовой давали? – участливо поинтересовался Гамлет.
• Чуть не проворонила, - расплылась в счастливой улыбке начальница отдела кадров. – А ты как?
• А,  Нына Васыльевна, - погрустнел Гамлет. – Провалился, сочинение, вах!
• Как, сочинение? – изумилась  Нина Васильевна. – Я же тебе, -   покосившись на Арину, она прикрыла рот рукой и  понизила голос до шпионского шепота, - даже тему сказала…
• Я очень готовился, - приложил руки к груди Гамлет, - наизусть выучил, только один предложение сам написал, и «двойка»!
• Какой предложение? – насупилась Нина Васильевна.
• Повесть «Капитанская дочка», - наморщил лоб, вспоминая своё фиаско, Гамлет, - Мыхаил Юрьевич Лэрмонтов написал  …

«Может быть, он тоже того, из наших, из трёх слогов?» - закралось у Арины смутное сомнение.

• Сардельку хочешь? – прервала Гамлета Нина Васильевна.
• Сардэлку нэ хочу, - отказался Гамлет. – Вот девочку на работу надо. Хорошая девочка, мне, как сестра.
• Ой, Гамлет, - не впечатлилась Нина Васильевна, - у тебя таких сестёр – пол-института.
• Нэээт, - не согласился Гамлет. – То все -  двоюродный, а эта почти родная.
• Что делать умеешь, почти родная? – спросила Нина Васильевна Арину.
• Не знаю, - пожала плечами Арина. – Я только школу закончила.
• Пишешь грамотно? - спросила Нина Васильевна, полистав  школьную тетрадку в клеточку. -  Есть место машинистки на лечебном в деканате. Печатать, конечно, не умеешь?

 

• У меня по русскому «пятёрка», - похвасталась Арина. – И печатать немного умею. У нас даже дома есть «Эрика», - вспомнила Арина задерганный домашний агрегат, родивший в муках папину диссертацию. – Я могу тренироваться.
• Тренируйся, - согласилась Нина Васильевна и протянула руку. – Паспорт давай.

 

***********

У неуклюжей комнатки из пяти углов, в которой находился печатный монстр "Ятрань" с  кареткой, путешествующей в процессе работы  ровно  от одной стены до другой,  и которая стала первым рабочим местом Арины, было одно несомненное преимущество -она находилась прямо за стеной кабинета декана лечебного факультета. С незапамятных времен между двумя помещениями было раздвигающиеся окно,   закрытое  со стороны Арины плакатом, демонстрирующим строение  мужской мочеполовой системы с  нарисованными чёрным карандашом глазками на самом интимном месте, а со стороны декана факультета, профессора, доктора наук, заслуженного врача Сусанны Николаевны Лосевой новым  шерстяным ковром, тканным умелыми руками узбекских мастериц и изображающим доктора Лосеву у постели именитого восточного пациента,  легко узнаваемого по фотографиям в газете "Правда". Вылеченный стараниями ленинградских медиков, благодарный пациент прислал в подарок этот шедевр народного творчества, фрукты в корзине, размером с небольшой грузовик, и ящик коньяка. Коньяк был вывезен личным шофером ректора в неизвестном направлении,  а фрукты ели неделю всем небольшим коллективом деканата, включая Сусанну Николаевну, трех заместителей декана, секретаря Раечку, студенческого секретаря Ангелину Петровну и Арину.

Особая ценность Арининой кельи была в том, что, несмотря на плотность ковра в двести пятьдесят тысяч узелков на квадратный метр и его впечатляющий размер, если с Арининой стороны приподнять плакат и отодвинуть одну из створок окна, то можно было незримо присутствовать при всех самых тайных совещаниях в кабинете декана. Саму Арину хитросплетения факультетских заговоров и интриг, а также обсуждение учебных планов, тематики диссертаций, научных конференций,  выборов-перевыборов на разных уровнях интересовали мало: ловко управляясь всего двумя указательными  пальцами, она отстукивала бесконечные приказы, планы, бюллетени и справки. Поэтому она долго не понимала, почему так часто её навещают сотрудники факультета с мелкими просьбами напечатать две-три необязательные строчки , задерживаясь при этом, как можно дольше, и вслушиваясь в дискуссии за стеной, стараясь не издавать лишних звуков и даже лучше совсем не дышать. При этом они считали своим долгом одарить приютившую их Арину шоколадным батончиком за тридцать три копейки или очередной пухлощёкой „Алёнушкой“. Эти визиты страшно злили Ангелину Петровну, не обласканную вниманием студентов,  и веселили Раечку, которая грозила Арине ранним диабетом. Зато в перерыве всегда было, с чем попить чай или растворимый кофе из пузатой баночки, принесенной  кем-то также в качестве платы за краткосрочную аренду Арининой комнатушки.

Наибольший интерес к волшебному окну проявлял самый молодой  в институте кандидат медицинских наук, преподаватель кафедры инфекционных болезней и эпидемиологии Андрей Константинович Сосновский. С любопытством Буратино, обнаружившего волшебную дверцу в каморке папы Карло, Сосновский ловил из заветного кабинета каждое слово, тяжело нависая над сидящей за пишущей машинкой Ариной.  Густой запах терпкого мужского одеколона, смешанный с чем-то резко-химическим, заполнял всё небольшое пространство, ещё долго оставаясь после того, как Сосновский, получив порцию необходимой информации, исчезал за дверью. Его особенно активно не любила Ангелина Петровна, называя „ Штирлицем недоделанным“. Она в принципе не выносила этого бесконечного паломничества к Арине, требуя прекратить шпионские игры и грозя пожаловаться деканше. Арина бледнела, краснела, но не решалась выяснять отношения с людьми, старше по возрасту и положению. Если повезёт на следующий год, ей  ещё шесть лет у них учиться.

Невероятную потребность Сосновского в актуальной информации из кабинета декана Арине объяснил всезнающий Гамлет. Он был в курсе всех институтских страстей и событий, словно его спокойные клиенты умудрялись каким-то способом делиться важной информацией. Каждый день, ровно в двенадцать, он материализовывался в Аринином кабинетике со словами: «Кушать подано!» Произведя натуральный обмен -  Гамлету мамины пирожки с мясом или капустой, сложносочиненные бутерброды с холодной курицей или котлетой, себе –  аккуратно упакованные кулёчки долмы или кюфту, маленькие шарики из  отбитого и отваренного мяса, или арису, кашу из курицы с пшеном, или домашнюю бастурму, тонкие пластинки вяленой говядины, или вкуснейшую амич, курицу, фаршированную рисом и сухофруктами, молодежь отправлялась в свое укромное место – маленькую подсобку с новыми матрасами для институтской клиники, где   Гамлету с Ариной был всегда готов «и стол, и дом». Уплетая с аппетитом вкусности, приготовленные Гамлетом, Арина думала, что лучше бы сельские сход отправил Гамлета учиться на шеф-повара.

После обеда, растянувшись на полчаса на импровизированном ложе, Гамлет выкладывал институтские новости, и одна из последних непосредственно касалась Сосновского:  по факультету давно ходили упорные слухи, что из Университета медицинских наук в Гаване пришло предложение принять с лекциями на три года одного преподавателя   из питерского вуза. Предпочтительно с кафедры общей гигиены или инфекционных болезней.  Желающих провести следующие тридцать шесть месяцев в белых шортах под пальмами оказалось немало : на кафедрах в перекурах  судачили о кандидатах и  критериях отбора, о достоинствах кубинских сигар и вкусе кубинского рома, о таинственных омарах, ананасах, банановых рощах и, даже страшно подумать, об устрицах,   о количестве причитающихся вернувшимся из таких командировок сертификатов для покупки в магазинах, где торговали не на рубли и даже о знойных кубинских красотках, хотя поездка предполагалась с семьей. Андрей Константинович с полным основаниям считал себя наидостойнешим кандидатом на все выше перечисленные плюсы, включая белые шорты. Поэтому он до обморока боялся пропустить любое обсуждение, касающееся выбора претендента на красивую жизнь.  До финишной прямой сквозь частое сито комиссии в составе декана, заместителей деканов, секретаря парторганизации факультета и председателя факультетского профсоюзного комитета добежали двое: Сосновский и  преподаватель кафедры общей гигиены Балашов. Результат голосования был три:три, Сусанна Николаевна воздержалась. Сосновский, конечно, был ярче, как педагог, к тому же, кандидат наук. Зато Балашов был большой общественник- он выпускал стенгазету «Чистые руки», за что был прозван студентами Феликсом Эдмундовичем,  ездил на картошку и пел в институтском хоре. И был членом партии. На  последнем особенно настаивал секретарь парторганизации. В течение следующей после обсуждения недели Сосновский умудрился съездить в воинскую часть в Сертолово с лекцией о трансмиссивных болезнях, переносчиками которых являются  кровососущие членистоногие, в изобилии обитающие в лесах Ленинградской области,  и  накатать заявление о приёме в партию. И всё это благодаря сведениям, добытым под стук Арининой пишущей машинки.

Окончательное голосование было назначено на двадцать седьмое декабря. Отстрелявшись на приёме экзамена у пятикурсников со скоростью, достойной чемпиона мира по биатлону, и раздав направо и налево только хорошие оценки( плюс в карму), истомившийся Сосновский оккупировал Аринину территорию. В нетерпении подпрыгивая на месте, Андрей Константинович так убедительно вещал в пространство, почему должен ехать он, а не Балашов, что будь Арина человеком, принимающим какое-то решение, Сосновский бы уже паковал чемоданы.

• Арина, Вы же понимаете,  это совершенно моя тема – иксодовые клещи просто обожают тропики, а иксодовые клещи переносят боррелии, которые вызывают болезнь Лайма! Арина, там столько материала, я же не уеду оттуда без докторской диссертации, я её уже прямо вижу – «Современные подходы к диагностике и лечению болезни Лайма».  А что Балашов?? Мойте руки перед едой! Пейте кипячёную воду!
• А кто такой Лайм? – уловила Арина в потоке речи Сосновского более-менее произносимое слово.
• Не кто, а что! – в