Творительный падёж

Рядовой мертвого полка, труп Василий Мухобойкин, присел на могильную плиту и попытался вычесать из волосни на руке резвых опарышей. Сегодня Василия назначили в наряд, и он неловко запутался в рукавах наряда, от чего стал медленнее на пять сантиметров в вечность. Едкая мясная муха-мессершмитт тут же присела ему на длань и отложила яйца. Такие диверсии регулярно случались в его полку. Собственно, Василий даже подозревал, что его специально нарядили, чтобы отвлечь вражескую муху. И вот теперь опарыши заедали его не на смерть, а на жизнь.

Василий встал с плиты, оторвал от штанов прилипшую гвоздику и двинулся в сторону фермы. Походы на ферму считались самоволкой — приходилось выбираться за пределы разумного, доброго, вечного, нарушать Мертвый устав, попирать кодекс шерсти и пренебрегать партизанской ответственностью. Но на ферме работала убиенная доярка Клава, и ее умелые пальцы виделись Василию в самых гнилых мечтах.

Вот показалась ферма. В загоне топтались упитанные червями телята: попробуй подойди — сразу же столпятся и начнут пихать тебе в руку свои слизистые носы. Василий обогнул загон и забрался внутрь каменной постройки с надписью «Могильник № 66». Здесь квартировали только отборные коровы, некогда пораженные ящуром. Ящура держали отдельно, он премерзко шипел.

Доярка Клава сидела на ведре и ела глазное яблоко. Василий хотел подкрасться к ней на цыпочках, но поскользнулся и доехал на животе, как смог. Клава бросилась к нему и принялась доить. Василий сначала отбивался, потом притих.

— А, это ты! — разочарованно протянула Клава, догадавшись наконец, что под курткой у Василия нет вымени. — Чего пришел?

— К тебе, — шепнул Василий. — Убоинка моя, тухлячок ненаглядный! Разложенка, трупочка, гноюшка!

Да видно, пересластил. Клава резко отвернулась от него, и в ее груди хрустнул гранитный камушек.

— Уходи, Вася. Не до тебя сейчас.

— Что случилось?

— Падёж у нас. Коровы оживать начали.

— Опять ящур не в ударе?

— Да нет, — Клава тяжко вздохнула. — Творец завелся.

Василий вскочил.

— Так давай изловим!

— Пытались. Больно матерый. Только припрем к стене — стена исчезает. А уж телят портит...

Василий не стал дослушивать. Он двинулся вглубь могильника, принюхиваясь. Творца легко вычислить по запаху — воняет чистотой. И точно, в углу, у поилки с цианидом шевелилось небольшое существо, размером с тушку сурка. Василий кинулся на него, как упырь, но существо метнулось вверх, потом вбок и проворно побежало по потолку, цепляясь за балки толстыми лапками. Василий плюнул раз, другой — промазал.

Оставалось последнее средство: опарыши. Творцы их боялись, как огня. Василий набрал в горсть десяток самых крупных и щелчком послал навстречу противнику. Тот пал, оклеветанный и испачканный, и еще полвечности трепыхался на полу, а потом все же затих и стал мертвый-премертвый, красивого трупного цвета.

— И так будет с каждым! — сказал Василий. Ничто не могло помешать дойке. Над могильником № 66 взошло черное солнце победы.