КОНТРОЛЕРЫ

Кристина никогда не верила в мою лабуду... или «лабуду»? Не верила во всех этих «зайчиков», «белочек», «бурундуков»... и прочих «эшников». Не верила никогда в Контроль и в Большого папу. Не верила, между прочим, в существование Призрачной Девочки Ариэль.

— Только ты ее видишь, другие почему-то не замечают. Ты можешь это чисто логически объяснить?

— Может все в этом мире слепы, а я один — зрячий?..

Кристина прикусывают нижнюю губу (в задумчивости она ой как хороша: секс + душа = красота... в моем понимании), а потом спрашивает:

— Ты знаешь общий смысл «Бритвы Оккама»?

— Я даже кто такой Оккам не знаю...

— В общем, сентенция гласит: «Самое простое объяснение, как правило, является и самым верным».

— И что в моем случае из этого следует?

— А ты сам догадайся... ну же... хотя бы с трех раз.

А я возьми и догадайся... как раз с третьего... Короче, она думала, что я паранойяльный шизофреник. А в том, что я шизофреник убедил ее, между прочим, не столько Философ Оккам, сколько Профессор Мудак. А Профессор сам тот еще шизофреник: только морфий и мыши в голове; я подозреваю его и в куда более смертных грехах.

Сидят они как-то с Профессором в кабинете в Больничном городке и обсуждают мою ненаглядную персону.

— Вы должны во чтобы то ни стало покинуть этого человека!

— Почему, только потому, что он видит призраков? Эту девочку... с голубыми глазами, как бишь, ее там зовут?..

— Нет, не только поэтому. Он — опаснейший человек... он пьет... со странностями... у него не естественные наклонности и характерологические черты... сегодня он улыбается вам и дарит цветы и Советское шампанское, а завтра возьмет топор да как Раскольников двум старушкам по темечку... по темечку... понимаете, солнце мое... Вы и — брык.

— Не замечала за ним склонности к насилию. Отчим бил. Первый парень — бил. А он за два года ни разу руку не поднял.

— Не поднял, так поднимет! — вскидывается Профессор, — береженого бог бережет... Такая красавица, как вы, такая умница, как вы, достойны и лучшей доли, и более надежного компаньона сердца. — И тут он кладет свою руку ей на коленку... и гладит ее... нежно, чувственно, и выше, все выше забирается по ноге. — Переезжайте-ка лучше ко мне. На дачу. Там кипарисы растут веееликоолееееепнейшие. В зеленой ряске пруда лепестки водяные лилии распустили. Банька имеется; из цельной сосны сложена. Я — доктор медицинских наук, я кафедрой заведую... а он кто, он — никто, конь в пальто... да и того нет — пес смердящий... — А рука уже в Кристининых кружевах «мышкой» с «кошкой» играет. 

— А жену с тремя детьми помимо кафедры разве не имеете? — и глазом не моргнув спрашивает Кристина и даже шире ляжки раздвигает (да ее кто только по малолетству не лапал).

— Нууу... нууу.... Какая она у вас все-таки классная...

Ну тут его Кристина и ебанула... и ни рукой, а подставкой для канцелярских принадлежностей. Тяжелой, бронзовой. Прямо куда заказывал — по темечку. Так что доктору медицинских наук самому понадобилось срочно неотложная медицинская помощь.

Он еще будет бегать за ней. На коленках под ливнем стоять... нюни распускать... хныкать... чего-то выклянчивать. «Пьяцца Маттеи» Бродского во мраке таинственно декламировать (не без задней мысли стишь будет выбран). Подарки дорогие посылать с курьером, типа, инкогнито. Цветы. Наконец, будет ножки у не просить облизать... прилюдно... «Чтоб я лизал, а все вокруг на это глазели» — за все, что Кристина только не пожелает на белом свете... даже если ее придется на Мальдивы для этого свозить.

«ЖЕНУ, НАХУЙ — В МОНАСТЫРЬ, ДЕТЕЙ, НАХУЙ — В ИНТЕРНАТ, А ТЕБЯ ПОД ВЕНЕЦ, ДРУГ СЕРДЕШНЫЙ, ЗОЛУШКА, СУДЬБЫ ИЗБРАННИЦА» — и все только для того, чтобы языком в храм ее священный войти да как следует на клубничке причаститься...

Губа не дура... я и сам причащаюсь.

Таков Профессор, но забудем о нем.

Этот курьез, даже не история, а случай, произошел уже после того, как меня вышвырнули за шкирку из Трех Мертвых Королей. Случилось же это потому, что в какой-то момент шутить стало о чем-нибудь серьезном решительно невозможно. СУДЬБОНОСНЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ МОМЕНТ РОССИИ И МИРА — деактуализировал профессию стендап-комика. Как сказал мне один знакомый журналист (гомофоб и педрило по совместительству): «Мы вам вообще ничего не запрещаем, — не надо преувеличивать! — но, конечно, и ничего не разрешаем».

Хорошо сказал... для гомофоба-педрилы. Это не единичный экземпляр. Это двурушная порода людей. Она вылупилась из тухлого яйца всеобщего пиздобольства последнего двадцатилетия. Ни чести, ни совести, ни принципов, ни святости, ни идеалов... они даже грешить с размахом и полноценно не умеют... Патриоты по профессии, иуды по призванию... змеиные глаза да насекомые души в глазах напротив. 

Циклопы и сикофанты-шарманки знают, о чем я говорю...

В любом случае, я представляю ВСЕМИРНУЮ ДУШУ в символе (прав я или нет) в виде двух насильственно раздвинутых ягодиц: «Накидайте в шелковое лукошко побольше хвороста... и лучше сделаете это на сухую», — как, говорят, любит повторять один редактор теленовостей.

Что ж, накидывают.

И так я несколько забегаю вперед... и все же:

— Леш, он опять здесь?

— Кто?

— Этот мудак. Он пялится к нам в окно, а я, между прочим, голая.

— Ну пусть хоть чему-то порадуется в жизни.

Кристина строит мне плаксивую физиономию, а я в это время валяюсь в постели и пью, между прочим, с утра-пораньше, отлично сваренный ею кофе.

— Кто среди нас мужчина, — спрашивает она, — ты или я?

— По факту — я, но сама знаешь, милая, у кого в этом доме есть яйца, — и я отхлёбываю кофе, глядя взглядом эстета-знатока на ее негустой лобок (мы консерваторы — и за естественность).

— Хо-ро-шо, — и Кристина открывает дверь и выходит на открытый балкон. — Вы кто, — слышится ее голос, — вы — контролер?

В ответ — молчанье.

— Мы с дурью уже два года как завязали.

Молчанье.

— Леша больше не откалывает шутки на политические темы. Дураков нет.

Молчанье.

— Сейчас он встанет и надает вам нормальных люлей... ну или я на даю, вместо этого тюфяка и лошары.

— Я — Бурундук... — наконец раздается мужской голос с отчетливо угадываемой в нем надсадной хрипотцой.

— Кто, простите?

— Бурундук... это такие грызуны, если не знаете, они еще по деревьям лазают.

— Но вы слишком большой для бурундука... сами-то не находите?

— Меня в детстве мама манной кашей откармливала.

— А разве вы не знаете, что в наших краях бурундуки не водятся?

— А я из зоопарка сбежал!

— Ах, вот как? Правдоподобная история! Тогда следующий вопрос на засыпку: в курсах, что бурундуки не разговаривают... по крайней мере, на человеческом языке?

Продолжительная пауза. Похоже, Кристина все же поставила Бурундука к стенке. Нет! (вот это я понимаю — профессионалы) находит и из этой ситуации выход.

— Чип и Дейл — разговаривали.

— Ну Чип и Дейл — мультяшные бурундуки. 

— Зато я — дрессированный.

— И в какой, интересно, конторе вас дрессировали?

— Известно в какой...

Вот сукин кот и попался...

— В конторе — братьев Запашных.

Битая рысь!

Кристина показывается из-за дверей. Она похожа на змею, которой отдавили хвост. Губы — в полоску. Руки — крест на крест сложены на груди. Смотрит. И молчит. Смотрит на меня, насупившись.

— А что? — говорю я ей, — у чувака есть чувство юмора. — Веселый и находчивый. Прямо парень из КВН. Да, — кричу я (чтобы Бурундук услышал), — прямо как этот... как его... ну этот, блин. А-а, вспомнил, Зеленский.

— Зря вы так над нами шутите, зло и некрасиво, Алексей Александрович, — кричит в ответ Бурундук.

Сейчас я тебя пошучу. Я встаю. Ставлю чашку с кофеем на журнальный столик. Иду на кухню. А у меня там в тумбочке подаренная корефаном Беретта лежит. Ну, в смысле, не настоящая Беретта, а зажигалка — Беретта, китайского производства. Точная копия. По крайней мере так сразу не отличишь. И если такой Береттой в темном переулке какой-нибудь бабуси в рыло сунуть, то она не только тесемку с продуктами вам отдаст, но и, пожалуй, Богу душу.

Возвращаюсь в спальню. Выхожу с Береттой на балкон, держа ее, естественно, за спиной (хорошая шутка должна быть неожиданной для зрителя).

А у нас там за балконом в двух метрах буквально пицундская сосна растет. Соседи даже срезать ее хотели, мол вид на город загораживает. Но я воспротивился, поскольку и красивое и в наших краях чрезвычайно редкое дерево.

Бывали на Белых скалах, там, где Агурские водопады, пенясь, бурлят? Вот там пицундской сосны, воистину, вдоволь. А так у нас в основном: бук, дуб, каштан произрастают. 

И вот на этой сосне, обхвативши ствол двумя руками (четвертый этаж все-таки) сидит жирный мудак в костюме бурундука и строит мне глазки.

— Контролируете? — спрашиваю я прямо.

— Вовсе нет, орешки жую, — и он срывает шишку с хвойной лапы.

— Вкусные орешки?

— Ага!

— А это вкусно, и я Беретту ему в рыло... в наглое его пиздлявое рыло сую.

Ну он как-то нехорошо екнул, глаза его закатились, он обмяк и полетел вниз, ломая ветки своим грузным телом.

— Леша! — вопит Кристина мне в ухо, — если он помрет тебя ведь посадят!

— За гибель бурундуков в УК Российской федерации уголовного наказания пока что не предусмотрено — я переваливаюсь через перилла и смотрю вниз, — к тому же он, кажется, охает... ты жив там, мудило? Контролю привет.