После планерки
Январь. В снежной мгле не сразу вспомнишь со сна: еще утро, или уже едешь с работы. Досыпаешь в маршрутке.
Свет в зале режет глаза. Планерка. Значит — утро. Живчики интерны щиплют девчонок, те хихикают в углу, шуршат блокнотами. Коллеги рассаживаются впереди, мрачнеют, предвкушая бесконечный трудный день. Семеныч резко заходит. Напряженно усаживается за стол, раскрывает блокнот. Поднимает уставший взгляд. Ему тяжело, лицо чуть припухшее, розовое. Опять давление. Вчера был юбилей у профессора, ведущего хирурга клиники. А этот поляну накрыть умеет и может преобильно.
Ночной дежурант гундосит на трибуне про один огнестрел и три субдуральные гематомы, один вызов в урологию на кому. Все спасены и благополучно переведены в реанимацию, хоть и были трения по поводу мест. Их всегда как бы нет. Пришлось еще возить четверых пациентов на томографию, а на искусственной вентиляции это всегда морока. Ну, ничего. Два часа даже поспали.
Коллеги сочувственно поеживаются, Семеныч кивает, принимает, что-то пишет. Теперь обсуждение плановости. Интерны, запинаясь, дрожащими голосами докладывают пациентов на плановые операции. Периодически Семеныч возбуждается на несуразности, но коллеги поправляют, объясняют, и доклад течет дальше. Все как всегда.
Сегодня я дневной ургентный. Ко мне в помощь назначена веселая, кудрявая и синеглазая Мирослава. Хрустящий крахмалом, нетронутый халат, книга под мышкой, новенький фонендоскоп на куриной шейке. Она пьет чай с пирожками в кресле ординаторской и слушает наши анестезиологические байки.
Выходим с Саней покурить в метель на улицу. Саня — мой молодой друг. Горячий, нарывной и амбициозный анестезиолог. Самбист и циник. Традиции знает, все понимает, но часто не может справиться с собственным темпераментом. Борец в спорте и по жизни. Мне с ним весело. Но не всегда легко. Иногда он начинает «бычиться». «Типа», «чисто конкретно», «с какой целью интересуешься», и все этом роде. Покурили. Как и ожидалось, выслушал несколько сальных шуточек и пожеланий по поводу Мирославы. Поспешно, изображая «типа» зависть, ушел на плановые наркозы.
Чай не допили. Звонок из приемного. Зовут две бригады. Массовое поступление. Какой то урод под утро взорвал «фенюшу» в квартире, где пьянствовала большая компания. «Фенюша», на минуточку, ручная противопехотная граната ф-1, «лимонка». Везут пятерых выживших.
Бежим. В приемном «веселуха». Окровавленные каталки, мечутся фельдшеры «скорой», сестры, хирурги, заведующая. Трое с черными опаленными лицами и кровавыми руками орут высокоэтажным матом и пытаются встать.. Но глаза выжжены, и они ощупывают тьму пространства. Их вяжут к столам, ищут венозные доступы для капельниц. Двое других молчат, нехорошо бледнея под лампами. Лаборантки колют пальцы, берут кровь. Хирурги «тычут» в животы, пытаясь разговорить молчаливых, но они без сознания.
Моя помощница кидается помогать орущим алкашам, но я ее останавливаю:
— Мирочка, как же вы не помните основы сортировки раненых при массовом поступлении, а? К кому прежде всего должен стремиться анестезиолог в этом случае?
Румянец слетает со щек. Она смотрит боготворящим синим взглядом и пищит, рапортуя:
— Простите. Конечно! К тем пострадавшим, которые не кричат и не стонут.
— Йес! А почему?
— Потому что они могут быть в коме, в шоке или с остановкой кровообращения, дыхания, а значит самые тяжелые.
— Умница, Мирочка. Вперед, за дело. Помогай.
Орущих, стараясь не сильно материться в ответ, перевязывают хирурги. Я по очереди интубирую двоих, подключаю аппараты. Мира пытается поставить кавакатетер. Начинаем противошоковую терапию. Везем на УЗИ, рентген и компьютер, что, конечно, на разных этажах. Лифты лязгают огромными дверями. Перекладывания, аппараты, трубки, катетеры, капельницы. Санитары с мокрыми спинами. Все мелькает. Мира помогает, сосредоточена. На конопатом носике испарина. Всё как обычно. Все «взрывники» доставлены в отделение медицины катастроф. Одного готовят в операционную. Есть время допить чай.
Наркоз проходит без проблем. Через три часа все закончено. Нейрохирурги удалили кровоизлияние из-под оболочек. Я в кресле у телека. Мира угощает бурито с курицей и еще «богзнаетчем.» Вкусно и остро. Хочется холодного пива или пепси, но у не только чай с медом. Надо покурить, но ноги не хотят нести на первый этаж. Скоро должен прийти Саня. Мирочка светится от сознания своей нужности и подвига спасателя. Опять звонит приемное, нас срочно зовут в пульмонологию. Вбегает Саня. Глотает бурито. Бросает фонендоскоп на диван:
— Игорёха, бегом покурим! Время!
— Ты че такой заполошенный?
— Не тяни давай!
Мирочка округляет глазки.
Мы уже на первом. Одни. Саня явно дергается, тушит почти целую сигарету:
— Слышь? Можешь сейчас провести наркоз за меня в эндоскопии? Очень надо. Потом объясню. А я побуду за тебя по ургентности.
Хочу съязвить про зависть, но чувствую, что Саня куда-то вляпался, и пытаюсь вывести на разговор. Но он опять «бычится» и не хочет ничего рассказывать. Когда он такой, сам себе враг. И объяснится невозможно, как ни пытайся.
— Саня, давай я щас мотнусь в пульмонологию, а потом проведу. Подождут. Ты только Семенычу скажи. Знаешь же как он болезненно реагирует потом.
— Ну, бля! Я думал ты мне друг. Говорить не буду. Всё! Ни хуя не надо...
Он убегает, а мы спешим в пульмонологию. Еле успеваю за Мирославой. Она забрала чемоданчик у пожилой анестезистки и набирает обороты по длинным коридорам.
Там затянувшийся астматический приступ. Мокрый от пота синеющий пациент. Вдох сделать не может. Длинный сиплый выдох. Зрачки расширены от смертельного страха. Начинается возбуждение, он рвется с кровати, цепляется за всех. Говорить уже не в силах. Лёша, врач приемного, тщетно пытается найти вену, борясь со грузным дядькой. Наваливаемся. У сестры не получается уколоть. Беру у нее шприц с лекарством и, в борьбе, попадаю Лёше в кисть, прокалываю ее насквозь иглой. Тот тихо матерится, смотрит в глаза. Извиняюсь:
— Ох! Ёб! Лёха, прости, дорогой! Больной хоть не боткинский?
— А хер его знает? Коли снова, пока держим! Тока попадай, снайпер...
Через две минуты лекарство введено, дядька вдыхает, розовеет. Анестезистка с Мирой налаживают капельницу. «Боткинский» — пациент переболевший гепатитом и, как правило, его кровь заразна для не привитых или не болевших гепатитом, то есть без иммунитета.
— Лёша, прости, друг, я ж не нарочно... Ты хоть прививался?
— Ладно, всё понимаю... Прививался, не бзди.
Мы снова в ординаторской. Мирослава дремлет в кресле. Иногда что-то пишет в блокнотике. Начинают сходиться усталые коллеги с плановых наркозов. Под вечер звонок из роддома. Акушерка верещит так, что закладывает ухо:
— Ликарю, бижить скорише! Тут у опэрацийний!
И бросает трубку. Ну вот, и роддома дождались. Через заметенный двор в другое здание. Взлетаем на второй этаж в операционную.
— Что?!
Молодая врач в полном раздрае. Анестезистка плачет в углу. Оказывается, на срочном кесаревом сечении во время интубации не «горит» ларингоскоп. Нужно вставлять трубку, а лампочка в приборе не горит как на зло. Слава Богу, пока дышут маской, но сделать надо. Акушеры напряженно молчат пока. Ждут притихшие, стерильные вокруг стола. Надо начинать кесарево, «рожать» ребенка.
— Мирослава, доставай наш «клинок» из чемодана! И давай... Интубируй.
— Я?!
Она раскраснелась от бега и мороза. Глаза лезут из орбит от испуга.
— Давай, давай! Одна попытка у тебя. Десять секунд. Роженица сейчас розовая, пульсоксиметрия нормальная. Я же рядом, если что...
Ручки дрожат, но у нее получается с первого раза. Новичкам везет. Все выдыхают.
— Ты голосовую щель хоть видела? Или вслепую вставила?
— Видела, Игорь Георгич... Только она не такая как в атласе...
— Ну так оно и есть. Хорошо. Постой здесь, посмотри на новорожденного, как извлекут. Только не реветь. Я вниз, покурю.
С Саней получилось вот как. Семеныч особо всем не распространялся, но вечером при мне орал на Саню, и за дело. Оказалось, тот накануне операции, получается, вымогал с пациентки оплату. Типа: «Вам какой наркоз? Хороший, или бесплатный?» Где-то услыхал и куражился, стервец. И тетка днем отказалась идти в операционную, рассказала заведующему. Потому-то хитрец и хотел поменяться, чувствуя жареное. Теперь могло кончилось для Сани плохо. Выгонять может быть и не стали, но выговор, разборки и все такое.
Мира как то прознала, пристает ко мне с вопросами. Я ей и рассказываю про то, что впитал давным-давно:
— Привыкни, такие косяки вообще недопустимы. А если уж натворила, будь добра — выбирайся сама. И не подставляй коллегу, даже если он считается другом. Если у тебя осложнение в наркозе, прибегут все. Подставят руки, сердца. Спасут, помогут. Но только не тогда, когда ты нарушаешь законы. Правила, которым учили не просто люди, а великие люди в профессии. Это даже не обсуждается. Но такой человек может утратить уважение.
Отворачиваюсь, смотрю в больничный двор сквозь полузамерзшее стекло. Она подходит сбоку, морща носик:
— Георгич, может варенья? У меня вишневое. Чай сейчас... Жалеете, что не поменялись?
— Жалею? Саня чистосердечно раскается, ему поверят. Он правильный вообще. Не раз спасал поддержкой меня, когда я был на грани... когда было просто херово. Жалею. И это его слова: «Если скажут, что Игорёня ест младенцев, я все равно буду за него...»
Она улыбается.
— Это пафосно, и, по своему, комично. Но Саня так говорил, в этом он весь. Тогда только он один меня поддерживал. Вот так.
Вечер январский быстро темнеет и становится ночью. Домой на маршрутке в метель. Завтра опять. После планерки.
-
-
Это радует! Сказал бы, тут у меня большинство текстов -- продолжения, с какого ни начни. Но не буду )
1 -
Я, к сожаленью, пока не читала вашей прозы, только стихи. Буду потихоньку восполнять, ибо понравилось.
1 -
Это -- ничего. К сожалению то, что вы как раз стихи читали )) Спасибо!
1 -
-
прочитала, прониклась
вспомнила свой опыт встречи с такой врачихой, которая приходила в палату, настаивала на общем наркозе (который она делала и за который рассчитывала получить на лапу), а когда узнала, что я эпидуралку выбрала, пришла, встала в коридоре, и нависая надо мной, прошипела прямо в лицо: "Вот посмотришь, щас вколят так, что у тебя ноги отнимутся!"
и я такая задумчивая поехала на каталке в блестящий хромом кабинет))) на самом деле ехала похохатывая, уж больно у нее лицо было расстроенное от того, что добыча уплыла
2 -
Татка Боброва да это Бабка-Яга была в медицинском халате просто, не особо и шифровалась гг
2 -
-
Видал я тут одну фотку в медицинском халате. Вроде ничо была. Ну уж не Баба Яга точно.
1 -
-
-
-
-
-
-
Исподнее своей работы мало кто показывает.
Ну и дар слова не у всех есть, чё уж...1