Городки (3 часть)
Ещё не долетела бита в пункт назначения, как природную среду разорвал крик Сани Причетникова.
— Заступ, бл*дь!!! — оглушил он всех причастных.
Хитрый расписной резво выпрямился, словно и не было ничего. А бита в этот момент громила «тир», подобно дикому вандалу.
— Какой нах*й заступ! Протри глаза, чудик! — дико ответил бес на грозные претензии.
В это время Славка подбежал к месту преступления и ткнул пальцем в жирный отпечаток когтистой ступни на влажной земле.
— Это чё, а? Твоя культя чёрт размалёванный, — рявкнул он и схватил нарушителя за руку.
— Х*ле ты дёргаешь, тварь? — заверещал потерпевший.
Пока на место конфликта сбегались участники событий, Саня успел словить на мобильный и след, и ногу игрока.
После этого началась битва неравная, но нужная в критический момент. На Славку прыгнули сразу двое фанатов с неопределёнными формами и он таскал их на себе, как черепаха, не выпуская «расписного» из сильных рабочих рук. Отец Андрей упёрся в кентавра и тот двигал его к старым доскам с ржавыми гвоздями, словно танк, по пути нанося удары в голову.
В этот момент я вспомнил всё и забыл многое. Отбросив в сторону какого-то колючего упыря, я догнал кентавра и чётко произнёс: «Шара-па-ма-тыгма!» Четвероногого авторитета отбросило такой мощной силой, что только доски затрещали словно хворост. Тут же мне по уху был нанесён удар свирепой силы. Но если я справился с недавним приступом депрессии, то этот удар только разжёг во мне огонь и пламень.
Лука работал крепким осиновым дрыном, словно в Шао-лине. В него же кидались дёрном модельные шмары. Патока бегал, как в американском футболе и его никак не могли схватить. Он же коварно толкал зазевавшихся духов и ставил подножки. Освобождённый батюшка бился без техники и правил. Наотмашь бил он во враждебные тела — то попадая, то мимо.
Ну, короче, нас практически отпи*дили, прежде чем дважды прозвучал уверенный судейский свисток. Всё действо внезапно остановилось в пространстве и замерло во времени.
Свистел крылатый упырь с перевёрнутым носом. Это было весьма неожиданно и, я считаю, вовремя.
— Заступ был, — спокойно сказал упырь. — Игроки способны продолжать соревнования или турнир переносится?
Вот когда наступают все истины и справедливость. Вот что такое городки!
— Конечно, мы готовы товарищ судья, — за всех ответил я.
Я знал что со мной согласятся все стороны конфликта, ибо нех*й. Нельзя, чтобы сиюминутные вспышки гнева и взаимной неприязни мешали спортивным состязаниям на таком высоком уровне. Ну, может быть, и не на совсем высоком, но всё равно нельзя мешать.
Хромые и увечные игроки обеих команд героически вышли на корт. Не важно, сколько у тебя гематом и гуманитарных претензий. Вот закончится поединок, тогда лечись и предъявляй. Это вот самый тот принцип олимпизма, созданный французом Пьером Де Кубертеном. Ну, вы помните. Сбалансированное целое качества тела, воли и разума. Сбалансированное как городошная бита, я думаю.
Впрочем Серёга Патока вышел не особо сбалансированно, но уж воли было хоть отбавляй. Он зыркал по сторонам свирепыми взглядами и олимпийски сопел. Мощный замах, уверенная поза и красивый бросок дал нам, хоть и не павшим духом, но сомневающимся, добрую дозу уверенности. Три городка покинули левую часть «города», как те же французы Москву когда-то.
— Добре, Сергий! — вырвалось из души отца Андрея. — Истинно православен ты, друже мой.
— Не сбивай настрой, батя, — справедливо зашипел я на него.
Священник замолчал, плотно сжав губы.
В это время Патока каким-то чудовищным образом зацепил один городок и тот малодушно скатился за нужные пределы. Но один так и остался лежать на правой половине, словно младенец.
— Сглазил, — буркнул Лука, обращаясь к попу, опустившему голову.
Рыжий мастер уже покачивал биту в направлении неоднозначной фигуры «Тир». Да, тут надо бить в центр, без вариантов, но на отскоке снаряд может перескочить «стрелка». Но этого не случилось. Весь чёртов «Тир» отправился на покрышки вместе с битой...
Да, вот как всё погано, граждане. Броски тают, очки растут. А на квадрат уже установили «самолёт». Самая лёгкая фигура, как по мне. Все городки в одной куче и главное попасть в неё вовремя, пока руки не затряслись. Но они дрогнули. Нет, не затряслись, но дрогнули. Бес-«торговец» пустил биту навесом, чтоб уж наверняка, но случился конфузный перелёт. Как через льды Арктики геройский экипаж Валерия Чкалова посетил земли американских индейцев, так и снаряд рыжего барыги, обогнув «город», встретился с пыльными покрышками. Бес вскинул руки в бессильном гневе и произнёс сокровенное:
— Бл*дь!
Публика загудела, словно электроподстанция. Мы же посмотрели на Луку, как на патриарха. Он же на нас не смотрел — он ступал на тропу метафизической борьбы за физический артефакт из города Тутаева, отрешаясь от всех и вся.
То, что его покачивало и гордые усы потеряли симметрию, ни о чём не говорило. Старый мастер пилы и топора отрёкся от реального мира и действовал в глубоком подпространстве. На этот раз он метал биту с замысловатым подвывертом и она, вращаясь подобно лопастям геликоптера, опустилась точно в «город», круша всё что там находилось, включая одинокий городок, оставшийся от «серпа».
— Й-е-есть! — пискнул Патока, играя кулаками, и подпрыгивая.
А Никита Лукашенко, словно монах какого-то там ордена, стоял на кону недвижим и тих. И вот «Тир» бесами установлен. На трибунах кто-то нервно жевал кукурузу. Казалось, само небо стало густым и похожим на пластилин.
Лука бросил свою последнюю биту и схватился за сердце. Усы его шевелились сами по себе, а бита снесла «Тир» легко и непринуждённо. Как в кино!
Мы отвели слабеющего плотника к скамейке и дали валидол. Он выполнил свою задачу, теперь ему почёт на многие лета. Отец Андрей остался с ним, а мы с Патокой вернулись к площадке.
Зеленокожий упырь манипулировал своими шестью конечностями, перебрасывая биту, словно определял какая из рук способна на городошные подвиги. Походу он сам запутался в этих руках и, плюнув в траву, выбрал среднюю (между верхней и нижней). Перед ним в двух «городах» стояли «Самолёты» и это щекотало нервы. Но бросок был хорош и почти результативен — всего один городок остался на металле. Шестирукий нервно схватил вторую биту и отправил её исправлять ошибку первой. И она её исправила, но... Да было одно беспощадное «но». Два коротких свистка — «потерянный бросок», штраф. Да, граждане, «потерянный бросок». Это вот, когда ты взял и спешным образом метнул снаряд до разрешающего свистка. Бывает такое в запарке, да. Но — нарушение правил, блядь, нарушение правил. Верните городок на законное место, господа!
— Долбо*б! — синхронно и многоргласно раздалось с трибун и из стана противника.
И мы были с этим согласны. Спешка — плохой помощник в спортивных делах, да и в бытовых тоже. Налили тебе, к примеру, стакан потвейна, а ты взял и влил его в себя, словно стакан пива. Ни уважения тебе, ни жалости в таком случае. Также и в строительстве, и в е*ле, да и в любой общественно-политической деятельности спешить — только людей смешить.
Но вот мне отвлекаться на всю эту суету не стоило бы. Мой «Самолёт» ещё на аэродроме, он готов к полёту, но ключи на старт у меня. Да, у меня в руках кизиловая бита и шанс из двух заключительных бросков. Решающих, я бы сказал, бросков. Вы представляете, что я чувствовал у себя за спиной! Какие дыхания и надежды!
И я таки метнул биту. С силой и без примерок. Так спокойней. Фигура разбежалась по сторонам мира, но результат вышел ещё позорней, чем у предыдущего игрока. Проклятый традиционный одинокий городок медленно вкатился в «пригород» и остановился на штрафной линии, посыпанной песком. Это вот беда. Это вот непруха...
Теперь злосчастный городок установили на расстоянии двадцати сантиметров от штрафной линии, на специальной черте. А вот скажите мне, как попасть по нему не задев этого чёртова песка с лимнии, даже с полукона? Это унизительная процедура и сводит всю нашу игру на нет. При равном количестве фигур придётся мутить дополнительные броски, ну типа пенальти в футболе. А это плохая лотерея для неподготовленных.
Но я об этом уже не думал. Я просто видел перед собой цель и решительно не допускал каких либо промахов. Я просто понадеялся на силу и равновесие. Да так на стройке я кидаю инструменты на второй этаж — прямо в руки напарнику. И это уж его дело — ловить или уворачиваться. Зато время экономится.
Все хмельные силы я вложил в этот бросок, все законы физики и преданность социалистической идее. Ну, вот подумайте сами, могло бы всё это просто так прое*аться, как в 1991 году? Да ни разу не могло! И не прое*алось!
Бита снесла штрафной городок ювелирным способом. Набивным металлическим краем свергла она его с горизонтального трона металлического листа. Как-то так выглядит настоящая революция!. Как-то так меняются общественные формации! Как-то так люди приходят к равенству и братству! Через городки, возможно.
Ну, уж что творилось за пределами моего полукона, я описывать не буду. Восторги и проклятия, оскорбления и осанны, танцы и обмороки. Всяко творилось там, куда я только-только направлялся для принятия наградного стакана. Мы выбили семьдесят городков с двадцати четырёх бит, бесы шестьдесят девять. Пусть до «Письма» мы и не добрались — но это победа! Наша победа! Пора открывать шампанское!
* * *
Пока я пил, отец Андрей объяснял кентавру, что красть нехорошо и богопротивно. Кентавр слушал с кривой усмешкой на лице, но пару раз мотнул «агутинскими» волосами. Злые духи бесцельно бродили по округе во хмелю, а четверо гориллоподобных монстра, выплеснув остатки грога из колокола, тёрли его внутренности пучками травы. Модельные бляди сидели не бревне, опустив лохматые крашенные головы в землю и, похоже, плакали.
Быстро отошедший от сердечного приступа Лука закусывал «зверобойку» луком, а Патока целовал свой новёхонький крестик. Вся эта картина запомнилась мне именно такой, а то, что было дальше не запомнилась вовсе. Ну, не то чтобы совсем не запомнилась, но частично.
Главное — колокол, благодаря победе в городках, вернули.
Некоторых нечистых я потом иногда встречал — то на митингах, то в облсовете, то на рынке вещевом...
* * *
Но вот ещё что я помню из той ночи.
Сидели мы опять на крыльце отца Андрея в предрассветном тумане и допивали хмельные напитки, закусывая их вяленым мясом и зеленью.
— Вот ты, Беспяткин, скажи, почему бог мне ответил, а ты говорил, что Господа нет? — спрашивал меня батюшка.
— Ответил, потому что ты развернулся, словно саксаул наперекосяк и руку, согнул, как баба. И уверен ли ты, что слова Всевышнего то были? — извернулся я в попытках сохранить в нём веру православную. Ведь не буду же я говорить, что...
А ещё мы пели «Подмосковные вечера» и чистили городошные корты. Разрушенную часовню было решено восстановить, но всё упиралось в «бабки», а это от нас не зависело. Отец Андрей клялся, что «нагнёт» епархию, но мы сомневались. Чего по пьяни не скажешь.
А когда пришёл рассвет и запели ранние птахи, мы разбрелись по дому в поисках спальных мест. И сон пришёл ко всем нам, как награда, как диалектический виток материального мира. А всякие там потусторонние дела уплыли за пределы сознания во тьму и забвение. И только городошные биты стояли в углу, подобно древним часовым, охраняя род людской от ошибок и заблуждений, от дурных поступков и «потерянных бросков».
