Горе-море

Навигатор завел их в лес. Катя вышла из машины, осмотрелась — пансионата не видно. Только ржавые, изъеденные червями кулачки под березами. Погода, как назло, испортилась, накрапывал дождь. Неудачно. И сети нет, не ловит. Куда ехать — бог его знает. Катя вернулась в машину, вырулила обратно на грунтовку. Навигатор ожил и сообщил, что до конца маршрута осталось двести метров. Вдоль бетонного забора, по колее, по лужам — к пансионату «Мечта».

— А папа где? — спросил Санечка, когда Катя отстегнула его от кресла. Вечное «гдепапа». Нигде, в разводе он — с ней, с сыном, со всем миром. — Он приедет?

— Нет, мой хороший. У папы дела, работа, а мы с тобой отдохнем. Тут есть пляж. И ребята. Подружишься с кем-нибудь.

Санечка не умел дружить и не хотел. В садике всегда сидел один в углу, катал машинку, упрямый, с поджатыми губами. И дома то же самое, только машинка другая. Катя возлагала большие надежды на этот пансионат. Когда-то, много лет назад, она здесь была — со своей мамой. Они ели чернику — рвали и ели. Мамина рука была теплой, солнце было теплым, лес был теплым. Хвоя хрустела под ногами, как сухая вафля. И дни казались бесконечными.

Чемодан с грохотом катился за Катей. У Санечки липкие ладошки. Как тут все изменилось! Основной корпус перестроили, перекрасили, слева появилась детская площадка, а вдалеке, под соснами — экодомики, похожие на увеличенные в размерах собачьи будки.

— Здравствуйте! — сказала Катя администратору, которая что-то сосредоточенно писала в бланке. — Я бронировала двухместный номер.

Администратор подняла глаза — рыбьи, неподвижные.

— Что?

— Номер. Посмотрите, пожалуйста! Бронь.

Намеренно медленно, словно издеваясь, администратор одним пальцем набирала данные Кати на клавиатуре.

— Все номера заняты, — сказала она наконец.

Катя оцепенела. Санечка, сидя на диване в холле, ковырял пальцем обивку, добиваясь дыры.

— Но как же так? Я звонила. Мы приехали. На пять дней.

Врет эта стерва пучеглазая. В пансионате — полная тишина. Не бывает так, когда все номера заняты.

— Могу предложить экодомик. Пятнадцать тысяч триста. Согласны?

Ясно теперь. Дешевый номер отдавать не хотят. Может, берегут для чего-то. Катя кивнула и достала карточку. Скорей бы заселиться и лечь на кровать. Просто полежать, посмотреть в потолок. Подумать.

Выйдя из корпуса, Санечка заныл.

— Не хочу в домик! Хочу домой! Мама, поехали домой!

— Тебе понравится, — уговаривала Катя, едва сдерживая себя, чтобы не закричать. — Тут площадка, видел? А еще море.

— Настоящее?

— Почти.

Горьковское море — это море для людей с богатым воображением. Хотя шумит и ворчит ночью, как живое. Горе-море рыба-кит.

— Не пойду! — закричал Санечка и вырвался. — Я думал, здесь папа будет.

Катя села на чемодан. Глубокий вдох — выдох. Все хорошо. Надо только потерпеть. Подождать. Он маленький, ничего не понимает. Кризис трех лет. Уже два года. Плачет, швыряет игрушки, матом ругается — где только набрался. Буквы не знает, хотя учили. Стихи ненавидит. Все ребята в садике танцуют польку — Санечка единолично дуется в сторонке. Кулек с конфетами на новогоднем утренники первый разорвал, сразу половину конфет съел. В зубах — четыре дырки залечены, а две еще нет. У стоматолога дерется, как на ринге. Валяется в истерике уже в гардеробе, в кабинет — только на себе нести, двадцать пять кило. И глаза. Глаза, как у папы.

Катя встала с чемодана и, не оглядываясь, пошла к экодомику. Санечка с воем тащился за ней. Внутри было чисто, телевизор, две заправленные кровати, закуток с унитазом и душевой кабиной — вполне сносное жилье, хотя своих денег не стоит. Катя сразу включила телевизор и рухнула на кровать. Уснула. Проснулась от того, что Санечка тряс ее:

— Кушать! Кушать хочу!

Она села. Двенадцать пятнадцать. Кажется, обед с двенадцати, обещали шведский стол и отдельное детское меню.

В столовой была толпа. Значит, и правда пансионат заполнен. К еде не протиснуться. С трудом найдя место за столом для Санечки, Катя протолкалась к раздатку и принялась набирать на тарелку все подряд: сосиски, макароны, салаты. Получилась гора.

— Ешь! — сказала Катя, ставя тарелку Санечке под нос.

Он принялся ковыряться в еде, медленно и брезгливо.

— Невкусно.

— Ешь, — с нажимом повторила Катя. — Ешь, кому сказано.

— Нет.

Были бы одни — она бы вывалила ему еду за шиворот. Господи, да как же так-то!

— А чего хочешь?

— Икру. Красную. Как у бабушки Люды.

Конечно. Свекровь для Санечки каждый раз устраивает пир горой: икра черная, икра красная, почки заячьи верченые. А потом ребенок дома есть отказывается.

— Значит, будешь голодный, — сказала Катя и пододвинула к себе тарелку. Все было вкусное, хотя масла многовато. А соли — наоборот.

Наконец небо прояснилось, дождь кончился. Катя повела Санечку на берег Горя-моря, гулять. Мягкие волны гладили песчаный берег, на шезлонгах, расстелив полотенца, уже лежали отдыхающие. На дощатом причале топтались чайки.

— Мама, кто это? — испуганно спросил Санечка и кивнул на причал.

— Чайка. Птица такая. Ты разве не знаешь?

— Нет, ниже.

Ниже ничего не было. Вечно вообразит себе что-то ужасное. Ночью прибегает, будит: «Монстры, монстры!» А Катя потом уснуть не может, только под утро, и на работу опаздывает. Фантазия — это хорошо, но в меру.

Они прошли дальше и сели на лавочку рядом с милой старушкой.

— Как тебя зовут? — спросила старушка.

— Санечка.

Первый раз нормально ответил. Обычно молчит и куксится.

— Как моего папу. Он был Павел Саныч. Здесь жил.

Старушка махнула рукой в сторону моря.

— Где? В воде? — удивился Санечка.

— Почти, — улыбнулась старушка. — Ты знаешь, что здесь раньше не было воды? Было село, Коломенское называлось. Я оттуда родом. У нас был большой дом, в десять окон. И двор. Поросята, скотина всякая. Хорошо жили.

Санечка открыл рот.

— Да, хорошо, — сказала старушка. — А потом сказали: переселяйтесь. Здесь будет водохранилище. Так нужно родине. Отец ни в какую уезжать не хотел. И бабка тоже. Сказала: здесь родилась — здесь и помру... Дела давно минувших дней. На, сынок, конфетку, съешь. Помяни моих.

Санечка быстро сунул конфету в карман джинсов, чтобы Катя не успела запретить. Помолчали. Море переливалось на солнце, как ткань волшебного платья. Где-то стучал дятел.

Катя с Санечкой побродили по лесу, грибов и ягод не нашли, вернулись в экодомик. За ужином Санечка вел себя тихо, не капризничал, съел все, что Катя ему принесла. Задумчивый стал.

Утром они опять пришли на берег. Пока Катя расстилала полотенце на шезлонге, Санечка убежал к причалу и сел на корточки.

— Иди сюда! — крикнула Катя. — Купаться будем.

Сын не откликнулся. Вот она ему сейчас!

— Мама, смотри, он есть хочет! — тихо сказал Санечка. Катя нагнулась. Под причалом, в воде плавал зверек. Размером с собаку, весь в водорослях и ракушках. Катя потащила Санечку прочь.

— Нет, стой! — рвался Санечка. — Пусти!

Зверек выбрался из-под причала и сидел у лодки, скрестив уродливые ножки. Он был похож на человека, искалеченного, нездорового. А глазищи — детские, синие, наивные, со слезой.

— Мама, — сказал зверек.

— Что это такое? — шепотом спросила Катя — то ли саму себя, то ли Санечку.

Зверек протянул лапку, как нищий, который просит милостыню в грязном переходе. И улыбнулся.

— Давай покормим его! — сказал Санечка и достал из кармана конфету.

Зверек схватил конфету своими крошечными ручонками и принялся умилительно жевать.

— Мама! — опять сказал зверек.

— Пойдем отсюда, — попятилась Катя.

Какое-то нехорошее чувство схватило ее за горло. Страх или боль — непонятно. Они забрали вещи с шезлонга и отправились в корпус ждать завтрака. Оставив Санечку за столом, Катя пошла к стойке администратора.

— У вас там на берегу... животное. Скажите, оно опасное?

— У нас нет животных, — бесцветным голосом сказала администратор. — По санпину запрещено.

— Но я видела своими глазами! Зеленое. Мы его покормили даже.

Администратор посмотрела на Катю с едва скрываемым раздражением.

— Не знаю, кого вы там кормили. Что, собственно говоря, вам надо?

— Ничего.

Катя вернулась в столовую, села напротив Санечки и обхватила голову руками. Виски стянула мигрень. Все казалось чужим, неправильным, ненастоящим, как будто они с Санечкой условились играть в дочки-матери, и она не справилась с ролью. На телефоне — три пропущенных звонка от бывшего и одно сообщение «Напиши, как там Санька». В порядке он. А я нет.

— Пойдем на пляж! — сказал Санечка.

— Нет. Нет, слышишь?

Санечка заплакал.

Она потащила его за руку в экодомик. Внутри все горело. Зеленый зверек поджидал их у входа. Если бы не цвет, его можно было принять за малыша. Плечики острые, ноги иксом, коленки вместе, беззащитный голый живот. И глаза, глаза. Жуткие, большие. Жалкие.

— Маааама! — сказал зверек. — Нняня!

— Брысь! — закричала Катя. — Вон отсюда! Что тебе нужно? У нас ничего нет!

— Мама моя, мама, — продолжал зверек и протянул к Кате свои ручки. — Возьми. Холодно, мама.

Санечка бесстрашно подошел к зверьку.

— Как тебя зовут?

— Ваня, — сказал зверек.

— Ты здесь живешь? Откуда ты?

Зверек указал в сторону моря.

— Там, — сказал он.

— Ты водяной?

— Неееет. Ваня — человек. Ты тоже человек. Вода холодно. Дома холодно. Хочу к вам.

— Мам, пустим его? — спросил Санечка. — Пожалуйста. Он мерзнет.

А может, это и правда человек, подумала Катя. Ребенок, беспризорник. Домой бы она не разрешила, но экодомик — не квартира. Можно. И она открыла дверь. Санечка и Ваня вошли и уселись на кровати. Принялись играть в камень-ножницы-бумага. Катя с удивлением наблюдала за их весельем. Санечка, который букой сидел на всех детских праздниках, вдруг оживился. Под Ваней разрасталось сырое пятно. Ничего, перестелют позже.

Катя задремала, проснулась ночью. Под боком лежал холодный Ваня.

— Мамма, мамма, — бормотал он.

Его кожа в свете луны казалась белой, как у мертвеца. Хотелось столкнуть его с кровати на пол, выгнать из экодомика и запереться. К черту пансионат «Мечта». К черту такие мечты.

Ты ведь хотела второго, вдруг сказала внутренняя Катя. До развода. Хотела же. Таблетки пить перестала. Если бы Лешка не предал — был бы второй сын. Или дочь. Маленькая. Платья с мишурой, банты, туфли.

И Катя опять провалилась в сон. Ей снилось, что она идет между бревенчатых, серых домов. Рядом с одним — беременная женщина, раскачивается из стороны в сторону: «Не уеду, не уеду, не уеду». И вот уже по щиколотку воды, потом по пояс. Катя бредет в воде. Мимо плывут доски, обломки, мусор. Холод тянет вниз, на дно. Воздуха нет.

— Мама!

Она открыла глаза. Над ней стоял Санечка.

— Ты кричала. Кошмар, да?

Катя села. Мокрого Вани нигде не было видно. Приснилось же.

— А где... этот?

— В ванной лежит.

— Иди спать. Все хорошо. Я просто устала.

Санечка лег, но ей казалось, что его глаза открыты. Он пристально и серьезно смотрел на нее сквозь мрак комнаты. Темнота свивалась спиралью, ворочалась и скрипела, стонали сосны. Сон был рваным, как выброшенный на берег парус. В кишках клокотала сырая вода.

Проснувшись в шесть, Катя уже твердо знала: надо уезжать. Не отдохнули, конечно, но это ничего. Дома неплохо. Или можно снять дачу, с садом и вишнями. Чтобы никаких водоемов. Никакого Вани.

Санечки в кровати не было. И нигде в домике не было. И Вани тоже. Она бросилась к пристани — по песку важно и неторопливо прогуливалась чайка. Нехотя полетела прочь.

— Санечка! — крикнула Катя.

Пенсионер в куртке ловил рыбу. Катя пошла к нему:

— Вы не видели мальчика? Рост метр десять, волосы светлые.

Пенсионер неопределенно пожал плечами. Его больше интересовал прыгающий поплавок.

Нет, никуда Санечка пропасть не мог. Это же пансионат. Здесь спокойно. Наверное, где-то играет — в прятки.

— У меня сын потерялся, — сказала Катя администратору. — Поможете найти. Может, объявим по громкой связи?

— Сын? — удивилась администратор. — Какой сын? Вы одна приехали.

У Кати перед глазами пошли круги.

— Да что вы говорите?! Одна! Я приехала с сыном. Александр. Пять лет. У меня документы с собой. И все его видели. Вы тоже. И в столовой. Он пропал. Вы должны, вы обязаны его найти.

— Хорошо, хорошо, успокойтесь, — сказала администратор. — Будем искать.

Следующие восемь часов Катя провела в аду. Она бегала по лесу, кричала, переворачивала лодки на берегу, обыскивала экодомики, детскую площадку, хозяйственные помещения, звонила в МЧС. Наконец позвонила бывшему.

— Санечка пропал! — крикнула она отчаянно. — Понимаешь? Его нет.

— Как нет? А что случилось?

— Я спала... а он... вышел, наверное... И еще этот Ванька, мокрый... Он его увел. Утопил.

— Катя, ты сейчас где?

— Пансионат «Мечта».

— Никуда не уезжай. Я скоро.

Он приедет. Он найдет.

А может, Санечка убежал в соседний город? В магазин, за едой для друга? Катя метнулась к автомобилю. В детском кресле, уже пристегнутый, сидел Ваня, с него капала вода.

— Мама! — сказал он и улыбнулся. — Моя ммаммма! Доммой!

— Вон из моей машины! — закричала Катя. — Это ты, ты украл Санечку. Ты, ты, ты!

Она вырвала Ваню из кресла и бросила в лужу. Он лежал, скорчившись. Молча. Катя села в машину и уронила голову на руль.

Что происходит?

Что вообще тут происходит?

Звонок от бывшего.

— Катя, я заехал на кладбище. Саня на месте. И памятник, и ограда в порядке. Почему ты говоришь, что он пропал? Катя! Катя, что с тобой? Не кричи! Подожди! Ты все еще в пансионате? Ты же сказала, на кладбище поедешь.

Катя нажала отбой, вылезла из машины.

Ваня все еще лежал в луже, и глаза у него были добрые. Она подняла его, усадила в кресло. Хотела погладить по голове, но не смогла.

— Поехали домой, сынок.