Иван Царевич и Серый Волк (ч. 2)

На развилке расстались с Иваном Дураком. Он долго прощался с каждым, доверчиво заглядывая в глаза, и винился, «ежели, что не так».
— Говорят, что дуракам везёт, — рассуждал вслух Медведь, поминутно оглядываясь на удаляющуюся фигуру в красном кафтане. — А мне, вот, кажется, что ненадолго. Женится Ваня на какой-нибудь змее, и поминай везение, как звали.
— Может и так, — Марья ехала верхом на Медведе. — Скажи лучше, как думаешь, Булат Богатырь тоже от нас уйдёт?
Медведь посмотрел на идущих впереди Ивана Царевича с Булатом и хмыкнул.
— Нет, Марьюшка. Молодец поклялся службу сослужить. А слово богатырское твёрже, — он задумался, подбирая слово, и радостно закончил, — булата! Он же, бродяга, когда волком был, что удумал! Пока Иван Царевич спал, взял, да и сожрал его коня. Косточки одни оставил.
— Коня?
— Да сам дивлюсь. Ну, полконя я бы, положим, съел. С голодухи, может быть и поболе. Но, вот, целого! Так и вижу, просыпается Царевич, а перед ним вместо коня волк. — Медведь зашёлся от смеха, и Марья крепче вцепилась в него, — Брюхо, как барабан! Вот-вот лопнет. И глаза такие, — смех уже душил его, — сытые-сытые!
— Ну, тебя, — прыснула Марья. — Всё б скоморошничать!
— Глаза, как плошки, — простонал в упоении Медведь.
— Да замолчи ж, услышит, — заколотила его по спине Марья.
***
Первые шаги давались Булату нелегко, он, то заваливался назад, то кренился вперёд. Зато теперь, после нескольких часов пути, походка выровнялась, и богатырь легко подстроился под ровный шаг Ивана Царевича.
— Пора, вижу, рассказать, — начал он, — как со мной напасть волчья приключилась.
— Поведай, да только неволить не хочу, — ответил Иван Царевич.
— Чего уж теперь, — вздохнул тот. И помолчав, продолжил. — Дворец Кощеев, о котором Ваня Дурак рассказывал, прежде моим был. И земля эта, и лес. — Булат невесело усмехнулся. — Но, понесла меня нелёгкая на войну. Собрал дружину, сели на коней и воротились только через год. Подъезжаем ко дворцу, а нас никто не встречает. Вокруг ни души. Тишина, даже собаки не лают. Тут ворота, словно сами по себе, распахиваются. Смотрим, стоит витязь весь в чёрном.
— Уезжайте, — говорит, — люди ратные по добру, по здорову. Всё вокруг здесь теперь моё, Кощеево.
Булат Богатырь надолго замолчал, уставившись невидящим взглядом вперёд.
— Эх, знать бы тогда силу его, не потерял бы верных витязей. Налетели мы, как коршуны на ворона, да все и полегли. А я лишь поутру весь в крови очнулся и в лес, как пёс уполз, раны зализывать. И, видишь, не приняла меня сыра земля, жив остался. А толку то что? Куда идти прикажешь? Стал по округе бродить, да у встречной нечисти выпытывать, как с Кощеем совладать можно. Где смерть его схоронена? И нашёл. Здесь в лесах стоит дуб столетний, а в ветвях на цепи сундук хрустальный подвешен. Как прознал про это, бросился к тому дубу. Стоит посреди поляны великан в три обхвата, а в листве сундук мерцает, да цепь позвякивает. Ну, думаю, Кощей, теперь мой черёд настал. Вынул меч и давай дуб сечь-рубить, только щепки в разные стороны полетели. Раз ударил, второй, третий. Чувствую, смотрит на меня кто то. Обернулся — Кощей за моей спиной стоит, ухмыляется.
— Неужто, — говорит, — Булат Богатырь, думаешь, что я за смертью своей не приглядываю? Без присмотра оставил?
Понял я, что пропал, но не пристало витязю на коленях жизнь выпрашивать. Перехватил меч половчее, а Кощей и молвит.
— Вижу, не смиришь никак, всё волком на меня смотришь. А раз так, то и стань Серым Волком.
С тех пор я уже зверем диким по лесам бродил, да от бессилия на луну выл. Думал, так и сдохну волком.
***
Когда до дома Василисы Прекрасной остался день пути, купили на постоялом дворе коней. К всеобщему удивлению, те настолько спокойно отнеслись к Медведю, что хоть сажай в седло. 
— Жидковата скотинка, — похлопал косолапый жеребца по тёплому боку. — Мне бы конька настоящего. Богатырского! Взял бы одну лапу плеть, в другую факел, ворвался ночью на двор к девке. Да, как заорал бы: «На колени! Всех запорю!». Потом, хвать вашу Василису за косу, через седло и поминай, как звали. А, что, витязи? Найдите мне конька помогутнее. К утру добуду Василису.
— Ну, тебя, — досадливо отмахнулся Иван Царевич. — Я голову сломал, думая, как деву уговорить за Тьмутараканского царя замуж пойти. Не приведи Господь, силком из родительского дома увозить.
— Не по-людски будет, — нахмурился Булат Богатырь. — Но, видно, придётся. Кощей говорил, что гонит она прочь сватов Тьмутараканских.
— Да, откуда там настоящим сватам взяться? — просиял Медведь. — Так и быть, выручу тебя, Царевич, ещё раз. Уж я сват — подобного в Тридевятом Царстве не сыщешь. Лису за Зайца выдам, Лягушку за Комара. А, уж простую девку за царя — проще пареной репы.
— Хвастун ты, Косолапый, — засмеялась Марья.
— Пусть хвастун, — довольно оскалился Медведь, — да, только другого свата у вас нет. Булат Богатырь, пока Волком рыскал, и говорить-то почти разучился. Ивану Царевичу не пристало на крестьянском дворе шутить-балагурить. Марья дитя малое. Кто остаётся?
— Правду бурый говорит, — нахмурился Булат. — Придётся на него положиться.
— На том и порешим, — кивнул Иван Царевич, забираясь в седло. — Бог не выдаст, свинья не съест.
Конь Булата Богатыря долго не подпускал его к себе, хрипел и вставал на дыбы.
— Видно насквозь я волчьим духом пропах, — так горько сказал молодец, что Медведь, приготовившийся позубоскалить, прикусил язык.
***
До дома Василисы добрались ещё засветло. Подошли к воротам. Булат Богатырь хотел было постучать, но Медведь опередил. Он навалился обеими лапами на створки, и, распахнув их, заблажил:
— И-эх! А, у кого тут товар красный имеется? А, встречайте, люди добрые, сватов-гостей!
И запел, приплясывая:
— Воротечки отворяй,
— Посреди двора встречай,
— Посреди двора встречай,
— Да за рученьки примай!
В доме забегали, захлопали двери.
— Бояре, а мы к вам пришли, — отплясывал во дворе Медведь, выбрасывая поочерёдно, то правую, то левую лапу. Затем пустился вприсядку, голося что-то про невесту-лебёдушку и жениха-сокола. Слов было не разобрать, но шума Медведь наделал изрядно.
— Накрывай столы дубовые, стели скатерти белые! Пировать начнём, праздник праздновать!
Задыхаясь, он грохнулся на ступенях крыльца, прямо у ног перепуганных родителей Василисы Прекрасной.
— Созрела малинка для нашего лукошка, — напоследок просипел он.
Булат Богатырь снял шапку и отвесил поясной поклон.
— Встречайте сватов, люди добрые.
Мать с отцом, степенно сошли с крыльца.
— Издалече прибыли? — прищурился василисин отец. — Не ошиблись ли двором?
— Прибыли мы из-за дальних лесов, из-за синих гор, — обнял родителей за плечи, успевший отдышаться Медведь. — Отдавайте дочь-красавицу за нашего богатыря-молодца! Он лицом пригож и умом дюж. В высоком тереме живёт, на золоте ест, с серебра пьёт, шёлковым платочком утирается!
— Кто там, батюшка? — словно серебряный колокольчик, зазвенел девичий голос, и на крыльцо вышла Василиса Прекрасная.
«Во лбу солнышко ясное, на затылке месяц, по бокам звёзды» вспомнилось Ивану Царевичу.
— Гости, — рассмеялся отец. — Сватают тебя.
— За кого? — нахмурилась Василиса Прекрасная. — Неужто опять за Тьмутараканского царя?
— За меня, — не отводя глаз от Василисы, вышел вперёд Иван Царевич. — Я жених.
Василиса заалела и закрыла лицо рукавом.
— Когда девку сватали, меня под лавку спрятали, — затянул было невпопад Медведь, но осёкся и растерянно посмотрел на Булата Богатыря.
— Скажи, доченька, — спросила мать, — по сердцу тебе добрый молодец?
— По сердцу, — прошептала Василиса.
— Вот, ведь, как бывает, — громко произнёс Медведь. И, сообразив, что сказал это вслух, тотчас завопил, — Хозяева! У сватов, с утра маковой росинки во рту не было! 
***
За столом, хватив медовухи, Медведь разошёлся не на шутку. Превозносил до небес красоту Василисы, расхваливал ум и доблесть Ивана Царевича. Сулил молодым богатство и достаток. Лез целоваться к родителям. Голосил сомнительные частушки. А, когда дошёл до «малых детушек», то понёс такую околесицу, что Марья, не выдержав, пнула его под лавкой.
— Уймись, дурень, — досадливо прошипела она.
— Солнышко, — расплылся в улыбке Медведь. — Да, как же мне не радоваться? Дело-то сделано. Всего и осталось — девку в Тьмутараканское царство отвезти. А, там окажется, что жених тот, да не тот.
Косолапый хохотнул и потянулся к кувшину с медовухой.
— Ты совсем из ума выжил? — застонала Марья. — Никому Иван Царевич не отдаст Василису. Ни на какие молодильные яблоки не сменяет.
— Что? — растерялся Медведь.
Он тяжело поднялся, пошатываясь, прошёл вдоль стола и присел рядом с Булатом.
— Это не понарошку? Взаправду? — недоверчиво прошептал он.
— Я всё понять не мог, — невесело усмехнулся Богатырь, — отчего нас Кощей так просто отпустил. Сказал, мол, ваша взяла. Ступайте с миром, а я издали послежу. Сейчас, поди, руки потирает.
— Ах, собачий сын! — схватился за голову Медведь. 
— Да, и какая разница? — развёл руками Булат. — Ну, отбил бы Иван Царевич Василису у Кощея, так всё одно — не смог бы в Тьмутаракань отдать. Тут, куда не кинь, везде клин.
***
Гуляли всю ночь и уезжали уже под утро.
— Собирайте невесту в путь-дорогу и ждите нас по первому снегу, — говорил Булат Богатырь родителям Василисы.
Иван Царевич, не отводя взгляда от Василисы, пытался сесть в седло, да всё промахивался мимо стремени. Из-за угла дома появился всклокоченный Медведь, и, обдавая запахом браги и редьки, горячо зашептал Марье на ухо, — Не по-людски поступаем. Дня три гулять полагается.
— Тебе б только гулять, — рассердилась та. — Дальше-то что делать будем? Как поступим?
— Придумаем что-нибудь, — икнул Медведь. — Без хвастовства скажу, не сыскать на белом свете такого как я помощника.
Сели на коней, выехали за ворота и остановились только на развилке у края леса.
— Что же, друзья мои верные.., — начал было Иван Царевич.
— ...пришла пора прощаться, — перебил его Медведь. И, состроив унылую моду, продолжил, — Поедет наш витязь на Тьмутарань в одиночку о яблоках просить-умолять. А, коли не сжалится Тьмутараканский царь, вынет меч-кладенец и силой добудет. А, не получится, то падёт в битве. Мы же, косточки его соберём и похороним на высоком берегу. Или под ветвистым дубом.
— Совсем из ума выжил? — озлился Булат Богатырь.
— Он всё верно сказал, — вздохнул Иван Царевич. — Здесь расстанемся.
— Вот! — Медведь довольно ухмыльнулся. — Что я говорил! Порода такая у витязя нашего — напролом идти. Всё сам решить хочет, а, нет бы, с товарищами посоветоваться, да умные речи послушать.
— Это твои, что ли?
— Да, хоть и мои! — приосанился Медведь. — Знает кто из вас, что в этом лесу Баба Яга живёт? Старуха злобная и на расправу скорая. Жрёт на завтрак детишек малых, а на обед добрых молодцев, — тут он подмигнул Булату, — вместе с конями.
— И что нам с того?
— А, то, — ответил Медведь, — нет для Яги врага злее, чем Кощей. Сто лет меж ними вражда длится. Может и тысячу. Бились они прежде на смерть, да одолел Ягу Кощей. Загнал в самую чащу и заставил в ветхой избушке жить, да грибами мухоморами питаться. Вот она и мечется по лесу, обиду на путниках вымещает.
— И как к ней подступиться? — нахмурился Иван Царевич.
— Есть! — расцвёл Медведь. — Есть среди нас такой человек. Вернее, зверь. Но, чур, уговор. Пусть Булат Богатырь с Марьей здесь остаются, коней стерегут. Мы же вдвоём с Царевичем Ягу искать отправимся. А, как отыщем, я первый с ней говорить стану.
***
Любо дорого было наблюдать за Медведем. Он совсем перестал балагурить, бесшумно скользя меж стволами деревьев. Иногда замирал, поднимая вверх лапу, и Иван Царевич послушно останавливался; задумчиво рассматривал кору деревьев; пробовал на вкус упавшие листья и нюхал траву. Наконец, облегчённо вздохнул.
— Рядышком совсем, — прошептал он. — Ох, и жуткое местечко, аж шкура зудит. 
Медведь встряхнулся и крадучись пошёл вперёд.
Когда за деревьями показалась залитая солнцем поляна, положил лапу на плечо Ивану Царевичу.
— Видишь, вон там избушка притулилась? Это оно самое логово и есть. Схоронись здесь, — Медведь указал на поваленный ствол дерева. — Я же пойду с Ягой говорить. Как свистну два раза, смело выходи, опасности нет. А свистну три, не обессудь, спеши на выручку. Ну, — он обнял Ивана Царевича, и дрогнувшим голосом закончил, — не поминай лихом.
Косолапый выпрямился, смахнул набежавшую слезу и двинулся на поляну. Иван Царевич, стараясь не ступить на сухую ветку, осторожно присел, следя за удаляющимся Медведем. Тот вышел из-за деревьев, поклонился на четыре стороны и зычно выкрикнул, — Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом.
Избушка не шелохнулась. Тогда Медведь подошёл ближе и повторил громче. Затем опять поклонился и вновь приказал, правда, на этот раз в голосе звучала просьба. Встал к избушке спиной, постоял немного и, внезапно обернувшись, вновь выкрикнул заветные слова. Увы, всё было напрасно.
— Твой Медведь? — рядом с Иваном Царевичем стояла древняя старуха и, прищурившись, следила за происходящим на поляне.
— Мой, — смутился он.
— И чего надобно?
— Пришли о помощи просить, али совет какой получить, — молвил Иван Царевич и замолчал, внезапно увидев себя со стороны. Статный, закованный в кольчугу витязь явился просить у древней лесной старухи помощи. Да не просто пришёл, а взял в товарищи скомороха Медведя, кривляющегося сейчас перед убогой избушкой.
— Прости бабушка, видно разум совсем помутился, — покраснел Царевич. — Не держи зла.
Баба Яга, удивлённо повернулась, и уставилась на его пылающее от стыда лицо.
— Ты, добрый молодец, раз уж забрался в такую даль, не спеши убегать. Поведай, что за боль гложет.
Иван Царевич посмотрел в желтые глаза Бабы Яги, махнул рукой и, словно, бросаясь в омут, заговорил.
Старуха слушала не перебивая. Медведь, тем временем, уже осип и молча, швырялся кусками дёрна в избушку. А Иван Царевич всё говорил и говорил.
-... вот так здесь и оказался. Уж прости, — невесело закончил он.
Старуха, сплетя пальцы на клюке, молчала. Вернулся, ругаясь осипшим голосом, Медведь. Увидел Бабу Ягу и остолбенел, выпучив глаза.
— Помогу, — вдруг сказал старуха, и хитро посмотрела на Ивана Царевича. — Я тебе, а ты мне.
— Любую службу исполним, — Медведь молитвенно сложил лапы на груди. — Только прикажи.
— Богат ли царь Тьмутараканский? — спросила Яга.
— Живёт в палатах каменных, злата-серебра имеет немеряно, — Медведь закатил глаза. — Монету свою чеканит!
— Велики ли владения?
— За год не обскачешь.
— Василису в жёны хочет, али так, для утехи?
— В жёны, бабушка, — Медведь скроил серьёзную морду. — Иссох весь по ней.
— Нет ли у тебя от невесты вещицы какой памятной? — обернулась Яга к Ивану Царевичу. — Перстенька, али ещё чего?
— Платок, — встрял Медведь. — Платок она на прощание подарила.
Царевич нехотя протянул Бабе Яге платок. Та приняла, помяла скрюченными пальцами, пошептала и, вдруг, с силой дунула на него. Платок исчез, а старуха начала преображаться. Распрямилась спина. Разгладились морщины. Седые космы превратились в тугие золотистые косы.
— Батюшки-светы, — попятился Медведь.
Перед ними, во всей красе, стояла Василиса Прекрасная. 
— Хороша? — спросила дева.
— Пахнет так же, — осторожно принюхался Медведь. — Диво дивное!
Иван Царевич, не веря глазам, ошарашенно молчал.
— Как же так? — наконец вымолвил он. — Готова, что б мы тебя на молодильные яблоки обменяли? Зачем?
— Сам подумай, — усмехнулась Яга. — Стану Владычицей Тьмутараканской. Буду на перинах пуховых спать, на серебре есть, в шелка рядиться, подданных казнить или миловать. Куда лучше, чем в лес из избушки таращиться.
— А, Царь? Неужто за нелюбимого пойдёшь?
— Эх, невинная душа. Сколько ему ещё отмеряно? Боюсь, после свадьбы и месяца не проживёт, — засмеялась дева.
Осторожно хихикнул и Медведь.
***
— Вставайте, лежебоки, — тормошил Медведь спящих у костра Марью и Булата Богатыря. — Глядите, кого привёл. Согласилась Василиса себя в жертву принесть, дабы батюшку Ивана Царевича от лютой хвори исцелить. Вот же добрая душа. Золото, а не человек.
— Ох, беда, — закручинился Булат Богатырь, глядя на выходящих из лесу Царевича и Василису.
— Что ж ты, косолапый, натворил? — рассердилась Марья. — Дурья башка.
— Шучу я, — захохотал Медведь. — Невеста та, да не та! Баба Яга над нами сжалилась и в деву-красавицу обернулась.
— Опять сочиняешь?!
— Сами глядите, — Медведь, радостно приплясывая, указал лапой. — Мать родная не отличит.
Тем временем подошли Царевич с Ягой.
— Вот так чудо, — прошептала Марья.
— Я с Царевичем, — улыбнулась Яга, — не мешкая, во дворец Тьмутараканский отправляюсь, где суженый заждался. Вам же наказываю про всё виденное-слышанное помалкивать, а лучше и вовсе забыть. Кто ж болтать вздумает — пожалеет. На кусочки порублю.
И рассмеялась, точно хрустальный колокольчик прозвенел.
— Даст бог, скоро вернусь, — поклонился товарищам Иван Царевич, забравшись в седло.
Тронули коней и ускакали, только пыль столбом.
— Жуть какая, — нарушил повисшую тишину Медведь. 
Лёг на траву, сложил лапы на груди.
— Устал я. Теперь спать буду, — и закрыл глаза.
— Что ж, — сказал Булат Богатырь, — остаётся ждать, да об удаче молиться. Я на охоту отправлюсь, а Марья родник или ручей поищет. Косолапый же пусть отдыхает и сил набирается.
— К ужину разбудите, — блаженно простонал Медведь и захрапел.
***
День минул, второй, а на третий вернулся Иван Царевич, да не с пустыми руками, а полной корзиной молодильных яблок.
Сели молодцы на коней, Марья на Медведя и поспешили во дворец. Отведал царь-батюшка яблочко и всю хворь точно рукой сняло. А, как услышал, что сын в странствиях себе невесту нашёл, велел слугам немедленно карету запрягать, да за Василисой Прекрасной отправляться.
— Затеем, — сказал, — пир на весь мир. С мёдом, пивом, гусями-лебедями, кабанами-окороками. До самого зелёного мая гулять станем.
— Ради такого, — обрадовался Медведь, — на зиму спать в берлогу не уйду. Какая без меня свадьба?