Городки (1 часть)

— Ладно! — провизжала одна из ведьм, которую дед почёл за старшую над всеми потому, что личина у ней была чуть ли не красивее всех. — Шапку отдадим тебе, только не прежде, пока сыграешь с нами три раза в дурня!

Н.В. Гоголь «Пропавшая грамота»

Когда сумерки только-только начинают опускаться на мою деревню, забавно смешиваясь с дымом из местной коптильни, я чувствую в себе волнения разные и, возможно, патриотизм. Конечно, всю эту дрянь можно чувствовать и без сумерек и без запаха всяких там копчёностей. Но, согласитесь, что гордиться Родиной на голодный желудок вообще-то паскудство.
А если ты знаешь о щедро накрытом столе у дома отца Андрея и руки твои гудят от усталости после отменной работы, то всякие благие чувства и порывы, словно радиация, бьют из тебя, поражая окружающий мир, то есть природу — добром иль чем там ещё можно поражать.
Я смотрел на качающиеся берёзы и ольху сквозь магическое сердечко в деревянной дверце и застёгивал ширинку.
Так долго застёгивать что-то из одежды можно лишь тут, в православной Вешаловке, на которую снизошли те самые сумерки, о которых я говорил выше. Так долго можно смотреть на церковь, если ты не веришь в Бога, но чёрта, к примеру, видел на общей кухне и даже гонялся за ним с голубой брошюрой ЛДПР по коридору в общаге ПТУ № 17.
А если церковь ещё и с колоколом, то родные мои, это вообще заряжает круче чем концерт AC/DC в Париже в 1979 году. Все эти «дороги в ад» супротив заповедных тропок любимой моей деревни — говно и халтура. А уж если вспомнить о тракторной колее вдоль тополиных посадок до кукурузного поля и дальше к запруде, то говорить о рок-н-ролле вообще подло.
Так вот. Пока я шёл к крыльцу, на котором расположилась вся наша компания, мимо меня, то есть надо мной, пролетели два антирелигиозных грача и одна сатанинская летучая мышь. Эти зловещие знаки ни о чём мне не напомнили и ничего не подсказали, а зря.
Впрочем, пох*й на всякое там потустороннее и супротив человека настроенное говно.
Я видел, как за столом моя бригада трясла гранёными стаканами, а отец Андрей крестил рабочий класс солёным огурцом из прошлогодней бочки.
— Ты, Беспяткин, всегда пропускаешь разные интересные места, — крикнул мне навстречу усатый плотник Лука.
Так сокращённо мы звали нашего трудового наставника Никиту Лукашенко, владельца волшебного топора 1968 года с клеймом на бойке.
— Что же такого интересного я пропустил, граждане, пьющие зверобойку? — возлюбопытствовал я искренним образом.
— А вот Серёга Патока решил окреститься, — хором взвыли мои кровельные коллеги.
— Да е*анитесь! Неправда ваша, нет такой веры, чтобы Патоку в таинствах святых заметить, — растопырился я на резных ступеньках.
— А вот и есть такая вера — рубанул хриплым басом отец Андрей.
— Уж не православная ли? — ехидно прищурился я.
— А если так, то что? — встрял между нами каменщик Саня Причетников.
— Да ничего. Крестите, коль охота. Только плесните из той вон бутылки, а то я атеизм свой в сортире весь растерял.
И мне плеснули в стакан добрые люди благоухающей настойки из запасов епархии.
А Серёга наш сидел в кожаной куртке, подобно масону, улыбаясь наступающему вечеру и правильной религиозной ориентации.
Мы не зря целый месяц рубили верха по технологии предков и перекрывали церковные купола медью. Мы не зря красили храм и чистили труднодоступные места, поросшие тугими ветвями остролистного клёна (Ácer platanoídes). Мы не зря отделали купель для приходящих к Богу граждан синим кафелем. Всё это не зря, то есть за деньги.
Впрочем, денег нам дали мало, но мы не были в обиде.
Во-первых, отец Андрей с нами на рыбалку ездил. Во-вторых он нам колокол показал (даже позвонить разрешил). А в-третьих, в деревне теперь не только на дискотеку в клуб можно было пойти, но и, к примеру, отпеть кого в обновлённом храме возможность появилась.
А сегодня мы отмечали шабаш работы. Это веселей, чем Шабат и значительней, чем всякие там дни Единств и прочих Согласий. Ну, вы понимаете.
Прихожане в долгу не остались и стол на крыльце поповского дома был изящно сервирован правильными продуктами ручной работы и никаких там «Пятёрочек» и «Магнитов», никакого говна из этих ё*аных супермаркетов.
Трапезничая вот так, на природном ландшафте, хотелось верить в то, что вся эта заграничная, пластмассовая непотребщина временна, как и неравенства всякие, капитализм и президенты.
Впрочем в этот вечер мы не думали о всякой х*йне. Мы пели песни и играли в городки.
Вы знаете, что такое городки? Вы, сидящие там с кофе у компьютеров, знаете, что это такое? А те, которые бизнес-коучи с микрофонами и проекторами-лазерами, вы играли в городки? Да ни х*я подобного! Всякие там дротики и бадминтоны, рулетки и «шутеры» от первого лица, фитнесы и караоке, пикапы и биржевая возня — это игры для успешных неудачников.
Люди, понимающие смысл жизни, играют в городки. Вот потому и мало таких людей — они основа семенного фонда человечества. Но я опять отвлёкся.
В городки играют битами. Это такие тяжёлые палки до трёх кило весом. Делают их спецы-любители. Из кизила делают и стальных колец. Центруется такая бита весьма грамотно и способна поражать различные цели, начиная от самих городков и кончая классовыми врагами трудового народа. Потому эта игра была популярна в одной большой красивой стране, о которой я сейчас говорить не буду.
Так вот. На металлическом листе рисуется квадрат типа «город» (2 х 2 метра) и в него ставятся фигуры из деревянных столбиков длиной 20 см. Всего этих фигур пятнадцать и выбивать их из города очень не просто, но уж поверьте, жутко интересно и для здоровья полезно. Академик Павлов это на собаках доказал и даже не на собаках, а на самом себе доказал, что очень даже почётно и самоотверженно.
В общем, пили мы, ели мы и в городки играли. А когда надоедало что, о бабах говорили.
— Пойдём сегодня на танцы, — предложил Славка-сиделец.
— Это где тебя отпи*дили за клубом? — спросил коллектив.
— Я разве виноват, что не люблю вашу дурацкую рыбалку, — вывернулся Славка.
— Вон Беспяткин тоже не любит удочки, а пи*ды не получил, — упёрлись работяги.
— Он сразу с бухгалтершей срулил, а я его порцию выпил, чтоб не пропадало…
— А зачем на сцену полез? — теперь уже я спросил.
— Я хотел Круга, а они Майданова какого-то поставили, — оправдался мой напарник.
На этом моменте мы снова наполнили стаканы. Булькнуло бухло и где-то возле полуразрушенной часовни подло хохотнул сыч.
— Ваш разврат плохая затея, — сказал отец Андрей, вращая красными глазами.
— Ну, вот только не надо, а… Патоку крестить надумал — это тоже нарушение прав всяких, — буркнул я.
— Это его решение. Пришло время впустить к себе Бога, — начал наш поп.
— А до этого ты чего ему тут накручивал про грехопадения и козни Сатаны? — встрял в дебаты Славка.
— Наставил на путь и всего делов-то, — огрызнулся батюшка.
— А крест подарил, а иконку…
— Да идите вы к чёрту! Пусть не крестится, пусть живёт в неверии! — громко обиделся отец Андрей.
Тут с табуретки вскочил Серёга и глянул на нас глазами Иеговы. Плохо посмотрел он на рабочий класс, неприятно даже.
— Вы помрёте и бесы вам покажут небо в алмазах, кожу сдерут и огнём пытать будут, а я в садах волшебных нектар пить стану, как вот этот, например! — крикнул он, словно на митинге, и опрокинул в себя настойку.
— Пропаганда, бл*дь! — грохнул кулаком об стол проснувшийся плотник Лука.
— Видишь, что народ говорит, его не обманешь, — подлил я в огонь керосину.
— И пусть говорит твой народ что хочет. А я окрещусь, как подобает русскому человеку. Вот прямо сейчас возьму и окрещусь, — ударил по нам Патока тяжёлой артиллерией и поглядел на батюшку.
Отец Андрей при таких вот нелепых заявлениях был растерян и недоумён. Он занюхал выпитое хлебом и захрустел солёным груздем. Отвечать на что-либо, видимо, он не собирался. Но мы то, как живые свидетели героического поступка, пропустить такое свинство просто не могли.
— Батюшка, а батюшка! Назвался груздем — полезай в банку, — настаивал на продолжении темы коллектив.
— Темно уж, не по уставу. Да и матушка скоро приедет, — заныл святой отец, проглотив груздь.
— Матушка в Анапе с детьми и приедет через неделю, сам говорил. А устав тут ни при чём. И что это вообще такое? — откликнулся на его отмазки Славка-сиделец.
— Свечи зажжём и в купель опустить поможем, если что. Ты только читай и кадилом маши, или чем там у вас машут — подхватили почин члены бригады.
Долго ещё спорили мы и митинговали, пытаясь взять священника на слабо. И взяли таки.
— Пёс с вами, нехристи. Но чтоб никому, особо матушке не говорить! — согласился отец Андрей.
В этот момент Патоку прошибла праведная слеза и он обнял попа, словно рулон рубероида.

* * *
Мы собрались быстро. Серёгу отряхнули веником, закуску положили в корзинку, а бутылки рассовали по карманам.
Шли мы по святой земле твёрдой поступью и плевали на вздыхающих за кустами крыжовника завистливых духов. Неприятно было только проходить мимо развалин старой часовни. Запах оттуда был неприятный и мерцало что-то.
И вот мы в храме. В окружении образов, лампад и прочей наглядной агитации мы говорили полушёпотом и зажигали свечи.
Батюшка переоделся в свою униформу и наполнил купель святой водой.
— А она точно святая? — спросил Лука.
— Точно, не богохульствуй, — ответил священник, роясь в резном комоде.
Всех нас охватило предчувствие некой тайны и праздника.
Поиски обрядовой рубашки и шуршание твёрдых грязных ступней Патоки по холодному полу необычно заряжало атмосферу и мне показалось, что святые с икон смотрели на нас с нескрываемой злобой и любопытством, словно их не вовремя разбудили.
Тем не менее, отец Андрей приступил наконец-то к долгожданному таинству крещения.
— Ну! Ты готов там, раб божий?! — крикнул он раздражённо в сторону ширмы, где Патока облачался в крестильную рубаху, похожую на женскую ночнушку, с красными орнаментами по низу и на вороте.
Наш коллега вышел на свет босым и жалким. Он опустил голову и не смотрел ни на нас, ни на батюшку, ни на святых. Нам даже показалось, что он спятил.
Но нет, он не спятил, он был до крайности растерян.
— Отец Андрей, я же не постился, — тихим, пропадающим голосом сказал он.
Наступила плохая, даже я б сказал, глупая, пауза.
Нечистый человек, пьяный по ходу пьесы и на тебе, очиститься захотел. Так не пойдёт.
— Кайся! — кратко рявкнул поп.
О, боже! Чего только мы не услышали в покаянии, сколько смертных и не очень грехов таилось внутри скромного кровельщика Патоки. Порой мне хотелось закрыть уши ладонями и молиться супротив скверны всякой, но я молитв не знал. Вернее знал, но не для такого случая и к тому же на латыни.
— Так вот кто унитаз чешский спи*дил из кукольного театра, — трагично заметил Лука.
— Тот пузырь на День города никто не разбивал, однако. Вот подлец, мать его… — страдал Славка.
И только Саня Причетников грозно молчал, услыхав про доски для гаража, из которых он полдня гвозди корчевал, а наш напарник их тайком домой уволок.
Много ещё чего поганого услышали мы, но всё поняли и простили, ибо дело в храме происходило, а там пи*дить кого-то, пусть даже и за дело, негоже для жителей среднерусской полосы.
Вывалив из души остатки тёмной стороны, наш Серёга замолчал страшным образом и мне показалось, что святые на стенах вздрогнули, словно от холода. Впрочем, кому тут до них было дело?
Отец Андрей уже дунул в рабочее лицо Патоки жизненной силой и трижды благословив, возложил руку на главу его. Затем уж загудел угрожающим басом, обращаясь к Сатане и прочим там бесам.
— Запрещает тебе, диаволе, Господь, пришедый в мир и вселивыйся в человецех, да разрушит твое мучительство и человеки измет. Иже на древе сопротивныя силы победи… — отжигал он глаголом нечистую силу.
При этих словах мы тоже притихли, словно под гипнозом.
Как Серёга вертелся на Запад и на Восток, как отвечал он на какие-то вопросы, я не помню. Я выходил на двор, чтобы выпить одиноко — перед тем, как опускать нашего коллегу в холодную святую воду.
И мы его туда опустили. Опустили весело и пресекая всякие попытки не входить в эту воду дважды. Остановил нас священник тяжёлой, святой книгой, то есть насилием и наставлением.
Уже потом мы всей компанией выпили кагору и поздравили мокрого Патоку с обретением бога и его защиты. И с именем новым поздравили, вновь наречённым Сергием (ударение на первом слоге).
— А теперь покажи колокол, — вдруг приказал Лука отцу Андрею.
— Это что вам, выставка собак что ли? — возмутился поп.
— Нет, просто мы штангу забыли приварить, — ответил Лука. — Арматуру вбили, а пятак приварить забыли, непорядок.
— Халтурщики, — рявкнул священник и направился к колокольне.
А мы за ним, словно цыплята, поспешили, потирая руки. Ну, ещё бы — раз есть колокол, то он должен по ком-то звонить. И никто нас не остановит!
Но услыхать «малиновый звон» нам на этот раз не довелось. Не довелось нам даже увидеть святой предмет, отлитый по заказу епархии в далёком городе Тутаеве.
Колокола на колокольне не было.
Это был неприятный момент. Настолько неприятный, что вначале отец Андрей произнёс совсем уж нехорошее слово в святом месте. Мы даже не стали с ним тягаться в этом деле.
— Это вот плохо, я так понимаю, — дыхнул в небо неверующий Лука.
— Он же тяжёлый, аки рельса, — вторил ему полуправославный Саня Причетников.
Отец Андрей, словно кот, прошёлся округ того места, где когда-то была тень религиозного инструмента низкого тона. Он о чём-то напряжённо думал, а мы также напряжённо молчали.
— Беспяткин! — вдруг страшно воззрился на меня поп. — Ты вчера сатанинские заклятия на латыни под гармошку орал?
Вся добрая рать посмотрела на меня, как на последнего депутата-буржуя. Так смотреть на людей я бы запретил законом, кстати.
— Ничего я не орал, а пел и в ноты попадал чётко! — возмутился я. — Диавола нет, как и всего прочего. Есть человек и законы природы.
— Ты ещё побалагурь тут, атеист краснопузый, — зарычал отец Андрей в святых стенах.
— Satano! Oro te appare te rosto! — плюнул я его сторону.
И тут могло бы случится нехорошее аморальное дело, но нас прервали грубым образом.
— Гляньте мужики, что там творится! — паническим голосом прогудел плотник Лука, глядя с колокольни, словно химера.
Мы высунулись в свежепобеленный проём и замерли в праведном возмущении, как наследники царского режима. И тому была серьёзная причина.
Внизу, возле разрушенной и стократ осквернённой часовни, в потусторонних отблесках рыжего огня мелькали нечистые тени и клубился сизый дым, обволакивая некий большой предмет. Этот предмет был знаком нам, а возможно близок исторически и даже патриотически. Да, это были очертания колокола и я в тот момент допустил существование пусть не Святой Троицы, но хотя бы Иуды, к примеру, или Грааля.

* * *
Вообще, чужие предметы брать дело плохое, с некоторыми оговорками конечно. А уж в данном контексте наша компания вновь стала единым человеческим коллективом, способным на подвиги и рукоприкладство.
Мы быстро спустились по винтовым ступенькам и, распахнув священные ворота храма, враждебным строем двинулись навстречу злым силам или, к примеру, загулявшим участникам Питерского «эконом-форума»
Как бы свирепо мы не нагрянули на вечеринку, но нас-таки подло ждали. Нет, всё же не красномордые экономисты ждали нас, а те самые бесы, которым нужна ваша сраная душонка и грешные помыслы ваши.
Ох и весело у них было! И бабы, словно из модельного агентства. И чудовищные твари из глубин ада. И вертлявые попрыгунчики с рожками и хвостами. Всякого недоброго добра было там. Впрочем, и экономисты там тоже были. В блютуз-колонке жидко матерился Шнур, а в перевёрнутом колоколе варилось что-то с запахом вина и гвоздики. Да, грог там был! Это любой школьник бы определил.
Как только мы приблизились к нашим врагам на недозволенное расстояние в пять шагов, нас неприятно остановила неведомая сила, подобная магнитному полю или там магическому куполу какому.
Из толпы гуляющих злодеев к нам навстречу вышли три авторитетные фигуры. Один — кентавр с волосами, как у музыканта Агутина, но с е*лом комика из «камеди-клаб». Бульдожье такое е*ло, холёное.
Справа от него пританцовывал тонкими ножками длинный полуголый фрик с наколками по всему телу. Он по-лисьи стрелял глазами в разные стороны и что-то злобно жевал.
Третий был в спортивном костюме и с барсеткой на пузе. Просто среднестатистический торговец с вещевого рынка, правда рыжей масти и небритый. Я даже смутно припомнил, в каком ряду стояла его палатка на Петровском.
— Ну и чо? — приветствовал нас кентавр.
— А ничо, бл*дь, колокол верните, — за всех ответил отец Андрей.
— Что же ты, батюшка, матом-то? — взвизгнул фрик.
— Ты, пидор, заткни фонтан, — за попа ответил Патока.
— Это кто тут у нас кукарекает? — повернулся к нему расписной бес.
— Да хуле вы с ними дрочитесь! Е*ашим коня! — прервал дипломатию Славка и кинулся на кентавра.
— Шара-па-ма-тыгма! — гаркнул вертлявый.
В ту же секунду наш сиделец отлетел метров на шесть от первоначального местонахождения и упал позорным образом на пятую точку. Вся компания у костра загоготала жуткими голосами с присвистом и кваканьем.
— Упал человек, бывает, — грустно прогудел «продавец с рынка».
— Вы, это… Хватит силу свою тут казать. Знаем мы ваши чернокнижные фокусы и удивления тому нет, — вступил я в беседу как специалист. — Ваш грог в колоколе погано выйдет, только продукты переведёте. И послушайте лучше Жанну Агузарову, чем этого Шнура.
— Вот это правильный разговор, — повернулся ко мне кентавр. — Агузарова классно поёт, а колокол мы у себя оставим, вам то он на кой?
— Ты понимаешь, этот колокол есть атрибут русской православной веры, он весть несёт людям, плохую ли, хорошую ли — не важно. Но так было испокон веков и короче — традиция… — пытался я придумать что-то ослабляющее внимание врагов наших.
— Вера ваша — язычество. И колокола вам ни к чему. А мы цветмет собираем, чистая прибыль, капитализм выше всех вер и философий, — улыбаясь троллил меня конь с агутинскими волосами.
Отец Андрей достал крест и направил его на мерзкую троицу, словно в дурацком кино Тарантино. Крест тут же расплавился, как воск, и обжёг руки батюшки.
— Да они колдуют, черти е*аные, — крикнул Славка, поднимая камень.
— Не смей ничего кидать, — повернулся я к нему. — Всегда можно договориться диалогами и взаимной вежливостью.
— Беспяткин, ты наш брат. Бросай этих неудачников и давай бухать «Старку», — опять завизжал татуированный демон.
— «Старку» завсегда можно. Но вот ваше поведение плохо выглядит на общем фоне. Бухать надо с чистым сердцем и доброй волей, а быковать — плохая идея, — сказал я, вскинув театрально руки.
— Ну и как мы мириться будем, если всё не по правилам тут? Разве что в картишки на интерес, а? — предложил кентавр.
Вся нечистая рать восторженно завыла, словно на бейсболе.
— Знаем мы ваши карты — нае*алово одно, — встрял в разговор Лука. — Читали в школе.
— Так то когда было, да и сказки всё это, — ответил ему расписной.
— А вот давайте без православия и уголовщины. По самым корням пройдёмся. Священной игрой померяемся, без нае*алова, — вдруг пришла мне такая дикая мысль из глубин человеческого бытия.
— В городки что ли? — уже серьёзно спросил кентавр.
— А что ещё можно предложить от начала времён? — так же по деловому вопросил я.
— Борьбу и щелбаны, но это для детей, — ответил четвероногий авторитет. — Городки — это тема.
— Ну так что, готовы скрестить биты? — наклонился я к бульдожьему е*лу, подобно хоккеисту Овечкину.
Кентавр сделал глубокомысленную паузу — секунд на десять. В это время в костре трещали ветки и булькал в колоколе грог. Всё живое предпочло тишину.
— Классику. И биты свои, — уверенно произнёс кентавр.
— Чужих нам не надо. По броскам или по фигурам? — уточнил я.
— По броскам. Метать по свистку, — ответил за волосатого рыжий «торговец».
Хочу уточнить, для тебя читатель, что в городки можно играть по всякому, если это, конечно, не официальные соревнования. Для дворового варианта удобно играть на броски. То есть, вам даётся определённое количество бросков (то есть бит) и кто больше городков выбьет — тому и слава, и почёт. А проигравший идёт за пивом, как водится. В нашем случае на кону стоял медный колокол и если уж все решились, на городки-то жилить «интерес» — последнее дело, будь ты хоть Папа Римский, хоть сам Вельзевул.
Нечистые отобрали себе в команду свирепых граждан и, походу, знающих толк в городках. Кентавр и его свита добавили себе четвёртого — шестирукого крепыша, обтянутого грубой кожей зелёного цвета и лицом, списанным с жулика Мавроди, но без очков. Биты у них были классные, хорошо отцентрованные и ухоженные. Видимо, в сатанинских ущельях с городками всё было в порядке, не то что в современной России. Прое*али мы этот момент со всякими там реформами, приватизациями и коррупцией. Впрочем, городки и коррупция — вещи не совместимые, это факт.
На пустыре перед поповским домом у нас была настоящая городошная площадка с металлическими листами для «города» и старыми покрышками для заградительной зоны.
В течении десяти минут вся публика и игроки переместились на боевое поле и мы кинули жребий, кому начинать игру — то есть выходить на правый «город». Эта честь досталась бесам. После этих манипуляций весь мир вокруг перестал существовать, как часть исторического материализма. Все помыслы и хотелки погрузились в таинство великой игры славянского народа — в городки.

Продолжение далее...