Отстойник для душ

— Я даже не знаю, когда это началось. Скорее всего, с фестиваля съемных протезов, — многоопытная Атман всегда собирала вокруг себя большую аудиторию, особенно когда начинала рассказывать про то злосчастное место, куда они все так долго и так безуспешно стремились.

— Чего-чего фестиваль? — юной Ши плохо удавалось держать равновесие, она бесконечно то проваливалась с головой в облако, то, как надутый гелем шарик, отскакивала в невесомость.

Души, сгрудившиеся вокруг Атман, зашикали на Ши, отчего она покраснела, надулась, но не сдалась. — Я всего-то один раз там была. И то недолго. Расскажите, интересно же.

— Протезы, Ши, — это такие штуки, которыми люди заменяли разные части тела, если они у них заболевали или отваливались. Сначала все стеснялись и делали себе запчасти похожими на человеческую плоть, прятали их под одеждой и отворачивались, если замечали, что на них кто-то смотрит излишне пристально. Они были совсем простенькие. Сгибались, разгибались, просто заменяли обычные руки-ноги-уши. Потом они научились вживлять в них всякую электронику. Забавно! Ноги со специальным устройством, чувствительным к сейсмическим толчкам. Очень были популярны в Японии. Помнишь, Соул? — Атман повернулась к благородно отливающей серебром душе. — Мы ведь вроде с тобой там были как раз в то время?
— Помнить, я помню. — Соул спрыгнула с высокой облачной подушки и принялась нервно расхаживать туда-сюда. — Но ты не права, моя дорогая. Все началось гораздо раньше. Когда они начали искусственно оплодотворять бесплодных женщин и выхаживать недоношенных детей.

— Соул, ну что ты вот со своим морализаторством влезла? — перебила ее Ши. — Атман, пожалуйста, давай про протезы.

Соул осеклась на полуслове и гневно заискрила всеми цветами радуги. Атман успокаивающе погладила ее по щеке, укоризненно погрозила пальцем Ши и сосредоточенно принялась набивать свою трубку. Все души, а было их несметное количество, так что пришлось кровати строить в четыре — пять ярусов, навострив уши, ждали продолжения истории. Они слышали ее несчетное количество раз за столько-то веков, но больше им тут совсем нечем было заняться. Да и разные новые любопытные подробности периодически всплывали.

— Протезы, говоришь? — Атман поперхнулась дымом и закашлялась. — Да дело-то, собственно, не в них. Понятно желание людей не быть больными, увечными. Продлить себе молодость, жизнь. Но надо же знать меру. Они начали проектировать эти протезы из разных материалов, самых причудливых форм. Постепенно стало модно иметь в себе что-нибудь искусственное. Говорю же, конкурсы стали устраивать, фестивали проводить...

— На последнем победили глаза с встроенными контактными линзами, через которые можно выходить в интернет и управлять на расстоянии всякой техникой, — мрачно вздохнула худосочная Ловру.

— И что в этом плохого? — в разговор вмешалась Джива, миловидная смуглая душа с маленькой точечкой на лбу.

— Ну как же вы не понимаете? — Соул распалась на много маленьких Соулят, между которыми то вспыхивали, то гасли миллиарды электрических искорок.

— Ой, Соул, ты такая красивая, когда бесишься, — захихикала Ши. И спряталась под кровать, чтобы не схлопотать ненароком увесистого тумака.

— Соул, не мельтеши, соберись обратно, голова от тебя кругом, — проворчала Атман и надолго замолчала, уставившись в черноту окружающего их Мироздания.

Первой не выдержала Ши.

— Атман? Ау! Что было дальше?

— Дальше? А дальше они перестали хотеть рожать детей.

— Как? Как же так? — разом загомонили души.

— А вот так. Им показалось удобным и логичным выводить детей в пробирках. Здоровых. Без генетических отклонений. Пропорционально сложеных. С идеальным характером и канонически-красивой внешностью.

— Будущие родители до мелочей прописывали детали модели ребенка, когда заключали контракт с лабораторией: склонности, умения, навыки, даже предпочтения в еде. По истечении оговоренного срока им на выбор предоставляли три-четыре варианта в разном цвете, — медленно протянула Нефеш, всегда печально-молчаливая душа с точеным профилем. — Я тогда чуть с ума не сошла. Мне выдали предписание на очередное воплощение, а эта мамзель никак не могла определиться: желтенькую девочку ей взять или черненького мальчика. Вот я поскакала-то туда-сюда.

— И как долго ты пробыла в том теле? — недобро усмехнулась Соул.

Ловру не дала Нефеш продолжить.

— Это было тогда, когда все мы бесконечно мотались с Облака на Землю и обратно? Помните? Почти каждая из нас завершала цикл не более, чем за три года.

— Да, Ловру, именно тогда, — Атман встала со своего места, подошла к краю облака и медленно начала сдуваться, пока от нее не осталась одна оболочка. Глухим голосом, не оборачиваясь к замершим душам, она продолжила.

— Они не смогли научить этих детей расти, как обычных, живых. Пробовали держать их на гормонах роста, наращивать ткани, изменять емкость мозга. Искусственная оболочка увеличивалась до размера трехлетнего ребенка и лопалась, чтобы они не делали. Родители роптали. Еще бы. Они столько денег вкладывали в детские проекты. И тогда было принято решение делать людей сразу взрослыми.

Голос Атман был еле слышен.

— В детей, пусть искусственно созданных, мы еще как-то могли вдохнуться в момент подписания контракта родителями. Во взрослых нам не стало места. Люди перестали быть...

— А почему Он не вмешался? — возмутительно громко поинтересовалась неуёмная Ши.

— Кто? — отозвалось на разные лады.

— Ну, Верховный же. Гоняет столетиями в гольф со звездами на Млечном Пути и дела ему нет, что в мире делается.

— Тсс, — зашикали на нее со всех сторон, — услышит же.

— Кто? Он? Да ну. Он далеко, — не сдавалась Ши.

— Он вездесущ, — боязливо прошептала Нефеш.

— Да пофигист он старый.

Пара звезд, подпрыгивая, скатились с Млечного Пути и канули в Лету.

В этот самый момент облако сильно тряхнуло и на нем стали появляться все новые и новые души. Сильно измазанные и местами подпаленные.

— Атман? Ты же говорила, на Земле не осталось людей? Откуда столько душ? — Ши так раздулась от любопытства, что чуть было не улетела напрочь.

— Ойме, Альма, Анима... Как давно вас не было! — казалось, Соул сейчас заплачет. — Что там? Почему?

— Землетрясение. Кайлас обрушен. Погибли все, — прошептала одна из вновь прибывших и устало присела на пуховый пуфик.

 

***

Ера чихнула. Повозилась, пытаясь понять все ли у нее на месте. И снова чихнула. Пыль была везде. На коже. Под кожей. В волосах. В зале, котором Валгир столько лет вдалбливал им в головы глупые и пустые, как считала Ера, знания.

«Валгир!» — послала она самый сильный импульс, на какой только была способна. Если бы она могла, она бы закричала. Заорала в голос. Нет, Валгир учил их. Разным доисторическим языкам. Говорить с помощью языка и губ. Но она всегда сопротивлялась. Ей было понятнее и привычнее общаться мыслями. И сколько раз она получала линейкой по ладоням за непослушание — и не сосчитать.

Мадо — тот был покладистым. Ему даже нравилось. Его часто можно было застать в библиотеке. Слово-то какое архаичное. Би-бли-о-те-ка... Мыслью отправить — и то сложно, а уж сказать. Он читал вот эти вот, с листочками, как их... Как будто не проще закачать прямо в мозг нужную информацию. Валгир, правда, говорил, что, если закачать, мозг не будет расти. А зачем ему расти? Ера никогда не понимала.

«Мадо, Валгир!» — еще раз мысленно покричала она и попробовала встать. После некоторых усилий ей это удалось. Зал был полностью разрушен. Скальный потолок раскололся и огромными глыбами осел по всему периметру, обнажив черную пустоту тибетского неба. «Периметр? Что это такое вообще?» — подумала Ера и двинулась в сторону того, что еще недавно было коридором, ведущим в жилые помещения.

Лучше бы она туда не ходила. В нелепых позах, так, как их застигла смерть, застыли все обитатели станции. Все тридцать человек. Тридцать первым был Валгир. «Наверное, он пытался вывести их в зал», — подумала Ера и отвела глаза. Каким бы мучителем он для нее не был, он — единственный, кто знал ее, как облупленную, и всегда мог и утешить, и рассмешить. «Почему облупленную? Так говорят про яйца». «Или про лак на ногтях», — неожиданно всплыло из подсознания. «Но где же Мадо?» Ера раз за разом обходила то, что осталось от ставшего поневоле ей родным жилища и не находила его ни живым, ни мертвым.

Прошло три дня. Ера посчитала. Валгир научил их отсчитывать дни по солнцу. Землетрясение, а это было именно оно, она не сомневалась, каким-то образом сдвинуло плиты, и прямо посредине библиотеки пробился источник с удивительно вкусной водой. Этим она и поддерживала себя. Но с каждой минутой ей становилось все страшнее и страшнее. Одна, без Валгира, без служителей, без запасов еды, запертая в скале. Уж лучше бы ее накрыло вместе со всеми.

Прошло еще несколько дней. Ера сбилась со счета. Мадо не отзывался. Ей хотелось есть. Все запасы были похоронены под завалами. Ей одной их никогда не достать. Зато, пока она бродила в поисках съестного, она нашла некое подобие лестницы, которое, как ей показалось, вело наверх, туда, к небу. Странно, что она никогда не видела ее раньше. Валгир говорил, что выхода отсюда нет.

Каждый шаг давался ей с трудом. Она ослабла. И вся дрожала. То ли от холода, то ли от беспомощности, то ли от страха. Ступенька за ступенькой. Скользко. Больно босым ступням. Оскальзываясь и раня нежную кожу. «Валгир бы мною гордился,» — узкие губы чуть-чуть раздвинулись. И тут же вернулись в прежнее положение, как будто совершили что-то греховное.

 

***

Потом Ера никак не могла воспроизвести в памяти, как она выбралась на поверхность. Зато навсегда запомнила ощущение чего-то влажного и горячего, что привело ее в чувство. Огромное лохматое животное лежало рядом с ней и время от времени облизывало ее лицо. Чуть поодаль, привалившись к странному столбу, увитому разноцветными веревочками, сидел Мадо и улыбался.

Мадо. Улыбался.

Потом он заговорил. Заговорил. Медленно, еле разжимая зубы и страшно напрягаясь, чтобы растянуть губы. Но заговорил. И Ера его понимала.

— Скажи спасибо Анубису. Если бы не он, ты бы тут так и замерзла. Тебе тоже придется научиться говорить. Иначе Анубис тебя не будет понимать. Захочешь его погладить, а он подумает, что ты ему угрожаешь, и нападет на тебя.

«Мадо, Валгир погиб. Все погибли. Еда под завалами. Там, далеко внизу. Нам не выжить. Что это за зверь? Зачем ему меня понимать? Почему Анубис? Он сам тебе сказал, что его зовут Анубис? Я его просканировала, он не умеет говорить», — Ера лихорадочно отправляла импульсы Мадо. Анубис зарычал, огромные клыки уставились прямо ей в лицо.

— Ера, тихо, тихо. Молчи. Постарайся не издавать мысли. Он этого не любит. Он — собака. Тибетский мастиф. Он не разговаривает, но все понимает. Анубис он потому, что я его так назвал. Он не возражал. Ты можешь встать? Давай, я тебе помогу. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Еще она запомнила, как Мадо учил ее ловить рыбу. Она не очень понимала, откуда он сам умеет это. Возможно, Валгир рассказывал ему, когда они уединялись для занятий строго для мальчиков, как они это называли. Рядом с пещерой, куда привел ее тогда Мадо, плескалось небольшое озеро. Наверное, его питали горные реки, потому что в нем было полно рыбы. Они запекали ее на солнце на плоских камнях, Анубис предпочитал сырую. И даже не потрошил ее, варвар.

Они стояли по пояс в воде, поджидая добычу. Ера чуть оступилась, выронила палку, которую они приспособили, чтобы бить рыбу и ушла бы с головой под воду, если бы Мадо не подхватил ее.

Они сто раз обнимались, даже делали «это» под строгим надзором Валгира. И ей всегда было противно. Но не сейчас. Что-то тяжелое зашевелилось внизу живота, свело ноги, она вцепилась в Мадо, заглядывая ему в глаза, пытаясь понять, что с ней происходит, и происходит ли тоже самое с ним.

Потом они лежали, обнявшись, у себя в пещере. Ера, аккуратно проверив, нет ли поблизости Анубиса, который все так же рычал и скалился, когда она пыталась разговаривать мыслями, заимпульсировала Мадо вопросами: а почему мне раньше никогда не нравилось делать «это», а сейчас нравится? Почему у нас никак не рождались дети? Мы же бесконечно пробовали? Дети рождаются, когда нравится? А не просто от использования этих, как они называются? Половых органов? Что от нас хотел Валгир? Он все время говорил: захоти, захоти, ты должна захотеть. Помнишь? Зачем ему так было надо, чтобы я захотела? Зачем ему вообще были нужны дети?

Мадо ее не слышал. Он давно спал. Улыбаясь во сне.

Потихоньку научилась улыбаться и Ера. Только затем, чтобы Анубис перестал так ужасно рычать на нее. В холодные дождливые дни Мадо учил ее говорить словами. Ей по-прежнему это ужасно не нравилось, но заняться все равно больше было нечем. Когда ей совсем уж надоедало, она подсаживалась к Мадо поближе и начинала пристально смотреть ему в глаза. Она знала, долго он не выдержит, и они снова будут делать «это».

Анубис всегда деликатно удалялся и так же бесшумно возвращался обратно, точно зная, когда уже можно. В этот раз он не вернулся. Ера осторожно вывернулась из-под руки Мадо и вышла из пещеры. Собаки нигде не было. В глазах неприятно пощипывало, как будто в них попала соль.

«Анубис», — неожиданно для себя сказала словами Ера. Сначала тихо. Потом все громче и громче. Она кричала. Долго. Так долго, что проснулся Мадо. Теперь уже вместе они звали и звали зверя на разные лады. Пока не охрипли.

— Почему он ушел? — Ера жглась импульсами, как электрический скат.

— Я не знаю, Ера. Пойдем, может быть, он еще вернется. Пойдем, ты замерзла совсем.

— Мадо? — Мадо замер на месте. Ера говорила словами. Медленно, с трудом справляясь со слогами, руками двигая непослушные губы. — Я хо-чу ре-бен-ка...

 

***

Атман порозовела, распушилась и кубарем скатилась с Облака. Следом, получив под зад клюшкой для гольфа, отправилась Ши. «Сами там разберетесь: кто мальчик, а кто девочка», — раздалось им вслед.