Искусство собирать. Выставка "Брат Иван. Коллекции Михаила и Ивана Морозовых"

В музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина недавно закончилась грандиозная выставка, посвященная коллекции картин братьев Морозовых, Ивана и Михаила. Для того, чтобы она состоялась, свои усилия объединили Эрмитаж, фонд Луи Виттона в Париже, Третьяковка и Пушкинский музей. Идея выставки «Брат Иван. Коллекции Михаила и Ивана Морозовых» по задумке кураторов состояла в том, чтобы с одной стороны приблизить посетителей к процессу выбора и покупки картин, которые находили братья Морозовы на аукционах, вернисажах, в частных собраниях, в мастерских художников и через знакомых галеристов, а с другой — организовать пространство с картинами так, чтобы получился как бы именно тот музей, который рисовали в своем воображении Михаил и Иван. То равновесие красоты, искусства и таланта, до которого они не успели довести коллекцию и дело своей жизни, постарались воссоздать современные исследователи.

После революции собрание национализировали, а в 1949 году разделили между Пушкинским музеем и Эрмитажем. И вот сейчас, впервые за сто лет, собрали всё вместе, причем, изюминка экспозиции состоит в том, что картины развесили не в произвольном порядке, а так, как их собирали братья, последовательно раскрывая грани таланта каждого открытого ими художника.

Для Морозовых характерно то, что братья собирали не только западную живопись, много картин покупалось ими и у отечественных художников. Поэтому сейчас на выставке можно увидеть произведения русских живописцев из Третьяковской галереи, куда в том числе в свое время попала часть коллекции Морозовых. 

Еще одна отличительная особенность выставки — акцент на семью Морозовых, на личности двух братьев, не только Ивана, который собрал большую часть коллекции, но и старшего, Михаила, с которого она началась. 

Иван и Михаил Морозовы это тверская ветвь большой семьи знаменитых Морозовых, родоначальником которой был Савва Морозов — крепостной крестьянин. Старший брат Михаил был как раз по характеру близок с своему знаменитому предку. Жил на широкую ногу, закатывал шумные балы, где рекой лилось шампанское, был человеком неуемного темперамента, увлекающимся и очень разносторонним. Я, признаюсь, случайно открыла для себя Шаляпина — писателя. Его мемуары прекрасны в своих деталях, рассуждениях и искренности автора. Удостоились и братья Морозовы чести быть упомянутыми великим певцом вот в таких вот строчках: 

«А то еще российский мужичек, вырвавшись из деревни смолоду, начинаеть сколачивать свое благополучие будущаго купца, или промышленника в самой Москве. Он торгует сбитнем на Хитровом рынке, продает пирожки, на лотках льет конопляное масло на гречишники, весело выкрикивает свой товаришко и косым глазком хитро наблюдает за стежками жизни, как и что зашито и что к чему как пришито. Не казиста жизнь для него. Он сам зачастую ночует с бродягами на том же Хитровом рынке или на Пресне, он ест требуху в дешевом трактире, в прикусочку пьет чаек с черным хлебом. Мерзнет, холодает, но всегда весел, не ропщет и надеется на будущее. Его не смущает, каким товаром ему приходится торговать, торгуя разным. Сегодня иконами, завтра чулками, после завтра янтарем, а то и книжечками. Таким образом он делается «экономистом». А там, глядь, у него уже и лавочка или заводик. А потом, поди, он уже 1-ой гильдии купец. Подождите — его старший сынок первый покупает Гогенов, первый покупает Пикассо, первый везет в Москву Матиса. А мы, просвещенные, смотрим со скверно-разинутыми ртами на всех непонятых еще нами Матисов, Манэ и Ренуаров и гнусаво-критически говорим:

— Самодур...

А самодуры, тем временем, потихонечку накопили чудесныя сокровища искусства, создали галлереи, музеи, первоклассные театры, настроили больниц и приютов на всю Москву..»

Михаил Морозов был эксцентричным персонажем того времени с бурными увлечениями, карточными проигрышами, щедрым меценатством, благотворительностью и, наконец, коллекционированием. Он даже успел попробовать себя в драматургии — писал пьесы, которые ставились на сценах театров. Но над ним и посмеивались, тогда же в Малом театре шла пьеса Сумбатова-Южина «Джентльмен», где купец Ларион Рыдлов сообщает всему свету: «Я чувствую в себе честолюбие и обширные планы. Я себя испробовал — и что же оказалось? Я могу быть и критиком, и музыкантом, и художником, и актером, и журналистом. Почему? Потому что я русский самородок, но смягченный цивилизацией. У меня только в том и затруднение, что меня от одного на другое тянет, потому что я чувствую избыток сил. Котик, раздели со мной мою славу! Прогремим, будь покойна!»

В обществе Морозова считали чудаком, а он, по словам куратора выставки Алексея Валерьевича Петухова, оказался провидцем. Его заслуги это первый в России Монэ, первый Огюст Роден, единственное полотно в России Эдварда Мунка, первый в России Поль Гоген и первый же Винсент Ван Гог. 

Нашел, оценил, приобрел и собрал в своем доме их Михаил Морозов.

Брат Иван был на год младше и совсем другим по складу характера человеком. Заниматься коллекционированием картин он не собирался, хотя в девятилетнем возрасте и посещал вместе с Михаилом студию художника Ивана Мартынова, брал уроки у Константина Коровина. Но, окончив реальное училище, поступил на отделение химии в политех Цюриха, а после вернулся на Родину и стал управлять тверскими фабриками. В противоположность Михаилу Иван очень осторожный, взвешенный делец, с основательным подходом к делу, и коллекция его начинается с работ русских художников-пейзажистов и продолжается западными пейзажами Сислея и Писсаро. К тому времени Иван перебирается в Москву, бывает в доме старшего брата, знакомится с людьми искусства, художниками, артистами. 

В 1903 году из жизни уходит старший брат Михаил, ему было всего 33 года. Перенесенная в детстве скарлатина принесла различные осложнения, и во взрослом возрасте он не соблюдал предписания медиков. Когда врачи диагностировали заболевание почек он, по воспоминаниям жены «..каждый день пил водку и закусывал её сырым мясом с перцем..»

Иван глубоко переживал смерть брата, которая также повлияла на решение заниматься коллекционированием картин и искусства. Начинаются его поездки в Европу. Он не пропускает ни одной значительной выставки, аукциона, покупает картины в мастерских художников, у маршанов (торговцев произведениями искусства), пользуется советами знакомых художников Коровина, Виноградова, Серова. Самый знаменитый французский маршан того времени, Амбруаз Воллар, называл Морозова «русский, который не торгуется» 

С годами Иван Морозов сумел развить в себе такое художественное глобальное мышление, что видел и ценил не только какие-то конкретные признанные шедевры, но и понимал и предугадывал ценность картины и работы художника в их историческом контексте.

Это глобальное мышление и способности предугадывать гениальное Морозов воплотил, собирая работы своего любимого Сезанна. При жизни Поль Сезанн был не понят современниками, над ним смеялись, и ни на одной его картине даже нет подписи и года создания полотна. Поль писал, как иные писатели, которых считают графоманами — в стол, он знал, что его работы никто не купит, поэтому попросту ничего не подписывал. Признание пришло к художнику уже в конце жизни, и после его смерти за картинами началась настоящая охота. Морозов мало того, что собрал полотна, он еще и разгадал хронологию создания этой отдельной коллекции и сделал подборку в той последовательности, какой ее представляют и современные исследователи. 

Если общество знало Морозова как обстоятельного и прочно стоящего на ногах человека, в глубине души он был тонкой ранимой натурой. В пользу этого говорит его влюбленность в простую певицу из «Яра». Это была женщина простого происхождения, не аристократка, не дворянка, приезжая с юга России, Евдокия Кладовщикова. Они жили гражданским браком, в 1903 году у них родился ребенок, а в 1907 Иван Морозов устроил пышную свадьбу. Он узаконил отношения и обвенчался с матерью своего ребенка. Свадебным подарком жене было панно росписи Мориса Дени, это цикл по истории Амура и Психеи — простой девушки, которая завоевывает сердце Амура. Они встречаются тайно и в итоге приходят таки к признанию их союза богами, попадая в пантеон богов на Олимп. Позже еще одно большое панно Морозов заказывает у художника Боннара.

В своем доме Морозов размещал коллекцию так, что что русские и французские картины оказывались рядом, так дополнительно раскрывая достоинства друг друга, так же кураторы выставки разместили картины и в залах музея. Происходит некая перекличка русских и западных художников, откуда становится видно влияние одних на других, и можно понять, что и тогда мир не был герметичен, просачивались какие-то веяния, настроения, идеи. 

Таитянский Гоген у Морозова назывался современниками ожерельем, в котором каждая картина выглядела, как жемчужина. Так же собраны картины и сейчас в отдельном зале, только здесь же висят картины русского быта, как бы беседа традиционных культур из разных уголков мира. 

Следующий зал посвящен фовизму. Фов значит дикий. Это первый — изм, за которым последуют и прочие другие -измы 20-го столетия. Здесь Анри Матисс и другие представители авангардного направления, которых Морозов соединил их с русскими коллегами, Коровиным, Гончаровой, художницей русского авангарда. 

Триптих Матисса в Танжере и Киргизия Кузнецова— на одной стене, это фантазии художников о далеких от Европы культурах и природе, которые Морозов увидел и объединил именно так.

Последний зал называется «открытый финал». Здесь находятся последние приобретения Морозова, это Пикассо «Девочка на шаре», самая дорогая картина на художественном рынке, а рядом гуаши Марка Шагала, которые Морозов приобрел в 1917 году, когда Шагал был еще не очень известным. Здесь картины словно тоже беседуют и оттенками красок, и популярностью художников. 

В 1918 году Морозов предал и коллекцию и архив государству, сначала он развешивал картины и водил экскурсии, потом принял решение уехать, но без своих картин и своей страны прожил всего два года. Открытый финал завершает эту выставку, которая посвящена коллекционерам Морозовым и их наследию. 

КсюШа как-то под одним из обзоров выставки задала вопрос, мол, где вывод? Ну вот сходила, и что? Что хотела сказать-то, какие мысли посетили, какие выводы, какие послесловия. И я теперь думаю, что вот да, сходила, и какие мысли и выводы.

Мысль вообще всего одна, она зарождается в процессе и растет по мере продвижения по залам. Мысль эта звучит как название одного маленького телеграм-канала про, собственно, искусство, на который я подписана: «Искусство делает меня». Это хорошо ощущается сейчас, в очень сознательном возрасте, в молодости как-то не сильно близки музеи, скрип половиц паркета, дубовых дверей и тусклый блеск латунных ручек. Сейчас же я чувствую, что в искусстве, в том, что человек оставил после себя, в наивысшей точке проявления человеческого разума и таланта — в картинах, скульптурах, книгах, музыке, содержится тот ресурс, который наполняет, поддерживает и делает счастливым. Делает меня. Ну и вас, друзья. Понимаю, что не все могут дойти куда-то и доехать, поэтому делюсь, чем и как могу. 

С вами был p_ch, до новых встреч.

#alterlit #imhoch #новые_критики #пушкинский_музей #выставки #искусство