Мишурец

За три часа до нового года, супруга ранила Приходько бытом. Пошла отчаянно пылесосить.

— Ноги задрали!

Приходько с котом ноги-то задрали, но возмущение их никуда не исчезло.

— А что это за кино началось? — взял ноту супруг.

— Уборка называется, — супруга взяла выше. — Смотрел когда-нибудь?

— Года тебе не хватило?

— А самому с пылесосиком пробежаться ума тебе не хватило? — пошла на вторую октаву.

— Я фаршировал утку.

— Утку он фаршировал... Глоточку ты промачивал.

— Я отведал парочку рюмочек, до торжества! Чтобы у Потаповых я смог выпить всё и не упасть лицом!

— Не упасть чтоб... Ты им уже упал.

— А чего началось-то? — пружины нервов начали прорывать обивку терпения Приходько.

— Сдрисните куда-нибудь отсюда: я за диваном пройдусь, — сухо отрезала жена.

— А мы с Васечкой куда?

— Ну чего ты бесишь-то меня, а? — вдруг взорвалась она. — Вы с Васечкой можете куда заблагорассудится, только чтобы — отсюда!

— Хо-о... — Приходько схватил кота и вышел на лоджию, продемонстрировав хлопок дверью.

Которая, конечно же, понимающе щёлкнув — закрылась.

— Ну, Васечка, — Приходько закурил и уселся в старенькое кресло. — Вот у нас и щелкнуло.

Василий мгновенно устроился на коленях хозяина и продолжил жить беззаботную жизнь кота. А Приходько сначала покурил, а потом покурил ещё. Он равнодушно смотрел через окно в квартиру. Оценивал наряженность искусственной ёлки. Прикидывал раздражение супруги. Думал про второе число. Приедет сын, и они умчат за город. На первую в году ушицу. Была у них такая традиция. А вот это вот всё, которое до второго, вдруг показалось таким зацикленным. Таким предсказуемым. Таким, до тошноты, традиционным. «Да не пойду я никуда!» — облегченно решил он. И задымил третьей.

Заглянула супруга:

— Надо бы уже подсобирываться. У нас такси через час.

— А я, знаешь, — легко, очень свободно заговорил Приходько. — Пожалуй, никуда не пойду. Как-то я себя чувствую. Неновогодне!

— Приходько! Ну ты пиздец! — лопнула жена. — Я что людям буду говорить? Что мы завыёбывались?

— Не. Ты-то можешь идти, какие проблемы, — он был добродушен.

— А я и пойду! — она была в гневе.

И пошла. Собиралась шумно. Красилась с треском. Хлопала дверью с вызовом. А смс «ИДИОТ» отправила крупно. С каскадом.

Приходько остался наедине с мыслями. С ощущениями. С Василием. Голова была светла. Позиция «нехочухи» — крепка. Так просидели всю предпраздничную суету. Бессуетно.

Без пяти двенадцать сходили с Василием на кухню. Взяли бутылку шампанского и палку колбасы. Дёрнули из сервиза бокал флют.

— Уточку-то у нас утащили, братец... Потапов сейчас её будет жрать. Под анекдотики.

Кот, оценив краковскость колбаски, дал понять, что всё не так уж и плохо. Вновь уселись в кресло на лоджии. Обождали. Когда всё вокруг заорало, загремело, завизжало — ударили пробкой в потолок.

Опрокинув залпом бокал шампанского, Приходько щедро отломил колбасы коту и сам — какая прелесть, кусать прямо от палки — с удовольствием закусил.

— Получается, с новым годом, Васечка! — а затем в открытое окно, людям.- С новым годом, родина!

С лоджии на пятом, этажом ниже, выставилась как в выемку гильотины голова Кирьянова:

— Сосед!

— Жалуйся, — шампанское приятно ударило в головушку.

— Веселишься?

— Радуюсь житухе, ну, — хохотнул Приходько. — С новым годом!

— Такая же хуйня. Есть закурить?

— Не подрасчитал?

— Да захлопнулся на лоджии, прикинь! Жена на сутках. И телефон в хате. Всё поскурил. Сейчас буду выдумлять, как быть.

— А чего выдумлять-то, — счастливо заорал Приходько. — Залезай ко мне!

— Да как-то неудобняк...

— Хули неудобняк? Мы тут с котярой вдвоём. Давай! — и вывалился по пояс наружу, протянув руки. — Лапами упирайся, клешнями цепляйся. Не ссы, это не страшно.

Кирьянов, покряхтывая, на удивление бесстрашно взял высоту и новогодним форточником угодил в гости к Приходько.

— По шампусику с колбасяо? — гостеприимный хозяин нажурчал из бутылки в бокал.

— За новый? — с охотой принял посуду Кирьянов. — За Русь!

— За Россию и свободу до конца-а-а, — загазманило из Приходько.

— Да! Березки, балалайка...

— Водка и беляши...

— И Никита Михалков.

— И Пельш!

— И Пельш! — захохотал Кирьянов, вспомнив знаменитую КВНовскую шутейку, выпил. — Тоже любил тогдашний КВН?

— А то! Я играл даже в него, по институту.

— Да иди ты? Хотя, подожди. За политех?

— Именно! Слушай, а я тебя тоже ведь видел по студне... За Сельхоз КВНил?

— Так то-очно!

— У вас ещё название какое-то уёбское было.

— А ваше-то, конечно, было огонь! «Энергия юмора!»

— Даже на регионалку не вышли мы.

— Такая же хуйня.

Заржали. Доразлили. Допили.

— С новым годом, мужики! — здесь же, на шестом, через квартиру.

— И тебя тем же самым, по тому же месту, — Приходько вошел в раж. — Давай к нам? Сейчас по беленькой врежем да под мандаришки.

— Да меня захлопнуло на лоджии. Надо, это, вызыва...

— Хо-о! — Приходько ликовал. — Мы сейчас сами к тебе долезем!

— Реально полезем? — засомневался Кирьянов.

— Почему нет? Сейчас я только, обожди, водовку прихвачу из холодоса да фруктиков каких. Василию корма сыпану. С собой-то не возьмёшь паренька. Да, кот?

Кот кивнул.

— Подожди, подожди, — Кирьянов стушевался. — А зачем нам куда-то лезть, если у тебя доступ на выход имеется?

— А представь, что не имеется! Тебе так и так дверь вскрывать. Или ты с ключами?

— Нету ключей.

— Ну и всё. Ты чего, сосед? Никогда в общагу по балконам не возвращался? Ты соберись в кучу-то! Мчим?

— Да я как-то даже хрен знает, если честно.

— Всё, не манди! Пять сек!

И затарились. И полезли. Под заинтересованные выкрики дома напротив. Под звон бокалов. Под бессменные песенки «огоньков». Вдоль шестиэтажной высоты и не без трехэтажных оборотов. Очередным пленником лоджии оказался Петр Николаевич. Одинокий пенсионер с дефицитом общения. Он с радостью хлопнул штрафную, и закусил. Приходько тут же выдал ему позывной Этик. Потому что:

— Эт самое. Выхожу на балкошку-то. Самокрутку, эт самое, подымить. И р-раз! Понял? Эт самое, дверка. Оказался в плену. Тут вы хохочите, вижу. Ну, эт самое, — мелко рассыпался покашливающим смехом. — Поздравлю, думаю.

— Колю бы послушать сейчас. О-о-о! — Кирьянов аппетитно жевал мандарин.

— Какого Колю? Фаррелла? — Приходько начислял в прихваченные стопочки.

— Коля Мишурец. Ты что? На двенадцатом этаже мужичонка. Бобылёк, конечно. И попивает. Но Высоцкого бацает под гитару — один в один. Любую песню Семёныча ему закажешь, сделает. Наизусть. Фанат!

Приходько прищурился. Окинул взглядом мигающие всеми огнями окна квартир в соседних домах. Выдохнул. Бросил в себя водку и, следом, ломтик яблока.

— Похуячили, — решительно скомандовал он.

— Стоп. Куда? Чего?

— К Коле Мишурцу. Высоцкого слушать.

— На двенадцатый? Ну ты серьёзно что ли? — Кирьянов чуть не выронил из рук краюху «бородинского» с «сиротским» пластиком ветчинки на нём.

— Более чем! Этик? У тебя мощи хватит по балконам до двенадцатого? По «тамбурам». А то поналепили, блядь, лоджиев. Путнику зацепиться не за что!

Пётр Николаевич попытался спародировать молодцеватую выправку и подтянутость.

— Афганистан!

— Всё, вопрос снят, — одобрительно наливал ещё Приходько. — Держись Кирьян! Будь мужиком! А то болтяра отвалится и мохнатка вылезет. Ночь будет длинной!

— Да я уж понял, — понуро смирился Кирьянов.

На девятом, в «тамбуре», попался Стасов. Знакомый Приходько.

— Хера се, мужики, вас прёт, — опешил он, узрев три альпиниста без привязки к логике. — С вами чего?

— На двенадцатый идём, — отрапортовал Приходько. — Высоцкого слушать.

— А лифт вам чего?

— А чего нам лифт? Стасов, отдай тыщу долга, а? Есть возможность? Может пригодиться.

— Сейчас вынесу, — растеряно промямлил тот и скрылся в квартире.

— Кинет, падла! — Этик болтал ножками, дразня беспощадную высоту.

Но Стасов не кинул. Он вернулся решительный и в пуховике:

— Я с вами, короче!

— Это уважаю! — грохотал Приходько. — Бабки взял?

— С собой.

Внизу и с боков уже предупреждающе окрикивали. Кто от беспокойства, а кто от счастливой возможности лишний раз вызвать наряд. Какая новогодняя ночь без наряда? Не нарядился, считай, не участвовал.

— Вниз не смотреть! — героически командовал инициатор абсурда.

— Чтобы, мол, не навернуться?

— Чтобы не вернуться в подкаблучничество!

В «тамбуре» одиннадцатого покуривал мужик в тельняшке. На «спидерманов» отреагировал спокойно, но не без уважения в голосе.

— Нихуя вы. Красавчики. Куда путь держим?

— Высоцкого слушать. Есть человечек. Исполняет.

Повисли. Закурили. Приходько взялся наливать.

— Уважаемый, а у тебя оливьешечки не будет? — обратились к Тельняшке.

— Тазик!

— Слушай, не впадлу, продай в контейнере порцию? Бабки есть.

— Да без базара. Насуечу сейчас.

Он не отказался от стопочки, невозмутимо докурил, вразвалочку прошел в квартиру. Вернулся в пуховике, позвякивая содержимым пакета.

— Пузырь прихватил, салаты там... Нарезочка. Погнали?

— Ты как? С пакетом долезешь?

— Ебать, я десантура!

— Снят вопрос.

Выдвинулись.

Коля Мишурец не имел на лоджии остекления. И дверь у него захлопнута не была. Настежь была дверь. И жилищное пространство у Коли не было оформлено комфортно. И ёлочки не было, с шариками-фонариками. Да, как-то, ничего особо не было. Был Коля. Он спал на полу. Очень сильно пьяный и ещё сильнее обоссанный. У разгоряченных любителей авторской песни мелькнула мысль, что концерта может и не быть. Повисла неловкость. Забрезжило расходом по домам.

— Ну, не получилось и не получилось, — обрадовался Кирьянов.

— А чего у нас не получилось? — не согласился Тельник. — Погнал на крышу? Попьём. Заорём про коня.

— С которым в поле вдвоём, эт самое?

— А хули нет, когда да!

Про коня спели трижды. Тельник и Приходько ещё дважды исчезали «за ещё». Единожды Приходько в сердцах плюнул: «Разведусь!» Этик подарил ему за это пьяный монолог под названием «Надо держаться друг-друга! А как иначе?»

Скатали небольшого снеговика. Тельник предложил зафиксироваться на вертикали и по цепи натаскать на крышу много снега. Вылепить Командира Снеговиков. Предводителя всех снеговиков. Всеговика. Но по двору ударили угнетающие звуки СГУ, в морозном воздухе завитал дух разбирательств.

— Сейчас ещё пожарки приедут, — весело предположил Тельник.

— И снимут нас с крыши, — взмолился Кирьянов. — Как в мультике про Малыша и Карлсона.

Приходько подошел к краю, и — насколько хватило глаз — окинул исходящий салютами город. Салюты били неистово. Салюты били восторженно. Салюты били надеждой. И, с треском, осыпались звёздами.

— Держаться друг-друга, — согласился Приходько. — А как иначе?

И вернулся к честной компании. Ждать, когда их снимут с крыши. Как в мультике. Про Малыша и Карлсона. Который живёт на крыше.

<2022>

Продолговатый ящик: Мишурец