Почти по Шекспиру: жизнь — бродячая тень, тень бродячей собаки

110 лет назад, в ночь с 31 декабря 1911-го на 1 января 1912 г. открылось Художественное общество интимного театра — арт-кафе «Бродячая собака».

Cave canem! — Бойся собаки!
Девиз «Бродячей собаки» 1912 года —
ставился в углу концертных повесток.

«Какое проклятое… проклятое время!»

«Настоящие тяжёлые минуты, переживаемые всей Россией столь значительны и необычны во всей мировой истории, что было бы непростительным преступлением, если бы люди нашего времени не запечатлели бы все мысли и переживания, которые вызывает настоящая мировая война. Все мы, участвующие в тех или иных событиях, или только созерцающие их, так поглощены всем происходящим перед нами, что почти не подводим итогов своим ощущениям», — с болящей за страну душой писал барон Врангель беллетристу Тихонову (псевдоним Луговой), всемилостиво вопрошая того выпустить литературный сборник «Русская жизнь в дни мирового смятения».

По распространённой легенде, 16 марта 1915 года полиция Петрограда прикрыла арт-клуб «Бродячая собака» из-за драки, устроенной Владимиром Маяковским после прочтения стихотворения «Вам».

Об этом в подробностях вспоминал Б. Пронин:

«Я сидел с Верой Александровной — моей женой, которая очень признавала Маяковского. Вдруг Маяковский обращается ко мне: «Боричка, разреши мне! — А он чувствовал, что его не любят, и на эстраду не пускают, что я и Кульбин — единственные, кто за него, и это была его трагедия. — Разреши мне выйти на эстраду, и я сделаю «эпатэ», немножко буржуев расшевелю». Тогда я, озлобленный тем, что вечер получился кислый, говорю Вере: «Это будет замечательно», и она говорит: “Шпарьте!”»

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и тёплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?! 

…Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

На самом деле всё было прозаичней.

В 1914 году началась Первая мировая война. Санкт-Петербург переименован в Петроград, организована Городская биржа труда, построена больница имени Петра Великого, возведено новое здание Главного Казначейства, открыты первоклассные кинотеатры «Паризиана» и «Пикадилли» на 800 мест каждый. Установлен памятник М. Ю. Лермонтову на Лермонтовском проспекте. Основано Русское ботаническое общество. Всё бы ничего, но...

Неуёмный, нескончаемый праздник, длившийся в «Бродячей собаке», стал противоречить суровым будням.

Многие из постоянных посетителей кабачка ушли на фронт:

Предпочитая слову дело, я покидаю Петроград.
Здесь только речи говорят, а это мне осточертело…
Ультраправый депутат Пуришкевич, участник убийства Распутина, завсегдатай «Собаки».

Гостей с каждым днём становилось меньше и меньше.

По распоряжению петроградского градоначальника генерал-майора князя А. Н. Оболенского, который был очень аккуратным человеком, любил порядок, что в «такое время особенно ценно» (Джунковский), «Бродячую собаку» закрыли. И причина тривиальна — за незаконную торговлю спиртными напитками во время сухого закона, введённого с приходом войны.

Вот как это описывает один из организаторов и декоратор литературно-художественного кабаре Сергей Судейкин:

«С утра шатаясь по городу, мы пришли в «Бродячую собаку» — Маяковский, Радаков, Гумилёв, Толстой и я. Была война… Карманы пучило от наменянного серебра. Мы сели в шляпах и пальто за круглый стол играть в карты. Четыре медведеподобных, валенковых, обашлыченных городовых с селёдками под левой рукой, сопровождаемые тулупным дворником с бляхой, вошли в незапертые двери и заявили, что Общество интимного театра закрывается за недозволенную карточную игру. Так "Бродячая собака" скончалась».

В. Пяст писал: «Сейчас много возводится поклёпов на бедную "издохшую" "Собаку", — и следовало бы добрым словом помянуть покойницу, не только из латинского принципа, что "о мёртвых ничего, кроме хорошего", но и потому, что заслуг "Собаки" перед искусством отрицать нельзя; а наибольшие в историческом плане заслуги её именно перед футуризмом».

Кто знал, что почти через век, здесь же, за тем же столом, во время переговоров с именитыми художниками о восстановлении «Собаки», разгорятся страсти, по накалу не ниже времён Первой мировой…

«Ты кто такой, чтобы Судейкина с Сапуновым и Кульбиным здесь восстанавливать? — самые ласковые слова, с которыми обращались господа питерские художники друг к другу. Было ясно, что явись сейчас сам Судейкин, ему бы тоже сказали: — Ты кто такой?» (Из воспоминаний Склярского).

Да-а… а ведь недалеко ушло время, когда чрезвычайно модны были теории потопа и островного искусства.

И спастись от всеобщего разложения и потопа мещанства можно было не где-то, а именно здесь: в маленьком неопрятном, вечно недоделанном-недостроенном подвале с расписанными художниками-декадентами стенами. Осуществив одну из кардинальных идей начала XX в. — создать элитарное искусство для понимающих. Сотворить синтез поэзии, музыки, живописи, театра.

 Этот небольшой подвал с забитыми изнутри окнами окружался неким загадочным и романтическим ореолом последнего ковчега для представителей чистого искусства.

Ты куришь чёрную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться ещё стройней.
Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза. 

* 

Да, я любила их, те сборища ночные,
На маленьком столе стаканы ледяные.
Над чёрным кофием голубовaтый пар,
Камина красного тяжёлый зимний жар,
Весёлость едкую литературной шутки…

И, как ни относилась скептически Ахматова, воспевающая живую природу: «…у грядок груды овощей», — к неестественности той обстановки, — нарисованным на стенах цветам, птицам, искусственным облакам, сигаретному дыму. Как ни старались акмеисты держаться особняком, они шли именно туда, в подвал во втором дворе на Михайловской площади (ныне площадь Искусств, 5).

Куда приходили их антиподы с чёрными трубками:

На улицу тащите рояли!
Барабан из окна багром!
Барабан, рояль раскроя ли,
Но чтоб грохот был. Чтобы гром. —

Это, как скажет потом Ахматова, молнией влетало, врывалось в душный зал кабака ещё не слышанное имя — Маяковский:

— Орите в ружья! В пушки басите! Мы сами себе и Христос и Спаситель! 

*

..воздух был совсем не наш,
А, как подарок Божий, так чудесен.
(Ахматова)

*

— Нам до Бога дело какое? Сами со святыми своих упокоим. 

*

…А в Библии красный кленовый лист
Заложен на Песни Песней.

*

— Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых за ногу худую по камням бородой! 

*

…И озеро глубокое синело,
Крестителя нерукотворный храм.

*

— Потащим мордами умных психиатров и бросим за решётки сумасшедших домов! 

*

…Нашей земли не разделит
На потеху себе супостат,
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат.

*

— О-о-о-о! О-го-го! И И И И И! У У У У У! А А А А А! Эйе! Эйе!
…Вижу грядущего через горы времени, которого не видит никто.

…Обыкновенный подвал, в прошлом ренсковский погреб.

Стены пёстро рaсписaны Судейкиным, Белкиным, Кульбиным. В главной зале вместо люстры выкрашенный сусальным золотом обруч, подвешенный на четырёх цепях и декорированный виноградной лозой. С 13-ю электрическими лампочками, походившими на огарки свеч.

Комнат всего три: буфетная и две залы — одна побольше, другая совсем крохотная. Ярко пылает кирпичный, в полстены, фаустовский камин. На одной из стен здоровенное овальное зеркало. Под ним длинный диван — особо почётное место. Низкие столы, соломенные табуретки. Каждый входящий должен был расписаться в огромной «свиной» книге, лежащей на аналое перед большой зажжённой красной свечой.

В «Свиной Собачьей Книге», — называвшейся так странно оттого, что эта толстая книга нелинованной бумаги была заключена в переплёт из свиной кожи: — много было записано отличнейших экспромтов, не только присяжных поэтов лёгкого жанра, но и более серьёзных. В том числе интереснейшие стихи Мандельштама, Маяковского и скольких ещё! — вспоминал Пяст.

Публика входила со двора и протискивалась, как через игольное ухо, в маленькую дверь. Главная же дверь на улицу открывалась только для своих. На окнах ставни, на ставнях — фантастические птицы в болезненно-избыточной роскоши.

На стене между окон — лихорадочно-красные с ядовито-зелёным «Цветы зла» Бодлера, изображённые Судейкиным.

«…И стены, и камин были расписаны именно что «зверски». Поверхность стен в одной из комнат ломала кубическая живопись Н. Кульбина, дробившие её плоскость разноцветные геометрические формы хаотически налезали друг на друга. Другую комнату от пола до замыкающих сводов расписал Судейкин фигурами женщин, детей, арапчат, изогнувшимися в странном изгибе» (Тихвинская Л. И.).

«Удивительное было заведение, эта «Бродячая собака», — пишет в автобиографической повести «Собака» Тэффи (Н. А. Лохвицкая), русская писательница, мемуарист (1872—1952): — Втягивала в себя совершенно чуждые ей элементы, втягивала и засасывала. Никогда не забуду одну постоянную посетительницу. Это была дочь известного журналиста, замужняя женщина, мать двоих детей. Кто-то случайно завёз её в этот подвал, и, можно сказать, она так там и осталась. Красивая молодая женщина с огромными чёрными, точно от ужаса раскрытыми глазами, она приходила каждый вечер и оставалась до утра, дыша пьяным угаром, слушая завывающую декламацию молодых поэтов, в стихах которых, наверное, не понимала ни слова, всегда молчащая, какая-то испуганная...» — Натура вполне могла быть списана с Ахматовой, ведь её отец, А. А. Горенко, инженер-механик флота, публицист, в своё время сотрудничал в либеральной газете «Николаевский вестник».

«Затянутая в чёрный шёлк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося к ней навстречу Пронина вписать в «свиную» книгу свои последние стихи. В длинном сюртуке и чёрном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилёв, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину» (Б. Лившиц).

Сама Анна Андреевна и в поздних произведениях упоминала знаменитое кабаре:

«Уверяю, это не ново...
Вы дитя, синьор Казанова...»
«На Исакьевский ровно в шесть...»
«Как-нибудь побредём по мраку,
Мы отсюда ещё в “Собаку”»...
«Вы отсюда куда?» —
«Бог весть!»
Из триптиха «Поэма без героя»

ПРОДОЛЖЕНИЕ: https://alterlit.ru/post/45239/ 

Примечание:

Заглавие 1-й части «Какое проклятое… проклятое время!»  взято из воспоминаний Тургенева, 1848 г.

#бродячаясобака #арткафе #петербург #кабаре #серебряныйвек #писатели #петроград #маяковский #ахматова #тэффи #пуришкевич #поэт #русский