Воздержанец

Звонок пиликнул ровно за час до Нового Года. Гена поспешно открыл дверь и обомлел. На пороге стояла чрезвычайной красоты женщина в распахнутой шубе и с очень голыми ногами. Она недоверчиво осмотрела молодого балбеса в белой рубашке и подстреленных брючках, решая входить или нет.

— Вероника? — глуповато лыбясь, уточнил Геннадий и жестом пригласил войти.

— Да. Привет, — шагнула она внутрь, оглядывая скудную обстановку квартиры со следами бабкоремонта.

— П-п-проходите, — он услужливо вжался в стену и закрыл за вошедшей дверь.

— Волнуешься? Первый раз что ли? — для ее «что-то около тридцати» голос был совсем девичий, хоть и немного резковат.

— Н-н-нет, я уже волновался раньше.

Она снова оглядела прилипшего к обоям Гену, будто раздумывая, как себя вести.
— Петросян Кэвээнович, ты что, почку ради нашей встречи продал? — вздохнула она. — Расценки новогодние знаешь?

— Расценки? На духовную близость?

— Можешь это и так называть. Часовой доступ твоей крайней плоти к бескрайним наслаждениям обойдется в триста долларов. Деньги — вперед, душ — обязательно, — буднично объявила она прейскурант.

Гена запустил обе пятерни в свою кудрявую шевелюру и заерзал тапками по линолеуму.

— Честно говоря, Ве-ве-ероника, я эту встречу по-другому представлял. А как же наша переписка? Я думал, мы послушаем проповедь, поедим салат «Метёлка», компоту из сухофруктов под бой курантов напьемся. Я и мандарины купил, целых четыре штуки...

— Целых? Та-а-ак... это Космонавтов 15, квартира 24?

— Да, только корпус 2.

— Твою ж мать! Не туда попала... Чего ты так вытаращился, камбала кудрявая?

— Вы что, п-п-проститутка?

— Для человека с лицом деревенского чемпиона по фехтованию рессорами ты удивительно догадлив. А что?

— Я так близко проституток никогда не видел. Я думал, они с синяками и от них гениталиями пахнет... Как от пекаря булочками.
— Господи, как вас, юродивых, только земля носит. Открывай, давай.

Гена послушно потянулся к замку, дернул ручку, но массивная дверь, по виду совсем не вписывающаяся в скромный интерьер, не поддалась. Он навалился плечом, покрутил ключ, задергался, пытаясь открыть. Что-то звонко хрустнуло.

— Сломалось, кажется, — обреченно пискнул он и показал обломок ключа.

— Ты что сделал, еблан малосольный?! У меня вся ночь по минутам расписана! — насмешливое лицо путаны стало вдруг злым и серьезным.

— Извините, я не специально... Что теперь делать? Сейчас настоящая Вероника должна прийти. И надо же, такое совпадение — вас тоже Вероникой зовут.

— Да как меня только не зовут! Альбина, Снежанна, Валерий Петрович газобетон, клитор свинки Пеппы! — все больше раздражалась гостья.

— Что ж это будет, если она тут такой клитор увидит?! — всплеснул руками Гена.

— Вопли, сопли и кучка выдранных волос. Ничего нового. Неси все инструменты, какие в доме есть.

Он бросился в комнату и, пошурудив там в ящике стола, быстро вернулся.

— Вот, — радостно протянул он циркуль и транспортир, — все, что нашел.

— Это еще зачем?

— Мой инструмент... Больше нет ничего. Я учителем черчения уже четыре месяца работаю. По распределению.

— О боги, за что?! Кто мне в карму насрал?! — с досады она пнула треклятую дверь и хотела было проделать то же самое с яйцами ее хозяина, но передумала. — Звони в службу аварийного открывания дверей.

Гена потыкался пальцами в древнегреческую звонилку:

— Связи почему-то нет.

— Это у тебя денег на нормальный телефон почему-то нет. Я сейчас одному человечку позвоню. Он приедет и разнесет эту халабуду динамитом, а тебя из ракетницы застрелит, — она достала из вместительной сумочки айфон. — И у меня не ловит. Что за черт?!

— Новый год, все поздравляют, желают счастья-здоровья...

— Ты просто не представляешь, на какие бабки я из-за тебя приклеюсь. Надо что-то придумать, или у тебя не будет ни счастья, ни здоровья, ни хрена.

— Приклеитесь?.. Эврика! Как я сразу не догадался! — Гена хлопнул себя по лбу, метнулся в туалет и вынес оттуда два вантуза, держа их как скипетр и державу. — Вот. Можно сделать ботинки с присосками, и вы по стене спуститесь. Шестой этаж, до земли — рукой подать.

— Ты совсем дурак?

— Не совсем, конечно. Мама говорила, что во мне есть кое-что умное.

— Что? Зуб мудрости? Ладно, тебя как зовут-то, повелитель вантузов?

— Геннадий Христофоров-Рыльский.

— Да ну нахер. Ты реально Геннадий? Слушай, графское отродье, будь добрым крокодилом Геной, попробуй ключ циркулем, как отмычкой, поддеть.

Гена поковырялся в замочной скважине пару минут и развел руками:

— Бесполезно — я таким навыкам не обучен.

— Онанизму ты тоже не был обучен. Но как-то же овладел.

— Нам, христианам, запрещено мастурбировать. Это делает человека эгоистичным, погруженным в себя и мешает ему впустить в свое сердце других людей.

— Правда?

Ответить он не успел: раздался звонок.

— Вероника, это вы? — заорал он на дверь. — У нас замок заклинило. Да, я не один. Понимаете, вместо вас ко мне пришла продажная женщина. Она, как бездомная собака, откликается на любое имя, в том числе, и на ваше. И я ее случайно впустил. Не могли бы вы кого-нибудь вызвать, чтобы выломать дверь.

— Ядерный чертежник... — закатила глаза путана.

Из-за двери, к которой Гена припал ухом, донесся визгливый женский голос. В ответ он заголосил:

— Как это «гори в аду»?! Я не прелюбодей! Я наоборот! Не уходите! Это недоразумение, клянусь Спасителем! — Гена повернулся к Лжеверонике, чуть не плача:

— Что же теперь будет, господи?... Она меня прокляла...

— А я тебя сейчас еще и переебу. Ты зачем ей про меня сказал?

— Нельзя начинать отношения с вранья. Это вопрос чести.

— Настоящий дебилогвардеец. По объявлению в газете с ней познакомился? Представляю, как вы о встрече договаривались. «Меня легко узнать, В-в-вероника, — передразнила она Гену. — Я буду с мельхиоровой вилкой за ухом и аксельбантом на правом яйце».

— Нет, мы познакомились на сайте христо-воздержанцев.

— Святые имбицилы! У них еще и сайт есть...

— Послушайте, перестаньте сквернословить. Идемте лучше за стол, подождем, пока связь появится. Праздник все-таки.

Она тяжело вздохнула и сняла шубу. Под ней оказалось черное шелковое платье с открытой спиной и боками. Гена на мгновенье заиндевел. Под тканью угадывалась изящная грудь с торчащими в стороны крупными сосками. При каждом шаге она покачивалась и норовила выскользнуть из подчеркивающего ее идеальность платья. По глубокому, как Большой каньон, вырезу на спине Гене стало понятно, что трусов нет.

В комнате работал без звука пузатый телевизор, и мигала гирлянда на искусственной елке, обвешанной советскими игрушками.

— Маринованных зябликов и прочих ананасов, как вы привыкли, нет. Отведаем, что Бог послал. Х-хо-хотите компота? — Гена от волнения снова перешел в режим заики.

— А покрепче есть что-нибудь? — спросила она, усаживаясь за стол.

— Орехи могу предложить. Очень хорошие, еле разгрыз.

— Черт, чуть не забыла, где я... Алле! — она легонько постучала Гену ногтем по башке. — Спиртное, спрашиваю, имеется в вашей юдоли скорбной и духовной пищи?

— Только бабушкина настойка.

— Тащи.

Гена приволок с балкона трехлитровую банку с коричневой жижей и водрузил ее в центр стола, на котором уже ютился мандариновый квартет, пара невнятных салатов, тарелка пюре с двумя котлетами и докторская колбаса на шпажках.

— Что это будет? Отрава для колорадских жуков под катлетосы? Ценю в людях готовность к извращениям, — Вероника подняла глаза к потолку. — Боже, если я этот сраный год так встречаю, я как его проведу? Буду возле собеса пенсионеров обслуживать за шаурму?

— Не поминайте Господа нашего всуе. Ищите во всем хорошее. Вот бабушка умерла, а настойка от нее осталась. Хорошо ведь, — он перелил половину содержимого в графин и наполнил рюмки.

— Судя по цвету, бабуля ее на чей-то паховой грыже настаивала, — Вероника осторожно понюхала налитое. — Хотя пахнет ничо так.

— Давайте я вам салатика положу, овощного с майонезиком. Дедушка майонез очень любил. Смерть застигла его за чревоугодием — он был убит лошадиной дозой холестерина. Врачи сказали, это был первый случай интоксикации ломтиком хлеба и ведром домашнего майонеза. Положить?

— Нет уж, спасибо.

— Вообще, у нас в роду все мужчины немного прокляты.

— Это заметно.

— Папа, например, обливался по утрам холодной водой. Один раз выбежал в ливень с цинковым ведром, и его молнией шарахнуло. Теперь он играет на ложках, а на все вопросы отвечает «маминька», и иногда добавляет «не трогайте моих тубусов».
— Какой треш. Давай скорее выпьем.

И они выпили. А потом сразу же повторили. Часы на стенке показывали половину двенадцатого. После третьей рюмки наливки, оказавшейся весьма приличной, раскрасневшийся Гена разговорился.

— Я в этой квартире недавно. Просто от нас улетел учёный скворец по кличке Дятел. Он прихватил с собой бабушкино свидетельство о смерти, и я очень долго не мог вступить в наследство. Нотариусы мне не верили, что скворец голым клювом может открыть сервант. А наш не только открыл, но и в паспорт мне нагадил, прямо на фотографию. Меня потом никто на ней не узнавал.

— Неудивительно, что в вашей семейке вырос такой дятел.

— Семья тут не при чем. Мама говорила, что в моем воспитании виноваты библиотекари-урррёды. Это они мне нехорошие книги подсовывали. 

— Я про скворца, вообще-то, но к тебе это тоже относится. Что за книги такие?

— Например, Корнея Чуковского «Тараканище». Или книжку Анджелы Нанетти «Мой дедушка был вишней».

— Это полный вульвец, как говорили на одном литературном сайте, где я публиковалась, пока не запретили мат... — она заметно охмелела. Гена же с каждой рюмкой смотрел все более осмысленно.

— Вы пишете рассказы?

— Писала.

— И в каком жанре?

— Эротическо-юмористическом. Смесь О. Генри и Юза Алешковского. Если накатывало вдохновение, сквиртовала струями поэзии. Бох мой, какие были времена, какие срачи духоподъемные! О, разнузданность! О, ненормативность!

— А почитайте что-нибудь из раннего.

— Ничего не помню. Разве, что вот это: «Дорогая, постучи мне губами в пах. Пах — это тоже дверь. В избавленье от морщин возле рта. Верь»...

— Замечательные строки, хоть я и не до конца понял. Главное — это верить. Ведь правда?

— Нет, глупыш. Главное — это конец, который избавляет от морщин, — и она захохотала, откинувшись на спинку дивана. 

Гена все чаще стал засматриваться на нее.

— А теперь почему не пишете?

— Ушла из прозаиков в проститутки. Платят больше, унижения меньше. Матом крой — не хочу... Вот такая пенисня, малята.

— Правильно, что запретили. Мат замусоривает душу, и без того захламленную буреломом повседневности. С чистой душой легче бороться даже с авитаминозом.

— Плесни еще своей бормотухи, Исусик. Ты как будто поумнел, или мне кажется?

— А знаете, вы не похожи на человека, изнуренного чужими оргазмами. 

— Мне моя работа нравится. Знаешь, что Дидро о блядях сказал? «Самый счастливый человек тот, кто дает счастье наибольшему количеству людей». А Дидро — это голова... Есть, конечно, издержки всякие, износ средств производства. Еще лет пять — и жопа обвиснет. На нудистский пляж не в чем будет выйти. Да и хрен с ней. Наливай!

Геннадий начислил по пятьдесят и разобрал мандарин на дольки.

— А для меня соитие без любви — это бездушное сотрясание чреслами. Я поэтому и дал обет воздержания.

— Да что ты о любви знаешь? У меня вот знакомый сектант есть, тоже искалеченный праведной жизнью. Влюбился в одну из наших, Гулю Чупа-чупс. А она такая страшная, что берет за минет по цене анала. Зато смеется над всеми его дебильными шутками. Потому что единственное, что в ней красивого, это — зубы. Месяц назад он торжественно поднес обручальное кольцо даме сердца к ебалу. И хорошо живут — она сосет, он в церковь ходит.

— Эта Гуля, наверное, сладкая, как конфета, раз такое прозвище?

— Нет, просто у нее бородавка на подбородке размером с Чупа-чупс...

По телевизору началось унылое выступление гаранта. Они помолчали. Наконец, куранты пробили двенадцать. 

— Ну, с Новым годом, что ли? — подняла она рюмку, усмехаясь.

— С новым счастьем! Ура! А у меня есть для вас подарок, — Гена полез под елку и достал оттуда затертую книгу.

— Это что?

— Евангелие для слепых.

— Я прекрасно вижу.

— А вдруг ослепнете? Будет, что почитать.

— Спасибо, блять.

— Оригинально, не правда ли?

— Очень. Это лучший подарок в моей жизни. Пойдем салюты смотреть, пока есть чем.

Под звуки новогодней канонады медленно падал равнодушный снег. Во дворе суетились встречатели, запускали свистящую и бабахающую на все лады пиротехнику. 

— Жаль, у нас взорвать нечего, — вздохнул Гена. — Люблю я это дело. Когда был маленьким, хотел стать подрывником. А стал учителем. 

— Может, оно и к лучшему с твоим-то счастьем. Мне тоже в детстве горный ручей нашептал, что я балериной буду в Большом театре фуэту крутить. Это, как говорится, был пиздеж чистой воды. А правда в том, что жизнь похожа на дерьмовый утренник, где Дед Мороз оказался бухим фокусником из цирка. Вместо подарка скрутил из хуя собачку, превратил трех голубей в блевотину и, раскланявшись, отбыл восвояси... Холодно, пойдем еще выпьем.

— А хотите, я вам кое-что скажу? — заявил Гена, когда они вернулись с балкона и накатили.

— Валяй.

— Нам отсюда живыми не выбраться.

— Чего?!

— Из жизни, я имею ввиду. Фэ — философия, — он многозначительно поднял палец.

— Сам ты фэ, — улыбнулась она.

— В Самтыфэ сейчас хорошо...

— Какой же ты милый укротитель дятлов... — она протянула руку через стол и погладила его по щеке. — А у тебя были женщины?

— Пффф, еще какие! Я даже был женат на ней, но неудачно. Она в постели была холодной, как треска. Не то что оргазм — с трудом живого человека симулировала. Дышала, угукала, часто сморкалась в мою пижаму. Однажды сдержано пукнула. Любое полено треснуло бы по самое дупло от зависти. А потом я обнаружил, что пижама из верблюжьей шерсти, которую она мне подарила, затвердела и страшно колется. Я не вынес мучений и развелся.

— Хорошо излагаешь, гаденыш... Секса очень хочется?

— Очень, но я держусь. Вы очень красивая. Есть в вас какая-то моникабелучесть. Зачем вы меня искушаете?

— Знаешь, — привстала она с дивана и наклонилась вперед так, что Гена увидел темно-коричневые ареолы, — у меня никогда не было таких забавных шизиков. Даже интересно, ты соседей затопишь, если сорвешься? Сколько ты терпел?

— Завтра будет год, — Гена, не отрываясь, смотрел на движение сосков под блестящей тканью. 

— Ты все время пялишься на мои сиськи. И правильно делаешь. Это ведь не просто красивый контейнер для сердца. Там внутри радость, пир духа и надежды на счастье. Потрогай, — она взяла его руку и положила себе на грудь. — Чувствуешь?

— Вам, наверное, сам Вельзевул «Основы сатанизма» преподавал, — прошептал Гена, не убирая руки. — Какое дьявольское искушение... Но если бог есть, он даст мне силы устоять.

— Хочешь, я тебе тоже кое-что подарю? — она обошла стол, опустилась на колени и ловко расстегнула ему брюки. — Выкладывай, что там у тебя. Ого! С таким размерчиком воздержание — это смертный грех. Бог за это накажет.

— Похоже, что бога нет, — прохрипел он и уверенно взял ее за волосы... 

...Уже светало, когда Гена вышел на кухню. Притворив за собой дверь, достал из-за пенала глушилку сигналов и выключил ее. Нашел в телефоне номер. 

— Алло, Стасян, не спишь еще? — радостно зашептал он. — С Новым годом! Да, все ништяк! Ага, на воздержанца повелась. Очень тяжко такого придурка исполнять, пару раз чуть не спалился. Спасибо, что подыграл за дверью. А она — вышак просто! И говорит, как Мефистофель. Всю ночь кувыркались. Я сегодня на репетицию не приду. Чего-чего... Влюбился... Нет, открывать нас не надо. Пусть поспит, я потом типа сам открою штопором, героем побуду. Стас, можешь кинуть на карту пару косарей? Да, да, знаю, благородные доны на шлюх деньги не тратят, но тут особый случай. Проснется — в кино с ней пойдем. Спасибо, старичок, еще раз с Новым! Ну все, обнял.

Он вернулся в комнату, поправил на спящей одеяло, хлопнул рюмашку и закусил котлетой. Новый год для нищего актера ТЮЗа начался божественно.

mobilshark: Воздержанец