Они любят ириски

Деревенское утро пахло радостью и свежим домашним хлебом. Скрипучие половицы, освещенные солнцем, приятно грели босые ноги. Лёля старалась ступать бесшумно, но в этом не было нужды — кухня пустая, шагай себе к старому буфету спокойно. Девочка перебрала конфеты в вазочке и досадливо наморщила веснушчатый нос. У бабушки всегда для неё есть сладости, но в этот раз грильяжа не нашлось. А ведь Нырик любит его больше всего на свете.

Сделав глоток из кружки, заботливо прикрытой салфеткой, Лёля побежала на улицу. Вытирать молочные усы и вообще умываться некогда, она опять проспала!

Бабушкин дом стоял почти на самой околице, и это было здорово — до реки рукой подать. Небольшая таёжная деревня звучала на все голоса. Собаки скучали и самозабвенно лаяли на любое движение. Петухи орали без всякого порядка, просто потому, что им тоже скучно. Единственный, вечно барахлящий деревенский трактор кашлял сизым дымом, а под его открытый капот задумчиво смотрел тракторист дядя Коля. Лёля не стала ждать, пока ее заметят и во всё горло закричала:

— Доброе утро!

— О, Москва приехала! Какое же утро, день почти, — дядя Коля хмыкнул, а его грубое лицо немного искривилось, до того он отвык улыбаться. 

— А я Сеньку ищу.

— На реке он, рыбачит.

Кашель трактора заглушил лёлино «спасибо», но дядя Коля уже не смотрел на нее.

Сын его Сенька не жаловал девчонок, и только эта столичная внучка соседки Никитичны чем-то привлекала девятилетнего пацана. Раньше дети общались мало, но иногда делились конфетами, бегали вместе за земляникой. Сенька сдержанно радовался, когда Лёля приезжала на лето, и не расстраивался, когда она возвращалась в Москву. А два года назад всё изменилось, Николай подивился этому, но не стал вникать.

***

В семь лет Лёлю впервые отпустили одну на реку с уговором, что к воде ни-ни. Сенька показал ей раскидистую старую иву, склонившуюся над омутом:

— Тут можно прятаться от старших, а если упадешь в воду, то легко выбраться.

Лёля полюбила это место. Толстые кривые ветви нависали над водой словно для того, чтобы лежать на них и рассматривать мелкую подводную жизнь.

В тот день Лёля считала суетливых водомерок и жевала грильяж. Вдруг в носу засвербило, да так сильно, что она не успела проглотить остатки конфеты прежде, чем чихнуть. Сладкие комочки упали в прозрачную воду и медленно стали тонуть, распуская мутноватые нити. Лёле показалось, что кто-то маленький схватил орешек. Она хихикнула и вытащила вторую конфету. Тут из воды высунулась синяя мордочка и пискнула:

— Вкусно! Дай еще!

Лёля не свалилась с ивы только потому, что ветка была сучковатой, а сарафан цеплялся за всё подряд.

— Ты... кто?

— Нырик. Дай вкусную штуку!

— Надо говорить «пожалуйста»!

— Пожалуйста, дай, дай, дай!

— Ты тут живёшь?

— Дай штуку вкусную. Пожалуйста!

— Это грильяж, — Лёля кинула конфету в воду.

Нырик исчез вслед за потонувшей сладостью и больше не появился. Разочарованная, она ушла домой, а при встрече потихоньку спросила Сеньку, не видал ли он странных существ в омуте.

— Ага, там бывают такие человечки лягушиные, но они никогда не подплывают близко. Я деду говорил, папке говорил, они только смеялись. А что?

— Он у меня конфету попросил.

— Врёшь! — Сенька выпучил и без того круглые глаза.

— Завтра проверим?

— Давай.

Назавтра Нырик получил целых три конфеты. Похож он был на тёмно-синего лягушонка с человечьей головой, говорил коротко и просто, и как только кончились конфеты, исчез, не прощаясь. Дети от восторга даже не обиделись.

В то лето Лёля с Сенькой крепко сдружились, а сельмаг выполнил план по некоторым видам конфет. Водные жители, которые называли себя омутичами, любили ириски, и только Нырик предпочитал грильяж. От взрослых всё держали в секрете после того, как Лёля попыталась с мамой обсудить своих новых друзей.

Дело было вечером, когда они готовили ужин. Мама выслушала предположение Лёли о речных жителях и с улыбкой сказала:

— Солнышко, вся речная и лесная живность нашей страны уже давно изучена и описана.

— А если кто-то новый появился?

— Новые виды могут появиться только в результате мутации. Их тогда надо ловить, изучать, препарировать, описывать. Помнишь, мы в музее видели такое?

Лёля помнила. Это было ужасно. В стеклянных склянках лежали разбухшие, потерявшие цвет, странные лягушки, змеи, зародыши с двумя головами и прочая живность, которой не повезло попасть к учёным. Как можно восхищаться таким? Девочку передёрнуло, она даже глаза зажмурила и головой потрясла, чтобы прогнать картинку с Ныриком, расплющенным в такой банке. Уже готовая история про знакомство с ним застряла у Лёли в горле. Нет уж. Ни слова об этом ни маме, ни остальным взрослым. И Сеньке поклясться страшной клятвой.

***

У реки было полно людей, но никто не рыбачил. Все говорили одновременно и смотрели на воду. Сеньки около взрослых Лёля не увидела, но решила разузнать, в чем дело. Возле мостков стоял не очень новый фургон, белый бок которого пересекала надпись: «Мобильная лаборатория». От этой надписи Лёле стало зябко. Она медленно подошла к берегу. Столько рыб Лёля еще никогда не видела. Большие и маленькие, толстые и тонюсенькие, разные-разные. И все мёртвые.

Тут только девочка разобрала в гвалте слова «авария», «завод», «отрава» и даже «экологическая катастрофа». Двое в комбинезонах возились у воды со всякими приборами, а потом пошагали вдоль берега в сторону ивы. Их с Сенькой ивы. У Лёли в голове будто бомба взорвалась — Нырик! Не разбирая дороги и не замечая резучую осоку, она кинулась к омуту.

Сенька был уже там. Он показался Лёле еще более лохматым, чем обычно. Мальчик лежал на ивовой ветви, по-обезьяньи закрепившись ногами, и водил туда-сюда большим сачком, что-то выискивая в глубине омута.

— Сень, — шёпотом позвала Лёля, — привет. Я так и знала, что ты здесь...

— Где ж мне еще быть. — Он не отрывал глаз от воды.

— В реке вся рыба умерла, — Лёля так же шептала, боясь спросить Сеньку об омутичах.

— Она всплыла. Тут никто не всплыл. Значит, они или исчезли, или живые.

— Ох, хорошо, что не всплыли. А я ирисок принесла.

— Не нужны им сейчас твои ириски.

Лёля не помнила, чтобы раньше Сенька с ней так грубо разговаривал. Но тут особый случай. Она не обиделась, только кротко вздохнула:

— Откуда тебе знать? Может, ириски им сил придадут.

— Ну, попробуй, — Сенька наконец глянул на неё, и чуть растянул губы в улыбке, — Хорошо, что ты приехала.

Лёля примостилась на соседней ветке, достала из кармана конфету, расплющила мягкий сладкий кирпичик и бросила его в воду. Ириска ушла на дно, ничего не изменилось.

— Не помогает... что же такое с ними приключилось?

— Наверное, тоже отравились.

— Это из-за завода в Хрипалихе, да?

— Ну да, там авария, и всё попало в воду. Раньше, когда завод только строили, некоторые наши прямо вот сердились. Когда делают бумагу, оказывается, много вредных веществ используют. Я не знал. Я почему-то думал, что...

— Ой, Нырик! — Лёля протянула руку и вынула приятеля из воды. Обычно темно-синяя, его кожа была будто припудрена мукой и казалась пятнистой, а движения непривычно замедленными.

— Вода стала дурной, — вместо приветствия сказал Нырик, — дед Мирша плавал в большую реку, там еще хуже.

— Нырик, это авария на заводе!

— Мирша сказал, конец мира наступает.

— Нет, это просто река отравилась, а вокруг всё в порядке.

— Нам некуда деваться, значит, конец.

Лёля замолчала. Ей нечего было предложить существам, у которых нет в запасе другого мира кроме того, что с каждой минутой становился всё более смертельным. Отчаяние свернулось в клубок, как змея, и давило ей на горло, даже слезам дороги не давало:

— Так нельзя! Это нечестно, надо что-то придумать!

— Может, взрослым скажем? — Сенька понуро болтал ногами над омутом.

— Ага, сейчас им только этого не хватает. Никто нам не поможет. Меня вообще мама в охапку, на самолёт и в Москву, вот увидишь.

Лёля с тоской смотрела на Нырика, апатично сидящего на ее ладони, а потом перевела взгляд на Сеньку и насторожилась. Решительно кусая обветренные губы, набычившийся Сенька смотрел в лес. И не успела Лёля задать ему вопрос, тот выпалил:

— Придумал! Тут есть речка в лесу, и омут тоже. Правда, идти полдня. Там точно чисто должно быть.

— Нам в школе говорили, что под землёй вся вода соединяется.

— Та речка сама впадает в эту! А вода вверх по течению не бежит.

— Ну, не знаю...

— Я знаю, — вдруг подал голос Нырик, — как бы чисто там ни было, мы полдня по лесу не сможем идти.

— А вам и не нужно, — Сенька хитро улыбнулся, — мы вас отнесем туда!

— Сенька, ты гений! — Лёля запищала было от радости, но остановилась, — А как мы их туда отнесем?

— В бутылке пластиковой, большой. Поместятся.

Действовать нужно было быстро. На лес наползали чернобрюхие тучи, будто без них проблем не хватало. Медлительный Сенька удивил Лёлю. Он дал задание Нырику — собрать всех и объявить о переезде, по-взрослому прикинул, когда ждать дождя, объяснил Лёле, что взять с собой в лесной поход, и всё это быстро, чётко, как командир спасателей в кино.

Деревня бурлила. Люди собирались небольшими группами, махали руками, спорили, куда-то ходили, кому-то звонили. Фургон-лаборатория уехал, оставив после себя кривые колеи в прибрежной грязи. На детей никто не обращал внимания, и через пятнадцать минут они были снова под ивой, с двумя старыми потёртыми котомками, которые помнили еще лесные походы сенькиного деда.

Омутичи уже ждали, высунув головы из воды. Лёля восторженно охнула — омут стал похож на праздничный бассейн с крошечными синими шариками. Двух пятилитровых бутылок хватило с трудом, но омутичи стоически перенесли тесноту, чистая колодезная вода их приободрила.

За всю жизнь Лёля никогда не бывала в окрестностях Баженовки дальше, чем видит глаз. Как Сенька ориентировался в тайге, она не представляла, но верила ему безоговорочно и немножко завидовала. Хотя в Москве он тоже растерялся бы, и там уж она бы его водила по хитрым старым улицам.

Несколько раз Сенька неуверенно замирал, озирался, но потом упрямым бычком шёл дальше, продираясь сквозь подлесок, и бурчал: 

— Вот если бы мы деду сказали...

— Ты хочешь, чтобы их в музее показывали? Мёртвых?

— Не хочу.

— Ну и всё тогда, иди молча.

Молчать было совсем не весело. Бутылки с омутичами становились всё тяжелее, сырой мягкий мох замедлял движение, а бурелом заставлял петлять, теряя силы.

— Сень, а как далеко ты сам ходил в лес?

— Далеко. С ночевой. Осенью. Дошёл до заимки, что на пути к Хрипалихе.

— Один в лесу ночевал?

— Ну да.

— А дома что сказали?

— Ничего. Отец был в городе, а дед не заметил.

— Страшно было?

— Нет, — он шмыгнул, — ну, почти нет.

— Хочешь ириску?

— Оставь им.

— У меня много, всем хватит.

— Ну, тогда давай.

Небольшую речушку они сначала услышали, и только потом увидели. Даже не речка, ручеек, играющий в прятки с замшелыми поваленными деревьями. Сенька зашагал быстрее и вскоре довольно подбоченился — они оказались у небольшого, идеально круглого омута, черное зеркало которого отражало кедры и клочковатое небо.

Нырик прыгнул первым, и радостно зашлёпал лапками по воде:

— Чистая, чудная водица!

Пассажиры бутылок осторожно выбирались по одному и пропадали в глубине. Лёля попыталась сосчитать плюхающихся в воду омутичей, но сбилась.

— Лёля, — хрипло шепнул Сенька за ее спиной, — смотри...

Мирша лежал на дне наклоненной бутылки и не двигался. Глаза его были закрыты, а редкие белёсые волоски колыхались над головой.

— Ой, — Лёля прикусила костяшки пальцев.

Сенька затряс бутылкой, будто Миршу это взбодрит. Но безвольная фигурка только сильнее заколыхалась и стукнулась о пластиковую стенку.

— Он умер? — Сенька спросил так тихо, что Лёля скорее не услышала, а просто поняла вопрос.

— Не знаю. Похоже. Но может он просто уснул от усталости.

— Он не уснул, — раздался тонкий голос. Нырик и еще несколько омутичей выбрались на сушу и понуро сидели рядом, — Мирша хоть и старый, но крепкий. Просто он дольше других был в дурной воде.

— Ему можно помочь? — шепнула Лёля, будто боясь потревожить сон Мирши.

— Нет. Он ушел от нас насовсем.

Сенька осторожно достал Миршу и положил на покрытый мхом плоский камень. К этому времени весь речной народец окружил детей. Омутичи молчали. И дети молчали. И лес притих, будто прислушивался к беззвучному Лёлиному плачу. Только где-то высоко в небе, совершенно неуместно, гудел невидимый самолёт.

— Его надо похоронить, — шмыгнул Сенька.

— Как это? — встрепенулся Нырик.

— Ну... — Сенька растерянно посмотрел на Лёлю в поисках поддержки, но та молча тёрла глаза.

Тогда Сенька рассказал омутичам, как хоронили его маму. Его выслушали внимательно и некоторое время перешептывались. Нырик поведал, что отжившие своё омутичи просто уходят к большой усатой рыбе, спящей на самом дне. А закапывать никого не надо. Вода мудрая, сама решит, что делать.

Сенька опустил Миршу в воду и маленькое тельце медленно ушло на дно. Лёля бросила вслед небольшой желтый цветочек. Лес очнулся, загудел недобро, пригнулся под набухшим небом.

— Пора. Сейчас начнётся, — Сенька разглядывал тугие животы низких туч.

— Нырик, у вас всё будет хорошо, — Лёля старалась улыбаться, но выходило как-то криво.

— Да. Здесь добрая вода.

— Вот вам ириски. Прости, грильяжа нет. — Она развернула припасенные конфеты и сложила бумажки в карман.

— Ириски вкусные. Спасибо.

«Спасибо, спасибо, спасибо» — на разные голоса повторяли омутичи, пропадая в глубине. Нырик оставался у поверхности дольше всех, но вот и он исчез, сжимая в лапке ириску. И тут на дрожащее зеркало омута упали первые крупные капли дождя.

В деревню дети вернулись затемно. Мокрые, грязные, голодные, еле передвигая ноги. Лёлю никогда еще так не ругали. И никогда еще Лёля не была так горда собой. Они спасли целый народ. Ну и пусть никто об этом не узнает.

На следующий день бабушка собрала Лёлины вещи, как девочка и предполагала. Прощание с Сенькой было недолгим. Лёля нашла его на мостках, разглядывающего безжизненную реку:

— Сень, я теперь вообще не знаю, когда приеду. Здорово, что мы успели спасти омутичей, да?

— Да, повезло.

— Но ты не рассказывай про них никому, хорошо?

— Да кто мне поверит?

— Ну, все равно.

Он помолчали, разглядывая подъехавший фургон-лабораторию. Лёля нахмурилась:

— А если снова случится авария, и вода в новом омуте тоже станет плохая, что тогда?

— Найду им другое место, тайга большая.

— Хоть бы не пришлось тебе это делать...

— Угу.

— Ну, пока, увидимся!

— Пока, — Сенька задумчиво посмотрел ей вслед, и, засунув руки в карманы, пошёл к людям, вытаскивающим из фургона оборудование.

***

В первый же день учебного года Лёля получила пятерку за доклад о загрязнении рек. По невероятному совпадению накануне произошла новая авария на бумажно-целлюлозном заводе в далекой Хрипалихе. Лёля гордо рассказывала маме об успехах в школе, а в это время тракторист дядя Коля вместе с баженовскими мужиками искал пропавшего Сеньку.

Нашли его через несколько дней, в тайге, почти за тридцать километров от Баженовки, около небольшого, удивительно чистого болотца. Он лежал без сознания, исцарапанный, весь облепленный кровохлёбкой. При нём было две пустые пятилитровые бутылки и яркий пакет от ирисок. Один из егерей клялся, что видел рядом с Сенькой крошечного синего лягушонка с человеческой головой. Но никто в это, разумеется, не поверил.