Стартаперы (новогодний нуар)

- В новогоднюю ночь пойдём, - уверенно сказал Псих. - Новогодней ночью все будут сливу нажирать под "Голубой огонёк" и сельдь под шубой лупить как не в себя, и нам никто не помешает осуществить задуманное.

- В новогоднюю ночь хорошо бы шампанским упиваться под ёлкой, да и сельди под шубой тоже бы хорошо, признаться, - заупрямился я.

- Ёлок там до едреней фени, а вместо шампанского водки махнём, - невозмутимо парировал Псих. - А когда разбогатеем, ты себе сельди сколько хочешь купить сможешь, и шуб тоже. Много шуб. Вместе со вкладышами в виде красивых девок.

- Зимой почва мёрзлая, дятел. Как ты копать-то собрался? - выкинул я последний козырь.

- Фигня вопрос! - Псих презрительно скривился. - Разведём костерок, почва прогреется и размякнет.

Я представил это импровизированное фаер-шоу и загрустил. Но Псих не разделил моей грусти.

И вот мы стоим на кладбище. У нас с собой пара лопат, мешок и лом.

- Мешок, это чтоб трофеи складывать, - говорит Псих.

Мешок вместительный. Видать, много трофеев Псих собирается добыть. Ещё он достал откуда-то из-под одежды пару ленточек золотистой мишуры и пристроил их на ближайшее дерево.

- Для придания праздничной атмосферы! - таинственно сообщил он.

 

Псих ходит по кладбищу и придирчиво выбирает объект раскопок, что-то недовольно бурча и подсвечивая себе карманным фонариком. Лица с надгробий смотрят на него укоризненно. В их взглядах читается желание ожить и надавать гадёнышу хороших затрещин. Наконец, Псих останавливается и удовлетворённо бросает инструмент в снег.

- Копать будем здесь, - говорит важно.

Я пожимаю плечами. Здесь, так здесь. Мне всё равно. А покойникам, так и подавно.

 

Псих умело складывает костёр из собранных нами тут же веток, венков и прочей лабуды. Он умудрился где-то раздобыть ещё и несколько сломанных штакетин, и теперь сосредоточенно пытается их подпалить. Древесина сопротивляется и разгораться никак не хочет, но натиск Психа и жидкость для розжига костров постепенно делают своё дело. Через какое-то время костёр вовсю полыхает. В его мерцающем свете мой друг похож на кладбищенского вурдалака. Наверное, не лучше выгляжу и я.

 

Это наш очередной бизнес-план. Предыдущие два окончились полным провалом.

Да и то сказать, отлавливать бродячих котов, рубить им головы с лапами и сдавать купированных тварей рыночным мясникам под видом первосортной крольчатины - разве ж это бизнес-план? Дерьмо это, а не план никакой. Не говоря уже о продаже нумизматам жетонов метрополитена, выдаваемых за новую и очень редкую монету.

Вот домовину старую выкопать и обитателя её на запчасти разобрать. Вот это другое дело совсем, говорит Псих. Мы, говорит, по-любому разбогатеем на этом. Там тебе и черепа раритетные и кости аутентичные, говорит Псих. А то, может, и медаль какая попадётся. Или вообще зуб золотой.

 

Во мне план отчего-то вызывает подспудное чувство тревоги. Что-то меня смущает в нём. Я только пока не могу понять, что именно.

Но явно что-то неправильное есть в том, чтобы потрошить покойников, да ещё новогодней ночью. Не говоря уже, что ведь потом эту потрошатину где-то держать придётся.

Всего лучше на балконе, прикидываю я и берусь за одну из лопат. Смотрю на Психа и он берёт лопату тоже. Мы на пороге грандиозного стартапа, а значит, рефлексии здесь не место, думаю я и решительно вгоняю инструмент в тёплую твёрдую почву.

Где-то невдалеке заунывно стонет потревоженная птица.

 

***

- Чо-то он какой-то не такой, как я думал, - говорит Псих, с сомнением заглядывая в развороченную ямину. - Я себе как-то несколько иначе его представлял. Или это она, а не он? Ты как думаешь?

Я неопределённо пожимаю плечами. Вот мне сейчас забот других нет, как половую принадлежность отрытых дохляков определять.

Однако Псих ведь всё равно не отвяжется. Поэтому свечу фонариком на прикрученную к памятнику табличку с именем усопшего. Там значится какой-то Всеволод Сергеевич Дормидонтов. Не знаю, конечно, какие были нравы у покойного Дормидонтова. Но как по мне, Всеволод Сергеевич - это скорее мужик, нежели баба.

Псих соглашается.

В том смысле, что да, с именем Всеволод Сергеевич бабе несподручно как-то. В былые времена, разумеется. Когда он ещё Всеволодом Сергеевичем был, а не кулем полуразложившимся. Теперь-то всё едино ему. Никакой разницы совсем.

- Слушай, а ты чего это тут гендерный шовинизм устраивать вздумал? - говорю я Психу. - Ты давай лучше полезай в ямину и начинай потихонечку Дормидонтова этого на запчасти разбирать. Глядишь, и принесёт Дормидонтов пользу обществу в лице отдельно взятых представителей этого общества, а именно нас с тобой.

 

Однако Псих отчего-то медлит. Не хочет, видимо, в ямину лезть. Ссыт.

- Ты чо, зассал? - говорю я ему. - И как же тогда наш стартап? Бизнес-план наш по обогащению тогда как?

- И ничего я не зассал, - отвечает Псих. - Из ямины воняет просто. А у меня возможна аллегория на неприятные запахи.

- Так чего ж ты с аллергией на неприятные запахи по кладбищу по ночам шляешься? - спрашиваю я его. - Ну и сидел бы себе дома тогда.

 

В общем, делать нечего. Лезу в ямину сам. Одна нога по щиколотку проваливается во что-то мягкое. Неприятный запах усиливается.

Ничего, думаю я. Вот разбогатеем и заживём.

И выбрасываю к ногам Психа полусгнившую голову, некогда принадлежавшую Дормидонтову. Предварительно двумя точными ударами ловко отделив её от прежнего владельца.

 

Псих смотрит на бывшего Дормидонтова с опаской и говорит, что, возможно, мы и не сумеем выгодно продать дормидонтовский кочан. И вообще, говорит Псих. Вдруг нам этот дятел по ночам потом являться будет? А я, говорит, по ночам спать привык, а не Дормидонтовых всяких разглядывать. Не совсем целых к тому же. И ещё, говорит Псих. Чтобы из этой шняги нормальный пацанский череп сделать, под пепельницу, там, или ещё куда, его отваривать полдня придётся, и потом полировать ещё. Мороки много.

 

У меня, говорит Псих, идея получше есть. Бомба, говорит, а не идея. Мы, говорит, будем мальков карася в пруду ловить, водостойкими красками разукрашивать, хвосты им прикручивать и на базаре за гупий и вуалехвостов выдавать. Я всё уже продумал, говорит Псих. Вуалехвосты с гупиями дорогие, а мальки не стоят нихрена, и в пруду их до едреней фени. Всех вложений только краски водостойкие купить. Ну и марлю ещё. Для вуалехвостов.

- Какие вуалехвосты, дятел? - спрашиваю я Психа. - Какие тебе мальки зимой? Да и пруд замёрз давно.

Но Психа не так легко сломить.

- Мы лунку пробурим, и мальки к нам сами в руки полезут, - говорит он. - Накрайняк костерок на пруду разожжём, лёдик и растает. Опыт у нас уже есть.

Я молчу. Если Психу в башку втемяшилось чего, проще уступить.

 

А Дормидонтова этого, говорит Псих, давай зароем обратно, как было. Ну, может, не совсем как было, уточняет он, с сомнением посмотрев на развороченную ямину и отчленённую дормидонтовскую тыкву. Ну насколько возможно. И давай поскорее, добавляет Псих. Пока кто-нибудь идею с вуалехвостами не перехватил.

 

Мы уныло плетёмся обратно. С неба тихо валятся белые хлопья, и мир вокруг кажется волшебным. Сзади остаётся забракованный Дормидонтов и его наскоро засыпанное последнее пристанище. Где-то в ветвях снова вскрикивает птица.

- Надо в церковь сходить, Дормидонтову свечку за упокой души поставить, - неожиданно заявляет Псих. - А то нехорошо как-то с ним вышло. Пойдёшь со мной?

Я вздыхаю. В церкви Псих опять чего-нибудь отчебучит и в какую-нибудь историю влезет. Придётся идти. Нужно же присмотреть за идиотом.

Вдалеке неожиданно взрываются праздничные салюты, освещая небо разноцветными всполохами. Это значит, наступил новый год.

Впереди нас ждут очередные стартапы и яркие, красочные вуалехвосты