Подарок для Деда Мороза

«Давным-давно, у самой кромки леса стоял черный-черный дом. В этом черном-черном доме стоял черный-черный стол. На черном-черном столе стоял черный-черный гроб…»

– Что за хрень! – возмутилась я, захлопнув фолиант. На цветастой обложке яркими буквами с закорючками значилось «Детские страшилки. Народное творчество». – Провушка, верни мою книгу! Немедленно!

Черный кот с белым « галстучком» сидел на лавке, покрытой сложенным вдвое покрывалом. Сидел – и даже ухом не повел. Оне были заняты. Демонстративно. Любовались тщательно вылизанной лапой.

–Немедленно. Верни. Книгу. Гад такой!

Котейка повернул ухо в мою сторону только тогда, когда я швырнула в него полотенце. Предо мной предстал низенький старичок с забавно торчащей в разные стороны шевелюрой и длинной, почти до пояса, бородой.

– Вот что ты за домовой такой, – накинулась я на него. – Как ватрушки жевать – так первый. А как помочь – не допросишься.

– Как ты со старшими разговариваешь, – надулся Пров.

–Таак, – выдохнула я. Успокоилась и немного пристыженно добавила, – и что? Хозяйка в тереме я, живешь – хотя бы не пакости.

– Не уважаешь ты старость, совсем меня загнобила, – начал плакаться домовой. Даже слезу пустил. Одну. А сам смотрит хитренько так: одной хватит – или еще пару слезинок надоть? Чтобы уж наверняка разжалобить.

Знаю я его песню, чай, не первый раз почестей требует:

– Это ты старый?

– Вот пошто снова начинаешь? Сколько раз объяснял. Заведено у нас: либо подросток, либо старик. Так меня ни во что не ставишь, клубками бросаешься. А буду мальчонкой – совсем со свету сживешь.

Наклеп! Я аж задохнулась от возмущения: умеет же небылицы рассказывать.  Ну, сейчас я ему расскажу:

– По поводу старости. Помнишь мою пра-пра дальнюю бабичку, – я подняла голову и посмотрела на портрет именитой родственницы. Дама с косой ласково улыбнулась. – Ту, которая любит на утренней зорьке…

Домовой понимающе улыбнулся и почтительно склонил перед картиной голову:

– Властная женщина, с такой не забалуешь.

– Так вот, – продолжила я, механически переставляя на столе баночки. – Назначила она как-то одному молодому человеку рандеву. И забыла. Сам понимаешь, закрутилась, устала…

– Женщины такие женщины, – в усы ухмыльнулся он, на всякий случай отодвигаясь задом назад. Подальше от холста, на котором словно императрица возвышалась дама без возраста. В черном балахоне. На фоне сваленных в кучку черепов. Чтобы не скучать, она поставила «инструмент» на косовище и привычными отточенными движениями точила лезвие. До нас доносилось тихонькое «вжик».

– Не перебивай. Она, конечно, не пришла. Делать больше нечего. А мужик уже и с родственниками попрощался, и все чистое надел. Ждет. А ее нет. И завтра нет, и послезавтра тоже нет. Он уже бороду отрастил. В кресле ноги пледом укрывает, тапочками по паркету шаркает.  Измучился совсем, трубку по-стариковски курить стал. А ее нет. В общем, вспомнила она о нем лет через десять. Заглянула – а там не тот обаятельный красавец-мужчина, а глубокий дряхлый старик. Вот скажи, зачем он ей такой сдался. Понятно дело, она другого нашла, помоложе.

Бабичка на портрете улыбнулась, заправила под черный капюшон выбившуюся прядь волос. И немного насмешливо глянула на Провушку. Тот сидел на лавке такой степенный, солидный.  Голову по-стариковски склонил и покачивал ею так важно:

– Все вы женщины коварны. Бабуля твоя закрутилась, а ты… – Пров поковырялся пальцами в бороде, достал оттуда хлебную крошку и какие-то веточки. – Постой, ты это сейчас зачем мне рассказала? Хочешь сказать, что я трухлявый пенек?

Громко вздохнул, весь как-то сжался. Икнул от обиды и заявил:

 – Это ты во всем виновата. Совсем меня не любишь…. давно праздник обещаешь, а сама…

– Что сама? – ох, устала я от его ворчания. Всем недоволен, с утра до ночи только бу-бу-бу и слышно.

– Юль, грустно мы живем, – сменив тактику, заныл домовой. – Праздник хочу. Чтобы мед-пиво по усам текло, чтобы скатерть-самобранка. Чего ты ее жалеешь? Сколько уж ветошью в сундуке пылится.

– Тебе покушать или чтобы поругаться? – я внимательно посмотрела на старичка: если так выстилает, значит, придется праздник творить. Чего не сделаешь для тех, кого любишь. Только сначала помучаю его немножко. Для порядка. – Скатерть я эту не достаю. И не буду, потому что каждый раз она ворчит голосом моей греческой тетки. И не просто ворчит, а пытается подсадить меня на божественную амброзию. Ты пробовал эту гадость?

– Почему гадость? – удивился Провушка. – Среди вкушаемых мной напитков, –  тут он снова стал важно растягивать слова, – «Божественный нектар» в списке любимых занимает не последнее место.

– Гадость-гадость, – продолжала настаивать я. – Моим родственичкам за бесконечное время жизни проверенный веками рецепт надоел. Опостылело, понимаешь? Все попробовали, все видели. Ищут новых ощущений. Современная амброзия – это коктейль из полыни… , – тут я прикусила язык. – Дальше, помятуя твою любовь к экстриму, не скажу. И не проси.

– Вредина! – надулся он.

– Ничего себе. Я тут для тебя стараюсь, – хватит уже его дразнить. Не маленький, а обижается, как ребенок. – Хочешь праздник? Там люди скоро Новый год отмечают. Будет тебе и стол, и елка, и подарки с Дедом Морозом.

– Обещаешь? – обрадовался Провушка.

– Обещаю. Книгу только верни. Зелье стынет. Придется вылить все и варить заново. А у нас ласточкины яйца закончились. Да, ты не знаешь, куда делись птицы?

Домовой посмотрел в пол, под моим укоряющим взглядом медленно сполз с лавки и бочком-бочком переместился поближе к двери:

– Ты только сразу не ругайся, ааа… Я их к людям... того.

– Ну? Ты опять их раскрасил, хвосты завил и продал под видом райских?

– Каюсь, Юль. Прости старика. На вот, твои тридцать процентов, – он вытащил из-за пазухи пачку банкнот и протянул мне.

– Пятьдесят. Заговор из книги по окрашиванию и отращиванию перьев мой, – уперлась я.

– Ладно, держи. Алчная ты, Юлька, – Провушка щелкнул пальцами – и пачка стала значительно толще. Осторожно обходя меня, он протиснулся к столу, положил мою долю и исчез.

Даже и не поругались. А вообще, прав он. Издержки жизни в нашем мире. Терем и тот на обе стороны времен года выходит. В одно оконце почти каждый день метелью стучится зима. В другом – радуется зелени лето. А чего траве не расти: после моего заговора березовые колья и те корни пустили. Ну, а если Провушке хочется пирогов с ягодой лесной или грибами – с лукошком бегаю по осенней тропке.

Без праздника или дела любимого скучно, конечно. Вот и повадился домовой контрабандой заниматься. Не без моего участия, я тоже хочу. И потом, его одного к людям пускать…Там вообще не пойми кто: то ли волк под человеческой шкурой, то ли крокодил.

Кстати, о людях. Я быстренько накинула  рыженькую шубку, сунула ножки в теплые сапожки и поторопилась по  зимней тропе. Пусть пара верст всего до жлутого камня, который в иные миры перебрасывает, но … в людском мире столько соблазнов. А у меня дел много, чем быстрее вернусь – тем лучше.

Неспешным шагом я осторожно скользила по брусчатке. Город уже давно украсили к празднику: как-никак два дня до Нового года.  Вокруг все сияло, переливалось, призывно манило мигающими огоньками… Музыка то тут, то там… Уличные продавцы с пряниками, сувенирами, горячими напитками... И толпа людей.  Немного замотанные суетой улыбающиеся взрослые с пакетами и коробками… Бегающие у них под ногами шумные дети со сладостями, выпрашивающие, нет, требующие купить... Еще посеребренные высоченные елки с огромными шарами и лентами, ряженые зазывалы деды-морозы… Еще деревья, в ветвях которых запутались гирлянды.  Шум, гам, вкусные запахи булочек с ванилью, жареного мяса, шоколада. Может, зря мы живем в глуши – вон как здесь весело.

Да, прав был Провушка. Надо, надо нам праздник! Еще только посмотрела в зеркальные витрины – и сразу захотелось примерять, покупать и ни в чем себе не отказывать. Так, кофе с пирожными… Потом по бутикам. Обязательно куплю много-много всего ненужного. Не забыть бы еще оберточную бумагу, ленты, хлопушки, конфеты в коробках. И напиток «18+» с пузыриками. Не амброзия, конечно. Но почему-то традиция у людей под бой курантов его пить. Как вернусь, выманю из летнего леса кукушку. Пять капель – она не то, что прокукует, она сольный концерт за печеньку отработает.

Тут взгляд мой привлек огромный лайтбокс, где среди флакончиков и скляночек призывно улыбалась Снегурочка. Сразу и не поймешь: это средства для волос, настои для похудения или… точно, омолаживающая косметика. А это идея. Для подарка просто замечательно…

Нагулявшись по этажам, потратив почти отнятые у Провушки контрабандные деньги, я шла среди толпы. Вот где здесь мой единственный, мой самый-самый Дед? Хочу не подделку с искусственной бородой, а деда настоящего, крепенького.  И… вот оно, чудо. Мужчина с шикарной натуральной седой бородой.  Одет немного неряшливо, может, живет рядом. И одинокий, скорее всего. Отлично! Мне такой и нужен.

Я поспешила за почти моим Морозом, который, зайдя в магазин, в честь праздника одарил простеньким комплиментом продавщицу. До меня донеслось его «эх, где моя молодость...».

– Простите, вы не могли бы мне помочь? – спросила я Деда и тихонько щелкнула пальцами. Теперь он будет видеть во мне себя, пусть только попробует поотнекиваться. – Делать ничего не надо, а я неплохо заплачу. Сани, еда и напитки за мой счет.

Он улыбнулся:

– Вообще-то я не помогаю молоденьким девушкам, но, – он внимательно посмотрел на меня, вздохнул и обреченно добавил, – почему то не могу вам отказать.

На следующий вечер я ждала его у подъезда. Помогла надеть вышитый золотом красный кафтан. Подпоясала, расправила складочки на выступающем животе. Настоящий Дед Мороз! Накинула на него его же куртку: еще замерзнет наше великолепие, пока доберемся. Щелчок пальцев – и мы уже шагаем в холодных сумерках по едва заметной тропе. 

На пригорке мы остановились. Зимняя сторона терема с покатой заснеженной крышей подсвечивалась разноцветными огоньками. Витые столбики и арочки над высоким крыльцом выделялись обвитыми сосновыми ветками с шишками, в которые мы с домовым полдня вплетали пурпурно-красные гроздья рябины и оливково-зеленые ветки омелы. Резную дубовую дверь украсили рождественским венком с колокольчиком. Красота. Почти как в сказке.

– Ну что, милости прошу! – с улыбкой сказала я. – Вы наш желанный гость. Отдыхайте и ничему не удивляйтесь.

В светелке все было готово к празднованию. Елку счастливый Провушка украшал без меня: я крутилась на кухне. Он цеплял на мохнатые ветки пестрые шебуршащие банты, стеклянные шары с кружевом и гирлянды. Отбегал на пару шагов, прищуривал глаз, что-то перевешивал. Мне оставалось сотворить волшбу – как фонарики стали мигать и светиться.

Накануне я уговорила пушистую красавицу влезть в бочку. Кадка сама ножками до терема дошла, не сахарная. И сейчас нарядная лесная красавица то и дело поворачивалась, любуясь собой в зеркале. Одурманенная кукушка, на которую для успокоения нацепили несколько ярких камешков, торжественно замерла почти у макушки.

Стол рисковал проломиться под тяжестью салатов, рыбки, грибочков. В центре на  блюде нежилась курочка, чуть дальше в ведерке морозилась традиционная для людей бутылочка шипучего напитка. Бокалы, приборы, свечи…

Стеснительный поначалу Дед расслабился: детей нет, никого на стульчик ставить не нужно. Не нужно фальшиво умиляться стишкам чадушки, который по возрасту давно должен Гомера цитировать. Просто ужин. Пусть и в компании странных личностей, отмечающих праздник на день раньше. Мы сидели втроем и ужинали.

«Старики» очень быстро нашли общий язык. Мороз развязал кушак и совершенно не обращал внимания на рубаху и лапти домового. Они поговорили о легендах Олимпа, потом разговор перешел на рыбалку. Затем, увидев на груди гостя амулет «Молот Тора», Провушка завел разговор о Скандинавии. Им было о чем поговорить: о литературе, о причудах жрицов Египта, о мясе и специях… Я сидела, смотрела на этих двоих и улыбалась. Я снова чувствовала себя веселой и безмятежной.

Гость разлил в бокалы «нечто шипучее», по щелчку моих пальцев кукушка ожила. Покрутила головой, откашлялась, прокукарекала двенадцать раз и уснула.

– Ну, дорогие мои, с Новым годом! – я подошла к Морозу и подняла руку над его головой. – Подарок дорогому гостю.

Из моей ладони на волосы, лицо и бороду Деда стали падать снежинки. Они таяли, капельки отражали блеск елочных украшений. И седина стала исчезать, глубокие, похожие на свежие раны морщины разглаживаться. Черты лица стали четче, лик засветился особым светом, свойственным юности.

– Вот это дааа, – протянул довольный Пров.  – Дед то наш уже и не дед вовсе.

Мороз внимательно разглядывал свои гладкие, без  дряблой кожи руки, потом поднял кусок бороды, в которой  черных волос становилось все больше. Встал, подвигался немного, отмечая легкость движений. Подошел к зеркалу:

– Не может быть. Я молодею на глазах.

Он пораженно всматривался в отражение. Не веря глазам, пальцами прикасался к стеклу, пока зеркалу не надоели его поглаживания. «Двойник» подмигнул и с удовлетворением произнес:

– Красавчик. Сейчас еще килограмм пятнадцать уберешь – добрым молодцем будешь.

Лучше бы оно молчало. Разбила бы, кабы не старинное.

Радость Деда улетучилась:

– Что вы сделали, ироды! Это теперь мне нужно всю одежду менять, такие деньги тратить! А документы? Как я докажу, что я это я? А Пенсионный фонд, а банк? А что соседи скажут? Да меня люди засмеют. Мне шестьдесят три, и что… я теперь буду, как те перестарки в коротких шортах? … Нет, у меня уже двадцать лет спина болит. Да я благодаря этому на огороде у брата не ковыряюсь. Как я теперь от прополки изворачиваться буду?

Резко постройневший, без живота-подушки, он отскочил от зеркала, поддерживая ставшие широкими сползающие брюки. Ошарашенное зеркало, не ожидающее такой истерики, заволокло туманом. Елка, оглушенная ревом гостя, отодвинулась в угол и попыталась прикинуться развешенным на стене ковриком: если до драки дело дойдет – топорами махать начнут. Срубят, как пить дать.

– Но вы же сами говорили, что хотите стать моложе, – пыталась я успокоить шокированного гостя.

– Вот еще! Как можно стать моложе, такого просто не может быть! Я в свое время все средства перепробовал – глупости все. Все эти кремы, ботокс, молодежная одежда на стариках выглядит глупо. Настоящего омоложения не существует. И точка!

– Но ведь вы уже не старик. Зачем впадать в крайности? Джинсы с кроссовками носят все, – попытался урезонить гостя Пров. – Зачем на идиотов равняться? Вам не надо бить татушку и язык для колечка прокалывать. Просто живите в молодом теле. Не подстраивайтесь ни под кого. Делов то.

– А работа? Да я за свою жизнь наработался. Снова иди, снова стресс, снова ругань… А друзья? Да они меня засмеют! С кем я общаться буду? – бушевал Мороз. – Не хочу! Верните меня назад. Старым. Мне в том теле хорошо!

– Зачем так шуметь! Сейчас Юлечка пальчиками щелкнет – и пропадет потихоньку диво дивное, – успокаивал Мороза домовой.

– Потихоньку, говоришь. Немедленно! И праздник окончен. Везите меня домой! – Гость схватил кушак, перепоясал мешковатые брюки. – Куда это годится. Так я без порток сейчас останусь.

– Хорошо. Окончен так окончен. Ступайте ровно, на видличци до лева. Потом загнете за рог и глядите жлутый камень. Прекрочить – там и остановка покажется, – машинально выдала я.

– Кхе-кхе, – закашлялся домовой. – Юлька, ты обалдела штоль? Может, просто его пошлешь? Или клубочек заговоренный дашь? Забыла, с кем разговариваешь? Пойдет он сейчас аки жердь проглотил, а дальше? Мифические рога искать? Пожалей людину, говори по-человечески.

Услышав наши слова, Дед Мороз в легком помешательстве замычал нечто нераздельное и бросился к двери в лето. Перед ним из пустоты немедленно возник Пров, взял под локоток, заглянул в глаза и прошептал:

– Не волнуйся, голубчик. Я тебя выведу.

И они пошли. Глаза в глаза. Шажок за шажком. К противоположной двери. Там Провушка стянул с гвоздика свой тулупчик и куртку Мороза, щелкнул пальцами. В руках у остолбеневшего от чудес Деда появилась большая коробка.

– Мой подарок, ничего особенного, – успокаивающе сказал домовой. – Пойдем.

Они ушли... Я смотрела в темное морозное окно, ревела и хлюпала носом. Потом присела к столу, принялась утешать себя сладким. Вот что я не так сделала? Ведь сама слышала его желание, уловила это настойчиво-навязчивое стремление стать моложе… Почему так?

– Ты просто разрушила его мир, – неслышно появившись и будто считав мои мысли, умиротворяюще молвил Пров.  – Глупенькая ты еще, Юль. Человеческим деткам сызмальства вкладывают, что взрослый – это в пятнадцать, старый – в тридцать. В тридцать пять они уже готовы умирать: жить не для кого и незачем. Пойми, там все вокруг стареют – и наш Мороз просто не может иначе… Там вообще все с головой не в ладу, смысл жизни ищут. Нет бы, жить и чудесам радоваться. А не бурчать по-стариковски. Да не расстраивайся так. Они вообще все слегка того… как тот мужик, который свидания с твоей бабичкой десять лет ждал.

Я вздохнула:

– Как же это глупо.

– Глупо, да. Они потому и люди, обычные люди без всякого волшебства. Потому что сами запретили себе чудо.

Мы помолчали. Домовой, видя, что конфеты стремительно исчезают, придвинул к себе торт и блюдо со сладостями:

– Знаешь, Юль. Спасибо за праздник. Я тебе подарок приготовил. Возьми, – и он протянул забавного мягкого мишку.

– Ой, а Мороз? Признавайся, что ты ему подарил?

– Ну, я людей чуточку лучше тебя знаю, – он горделиво улыбнулся, облизнув с губ сливочно-кремовую начинку. – Чай положил. Улунчики там, пуэрчики. Конфеты еще с мандаринами. И носки.

– Носки?

– Носки-носки, – покивал головой он. – Учись. На каждый праздник чоловикáм носки дарят. А раз дарят – значит, и наш Мороз обрадуется.

– Как думаешь, Дед меня простит? За неделю-две его старое тело вернется,– расстроенно спросила я.

– Простит, наверное. Опомнится когда-нибудь... А знаешь, у нас замечательный праздник получился, – Домовой прищурил глаз и хитро посмотрел на меня.

Не торопясь встал, довольный собой. С удовольствием потянулся. Потом оглянулся в мою сторону и быстренько пробормотал:

– Посуда твоя!

Миг – и передо мной на лавке черный котейка. Самовлюбленное эгоистичное чудО, сыто мурча, боднуло меня пушистой головой. А потом… кот легко запрыгнул на елку, схватил за хвост ошалевшую кукушку и сбежал в лето.