САМАЯ ПЬЯНАЯ ГАЗЕТА В МИРЕ (гл.44 — Чукчи не то, чем они кажутся)
Когда от тебя убегает женщина — это очень неприятно. Это катастрофа всего твоего внутреннего мира. Того, как ты себя воспринимаешь. Ты-то сам думаешь: а вот я, ловкий паренёк, в чём-то даже крут. А женщина от тебя вдруг — мчится прочь! Не сказав ни слова. Потому что переговоры с тобой, по её мнению, заведомо бесполезны. Ты можешь воображать о себе, что хочешь, но побег от тебя женщины, которую ты уже мысленно видишь у себя в объятиях — это страшный удар. Всё то, что ты в себе уважаешь, оказывается вдавлено в грязь и признаётся отстоем.
Такие афронты всегда значат, что тебе надо что-то в себе менять. Или не менять. В конце концов, подвергать свою жизнь изменениям из-за реакции какой-то там девчонки — это путь слабаков и нюней. Нет! Настоящий мужик всегда остаётся таким, как есть. Он плюёт на мнение девчонок, что бы они там понимали, он доводит свои отвратительные качества до максимальных отметок. И всё равно когда-нибудь обязательно находит свою любовь.
И от меня сбегали женщины. Прямо со свиданий. Первый раз, когда мне было шестнадцать. Побег случился в разгар романтичной прогулки по оврагам с одновременным сеансом зажигательных анекдотов. Это была очень симпатичная блондинка, и она скрылась от меня в тёмных камышах. Я её звал, но она не отзывалась. Затаилась! Тем больнее мне было. Вторая девушка — брюнетка — пустилась натёк, когда мне было 19. Я репетировал в подвале ПТУ на дальней окраине концертную программу «Звуки поноса». В какой-то момент эта девушка вскочила, метнулась к лестнице, и категорически просила не провожать.
И вот — снова здорово, то же самое. От меня бегут, не желая что-то там объяснить!
— Степан, потом с тобой договорим, у меня проблемы, — сдавленным голосом просипел я Столбняку.
— А мы чо — не вместе идём?
— Заходи на концерт сам, если что — найдёмся.
— Ясен перец, от тебя, уродец, вон, чувихи с крейсерской скоростью сваливают. Такое ты отстоище, бре-ке-ке! — покрякивал мне вслед мой безработный друг.
А я уже мчался за Илоной. Я ещё видел её в толпе, где-то там, теперь вот там, за готами, которые явно тоже направлялись на концерт. Теперь рядом с усиленными нарядами милиции. Тоже, видно, по случаю концерта.
Я нагнал Илону у эскалатора.
— Привет! Я с билетами.
— Ну, я рада, — пожала плечами эта ясноглазая королева.
Мы встали на металлический язык эскалатора и тот принялся втягивать нас в холодный город.
— Ты что-то отмечал? — спросила Илона.
— Ну, праздник, на работе. 23 февраля сегодня.
— Я знаю. Но ты вообще на ногах стоять можешь?
— Даже бегать, сама видела.
Она снова пожала плечами.
— Ты не поэтому сбегала, — догадался я.
— Если ты договорился сходить на концерт со своим уродливым другом, так иди, — деталь за деталью стала открываться истинная причина. — Я, извини меня, его каждый день вижу. Каждое утро, как по часам, приходит, на золотой город пялится. Вчера заходил, весь отпизженный — фу! Сегодня — вообще с кошмарной рожей. И спрашивает ещё: «Где Конь?» А я откуда знаю, где тусуется какой-то там Конь? Который уже мне наврал про номер телефона. Гыт гым рывичыръувык!
— Что-что? — переспросил я.
— А, не обращай внимания. Это я на родном языке ругаюсь. Это значит «Ты меня рассердил».
— На адыгейский похоже, — блеснул я лингвистической эрудицией.
— Это чукотский, — сказала Илона.
Я завис. Я хотел что-то сказать, но лишь открыл рот, к которому внезапно перекрыли словопровод. Лишь в какой-то момент проскользнуло угловатое «ого».
— Я чукчанка, — продолжала Илона. — Теперь, когда ты это знаешь, я надеюсь, что ты воздержишься от анекдотов про мой народ. В таком случае, я просто не пойду на этот овэчвынкалыроквыргын.
— Чего-чего?
— На этот концерт.
— Хорошо, — ошалело сказал я.
— Вы здесь ничего не знаете о чукчах, — продолжала Илона.
Я хотел было возразить, что что-то всё же знаем, но эта голубоглазая красавица словно читала мои мысли.
— И даже если думаете, что знаете, то это не так. Всё, что вы знаете, ложь. Результат того, что у нас называется Эргыпыльын О’мрыэнатватгыргын (Великая Клятва), — продолжала Илона.
Мы вышли на мороз. Из метро, мимо избушки-«макдональдса», поворачивая направо, тянулся людской поток. Готы, панки, просто странные люди. Все они шли к огромному спорткомплексу, тянулись, как мотыльки на прожектор. В общем-то, мы были не страннее прочих.
— Эту Клятву много столетий назад дали Эргыпыльын ңэвъэнйыръын — Великие женщины, праматери нашего народа. Она о том, что ни слова правды не просочится наружу. Всё, что вы видите, что вы знаете о чукчах — это лишь представление, притом ложное, которое навязали вам мудрые чукотские праматери.
Я чувствовал, что мой мозг скоро вскипит. Может, эта девчонка меня разыгрывает? Но она была совершенно серьёзна и необычайно женственна. Она взяла меня под локоть, и я неожиданно стал очень горд.
— Также я уйду прочь, если с нами пойдёт твой уродливый тумгыльэтыльын — то есть, друг.
Мне не хотелось, чтобы Илона уходила. Я оглянулся, но Столбняка нигде не увидел.
— Мы с ним встречались по делам, — сказал я, в общем-то, чистую правду. А потом спросил то, что меня интересовало больше всего: — Но ты же не похожа — ну, на женщину Севера. По телевизору вы не такие.
— По телевизору вам под видом наших женщин показывают уродливых ынпыңэв (старух). А вы верите.
Всё-таки, может, она меня разыгрывает со всем этим чукотским языком?
— Я вообще-то, наполовину русская, — продолжала Илона. — Отец у меня — русский.
— Геолог? — предположил я.
Илона посмотрела на меня, как на идиота.
— Нет, — спокойно ответила она. — Музыкант. Бард. Он приехал к нам на нымным (стойбище) под посёлком Эгвенкинот. Большой, красивый, с гитарой, в шляпе, как американский қорагынрэтыльын (пастух). Никогда раньше в нашем нымным никто не давал овэчвынкалыроквыргын. И никогда после не было такого. Бард был такой нытанʼпэракʼэн (красивый), что все молодые и сильные ңэвъэнйыръын устроили после концерта поединки — кому достанется нытанʼпэракʼэн рэмкыльын (красавец-гость). Прмалтатгыргын (победу) одержала моя ытля (мать).
Мы подошли к стадиону. Рядом со входом, обозначенным на наших билетах, стояли тётки с безумными глазами с большими деревянными крестами и плакатом, на котором по-английски было написано: «Брайан, как тебе не стыдно?» Толпа панков, готов и ненормальных огибала этих тёток. Многолюдно было и впереди, сзади тоже подпирала толпа. Теперь даже захоти мы отсюда выбраться, у нас бы ничего не получится. Где-то сзади, или мне показалось, мелькнул Столбняк. Ну, или кто-то похожий, с разрисованной физиономией. Людей было очень много. Тысяч тридцать.
Я понял, что, возможно, это — самый большой концерт в моей жизни. Хотя, если подумать, в 1985 году я был в Новороссийске — там на стадионе выступала группа «Чёрный кофе», играла неведомый и модный хэви метал. Родители поехали туда с друзьями, ну, и меня взяли, а я оторопел. Хотя в Новороссийске людей было, наверное, всё-таки поменьше.
Мы прошли через контролёров, ментов, оказались внутри. Все коридоры спорткомплекса были забиты живописными ублюдками разной степени нетрезвости. Особенно диковинно смотрелись они на фоне спортивной наглядной агитации. Над каким-то дверным проёмом было написано «ПИВО». И я вдруг понял, что пиво — вот что мне нужно. Потому что во рту после всех сегодняшних приключений скопился гадковатый осадочек, и надо его смыть. Свежим пивом! Это ли не счастье!
— А пошли, зайдём сюда? — сказал я Илоне.
Я рисковал своей репутацией. Впрочем, в глазах этой девчонки-чукчанки она и так была, кажется, невысокой.
— Ты алкоголик, — Я не знал, что эти голубые глаза могут так испепелять.
— Ещё нет, — ответил я чистую правду. — Но сегодня я пил чистейший напиток хрррнбрррыгрогча, и мне необходимо прийти в себя.
— Что?! — Илона вздрогнула и замерла. — Ты пил хрррнбрррыгрогча? Ты знаешь, что это такое?
— Лучший напиток на свете, — не моргнув ответил я. — Хотя рижский бальзам малость повкуснее.
А в следующее мгновение Илона меня уже целовала. Сначала это был поцелуй хищный, жадный. Я, как мог отбивался языком от быстрых и словно жалящих наскоков органа вкусовых чувств чукотской красавицы. Но в какой-то момент движения наших языков стали более плавными и мягкими, а движения губ — из хищных превратились в нежные. По счастью куртка моя и куртка её скрывали мою реакцию в потаённом царстве ниже пояса. Голова кружилась. Мне уже, наверное, не надо было никакого пива.
И вдруг поцелуй прекратился, Илона оторвалась от меня и весело посмотрела мне в лицо:
— А ты классно делаешь уквэтык.
— Ты тоже, — признал я, восстанавливая дыхание.
Слово «уквэтык», несомненно, означало поцелуй. Я снова изнемогал от любви.
— Ты неспроста появился в моей ягталгыргын (жизни), — сказала Илона. — Я, если честно, хотела от тебя скрыться. Но ты знаешь вкус хрррнбрррыгрогча. Это меняет абсолютно всё. Пошли пить пиво.
— Стой, — сказал я. — Я читал, что народам Севера... ну, нельзя алкоголь.
— Это очередная неправда о чукчах, — ответила Илона. — Разве может народ, изобретший хрррнбрррыгрогча, бояться какого-то пива?
Когда мы входили, я заметил краем глаза рышущую тень. Столбняк — он был где-то рядом. Видел ли он, этот жалкий тип, наш шедевральный уквэтык прямо в коридоре спорткомплекса?
Пиво стоило бесчеловечно — по сто пятьдесят рублей за мягкий пластмассовый стакан. Деньги мои таяли, но мимо солёных крекеров я пройти не мог. Взял и их. Мы пристроились за свободным стоячим столиком.
— Мне было предсказание, — сказала Илона.
Она была похожа на инопланетянку. Держалась совершенно не по земному.
— Когда я уезжала из нымным я пошла к старой мудрой ынпыңэв (по-вашему это — гадалка, хот перевод не совсем точный). Она разметала кишки дикого оленя-ылвылю. И получилось так, что в далёкой Москве мне поможет найти отца человек, знающий вкус хрррнбрррыгрогча. По всему выходит, что это ты.
— У тебя есть его фотография? — задал я заведомо идиотский вопрос.
Но Илона, напряжённо глядевшая мне в глаза, кивнула, открыла сумочку и протянула мне фото. Старый, чёрно-белый снимок изображал мужчину и красивую молодую женщину азиатской внешности. Они стояли на фоне не то моря, не то океана, не то Берингова пролива.
— Папа и ытля, — сказала Илона.
Я всмотрелся в мужика. Он был на фото примерно моих лет. Значит, сейчас он где-то раза в два старше. Чем-то он был мне знаком, хотя лицо его ни о чём мне не говорило. Но вот шляпа... Шляпа... Что-то в ней было, в этой шляпе, но сообразить, что именно, я пока не мог.
— Ты знаешь этого человека? — спросила Илона.
— Не уверен, что знаю, — признал я. — Надо подумать. Так подожди, ты рассказывала, что когда приехал этот бард, все девчонки стали драться между собой?
— Да. Победила ытля. Она растолкала всех и оказала рэмкыльыну гостеприимство. Она завоевала это право. Веками повелось, что самая красивая женщина в нымныме отвоёвывает себе право ночи с заезжим мужчиной. Обновить кровь.
— То есть, поэтому ты наполовину русская?
— Во мне есть филиппинская, малайская, французская, американская, японская кровь, — невозмутимо ответила Илона. — Чукчи не так просты, как ты, может быть, думаешь.
— И больше твоя мама этого музыканта не видела? — спросил я.
— Никто у нас больше его не видел. Так это и должно быть на краю мира. Но когда я уезжала, старая ынпыңэв сказала, что мой отец ещё жив, и искать его надо в Москве.
— То есть, ты поэтому и приехала в Москву?
— Я сбежала от ытли, — Илона отхлебнула пиво. — Она стала очень жестокой и властной женщиной. Королевой нымныма. Хотя официально её должность называется председатель унъэлколқоч (тюленеколхоза). Но фактически она — королева. Её слово в нашем нымныме — закон. Она — очень жёсткий человек. Я в какой-то момент не выдержала, поехала учиться в Магадан, а оттуда в Москву. Сбежала.
— То есть, получается, ты — принцесса в изгнании?
— Да, получается так, — согласилась она.
Я изнемогал от любви. Мне казалось, что так сильно это чувство на меня не нахлынет. Но я готов был ласкать и рвать на части.
Повисла пауза.
— Ты говорила, что чукчи — не то, чем они кажутся, — начал я эту паузу заполнять. — Почему?
— Потому что мы — древний, мудрый народ. Ты ещё не понял? Когда-то мы жили там, где сейчас Тибет. В волшебной местности, которая у простецов называется Шангри-Ла. Но нас атаковали недруги, и мы ушли, и унесли мудрость с собой. Уйдя на край Земли, с трёх сторон окружённом водой, а с четвёртой — непроходимым лесом, мы возродили волшебную страну у себя, в таинственных горах. Там — источник мудрости, долгой жизни. Эту страну караулят знающие ңэвъэнйыръын.
— Не могу поверить, — сказал я. — Вашу волшебную страну давно бы нашли.
— Нет, — засмеялась Илона. — Всё начальство сидит в Анадыре, а местные никогда не признаются. Наш народ выработал особую маскировку. С чужаками мы — безобидные простаки, но на деле — знаем куда больше, чем показываем. Но в большом количестве чужаки к нам не приезжают.
— Хочу к вам, на Чукотку, — вздохнул я.
— Кишки судьбы извиваются причудливо, — заметила моя голубоглазая любовь. — Может быть, ты там и окажешься.
Любовь трясла меня как лихорадка. Передо мной стояла и только что со мной целовалась целая принцесса волшебной страны. Я был влюблён до дрожи, до холодного пота.
Вдруг раздался грохот. Это заиграла музыка. Я узнал Irresponsible Hate Anthem с альбома 1996 года Antichrist Superstar.
Музыка была мрачна, но в душе моей сияли прожектора. Из лопаток моих пробивались крылья, башка купалась в сладкой одури. Любовь. Сложное чувство.
Мы с принцессой пошли на трибуны. Позади нас сгорбленным Горлумом рыскала тень Столбняка. Он был рядом. Впрочем, моему непробиваемому, эгоистичному счастью это знание не вредило.
Овэчвынкалыроквыргын начался.
-
Прочитал как колпальхена наелся! С точки зрения чукчи естессно)))
Ваще обожаю книги о Севере, о тамошних народах и их половых причудах.
Лондон, Рытхеу, Фарли Моуэт, Нансен, Куваев и многие, многие другие, жаль я не запоминаю имена и названия произведений, вот недавно хотел перечитать книгу о молодом американце с искалеченными руками с китобойной шхуны который поневоле остался жить среди чукчей и обрел там счастье, а кто написал не помню совсем((
1 -
-
Пошёл гуглить, что такое хрррнбрррыгрогча, и ничего не нашел.
-