ПРОША

Базарчик у вокзала на проплешине между пятиэтажным микрорайоном в шесть домов и полосой отчуждения железной дороги возник в начале девяностых годов ушедшего века стихийно, без каких-либо решений и согласований городской управы и железнодорожного начальства. Много раз власти пытались закрыть этот базарчик. Привлекали милицию, службу санитарного контроля, пожарных. Накладывали санкции, выписывали штрафы и т. д. Однако базарчик продолжал существовать вопреки всем наездам, обрастая развалами, ларьками, громоздясь прилавками, тентами и огораживаясь сперва штакетником, затем мощным металлическим забором из рифленки в три метра высотой. Принципа ради надо отметить, это был уже и не базарчик вовсе, а солидный микрорынок со своей инфраструктурой, внутренним распорядком, нажитыми и устоявшимися традициями. Власти покряхтели-покряхтели, да на ту же задницу и сели: присвоили рынку статус муниципального унитарного предприятия, узаконив таким образом народное волеизъявление и собственный меркантильный интерес.

Х Х Х

Дурочка Нинка возникла на базаре тоже стихийно. Случилось это три года назад. А нищей дурочке в ту пору было лет двенадцать от роду. Внешне Нинка выглядела сплошным страхом Господним, явленным продающему и покупающему народу в предостережение и назидание супротив греховодства. Крохотные глазки, скошенные к переносице, вывернутые ноздри, раздвоенные губы, не прикрывающие желтых лошадиных зубов, полное отсутствие подбородка. Ко всему этому укороченная и усохшая в результате детского церебрального паралича левая нога и такая же правая рука, которую Нинка носила согнутой в локте и прижатой к тощему животу. Кисть увечной руки произвольно болталась при движении. Впридачу — постоянная, хроническая сопливость и слюнявость. Вот такая она, Нинка-дурочка.
Откуда она, чья, куда уходит после закрытия рынка, где обитает, чем кормится помимо того, что заставляют ее съесть торговцы, — никто не знал. Вразумительного ответа от Нинки почти невозможно было добиться, поскольку наличествовали у нее каша в голове и жутчайший дефект речи.
Как-то Нинка подобрала полудохлого котенка. Ушастого, уродливого и шелудивого. Котенок не хотел издыхать и потому изо всех своих котеночьих сил цеплялся за жизнь У Нинки он уместился в ладошке. Она долго разглядывала пискучий комочек, держа левую руку на отлете, потом жутко оскалилась, что долженствовало, предположительно, означать улыбку, и забормотала что-то вроде «П-о-ша, П-о-ша...»
Так при Нинке образовался Проша. Картина получилась — та еще! Два существа, два урода! Казалось бы, отвратное зрелище, но вдруг торгующий народ начал примечать странные изменения в собственном поведении и мироощущении. Если раньше какая-нибудь «овощная» бабка или нафуфыренная молоденькая продавщица с развала совали Нинке кусок, брезгливо полуотвернувшись, стараясь ни в коем случае не прикоснуться, то теперь каждая норовила погладить Прошу, а заодно и Нинку, хоть капельку посюсюкать и с тем, и с другой.
А о самой Нинке что уж и говорить-то. Для нее шелудивый котенок стал и другом, и ребеночком, и отрадой души. Поселился он у Нинки за пазухой и начал помаленьку преображаться в божеский вид. Мордочка округлилась, ушки покрылись нежным серовато-белым пушком, шерстка залоснилась здоровым блеском.
День у них начинался так. Сперва Нинка кормила своего питомца, затем прогуливала его на чистом зеленом пятачке у запасного пожарного выезда с рынка, потом принималась тетешкать, баюкать, ласково щекоча тоненькими, на редкость, кстати, длинными и красивыми пальцами кошачье брюшко, и только когда котенок умиротворенно закрывал глазки и препровождался на покой за пазуху к хозяйке, Нинка кушала сама и тоже затихала на ящике из-под мандаринов, привалившись спиной к забору. Вот такие дела. Прямо Герасим и Муму в современном варианте...
Так где же она все-таки жила-ночевала, эта самая Нинка-то дурочка? Подробности я выяснил из материалов уголовного дела. За городским кладбищем, вольготно раскинувшимся на многие версты вширь и вглубь, есть деревушка без названия с полудюжиной покосившихся, вросших в землю избушек. Обитают в данной деревушке несколько стариков, три древних бабки и одна собака. До поры тут, на отшибе, обреталась и Нинкина родня: мать-алкоголичка, отец, естественно, тоже алкогольный захлеба, три Нинкиных сестры и два брата, все пятеро много старше ее. К моменту описанных событий сестры и один из братьев уже успели бесследно раствориться на необъятных просторах державы, в которой много «лесов, полей и рек». При родителях вместе с Нинкой остался дебильный Васька, безобидный двадцатитрехлетний увалень.

Х Х Х

Из «Протокола допроса гражданина Сучкова Василия Семеновича, 1981 г. р., инвалида детства, безработного». Начало на странице № 14 дела №...
Вопрос следователя:
— Василий Семенович, вы понимаете, где сейчас находитесь и по какой причине?
Ответ:
— Ну... в ментовке...
Вопрос:
— А почему вас сюда доставили?
Ответ:
— Ну... Петровна с батей Нинку замочили...
Вопрос:
— Кто такая Петровна?
Ответ:
— Ну... это... мать.
Следователь:
— Уточните, пожалуйста, чья мать? Ваша и вашей сестры Нины Семеновны?
Ответ:
— Ну... это... да.
Следователь:
— Гражданин Сучков! Следственными действиями установлено, что вы не принимали участия в преступлении по отношению к вашей сестре Сучковой Нине Семеновне и не могли предотвратить данное преступление, так как были закрыты в деревянной клетке для перевозки поросят. Скажите, как вы оказались в этой клетке?
Ответ:
— Ну... они меня туда сажают на ночь.
Вопрос:
— Кто «они»?
Ответ:
— Ну, Петровна с батей.
Вопрос:
— Зачем сажают?
Ответ:
— Ну... чтобы ночью какую-нибудь жратву не пожрал.
Следователь:
— Понятно... А сестру вашу Сучкову Нину Семеновну в клетку запирали?
Ответ:
— Не-а-а... Она сама жрать не умеет. Только когда дадут. Дурочка...
Вопрос:
— Вы видели, как все произошло? Расскажите, что вы видели и слышали? Вы меня понимаете? Понимаете мой вопрос?
Ответ:
— Ну... это... Они («родители». — пометка следователя) бухие в усрачку... Петровна сказала: жрать хочу, давай... это... котенка сварим... Ну... Нинка не дала... Ну... батя ее трахнул молотком по голове. Она... это... упала, а котенок убежал во двор...
Следователь:
— Что же вы замолчали? Больше вы ничего не видели?
Ответ:
— Ну... нет... Петровна потом ее за ноги держала...
Следователь:
— Дальше!
Ответ:
— Батя ее бил молотком. Бил, бил... А я орал: «Не надо ее бить, она дурочка!»...
...Наутро Нинку обнаружил дед Кусакин. Он вышел во двор, неся в руках миску с тюрей, и направился к собачьей конуре, где на привязи обитал единственный на всю деревню пес Зюзя. По биологическому сроку Зюзя был ровесником восьмидесятилетнего деда Кусакина. Зубы у пса давно выпали, и деду приходилось кормить его то тюрей, как нынче, то кашкой жиденькой, то похлебочкой. А намедни прихватило у деда поясницу, вот и остался Зюзя без горячего. Ну да ладно, тюря-то, она тоже сытная...
На зов деда собака не объявилась. Совсем обленился пес! А может, подох? Дед каждый вечер загадывал и ждал, кто же из них первым отправится на тот свет: Зюзя или он сам?
Оказалось, им с Зюзей еще не пришел срок. Нинка, дурочка соседская, их опередила. Зюзя понуро лежал обочь своей будочки, понеже конура его была занята. Из нее торчала иссохшая Нинкина нога в стоптанной на левую сторону розовой детской сандалии (судмедэксперт позже даже удивился, как она сумела с наполовину вытекшими мозгами проползти пятьдесят четыре метра семьдесят пять сантиметров от родного порога до собачьей будки).
В день похорон Нинки рынок не работал. На запертых наглухо воротах висел плакатик: «Уважаемые господа покупатели! Извините, сегодня мы не сможем вас обслужить по независящим от нас причинам!» Прирученные «господа покупатели» подходили к воротам, читали объявление и удивленно покачивали головами. Отродясь, то бишь с момента своего возникновения на проплешине, рынок никогда не закрывался, а тут вдруг нате вам!...
Базарные торговки, хозяева палаток и развалов, служилые из администрации в складчину устроили Нинке пышные проводы. Дюжие рыночные охранники на руках пронесли гроб от деревни до кладбищенской церкви, где батюшка с хором душевно и волнительно отпели безвинно убиенную отроковицу Нину. Батюшка при этом заверил скорбящих, что Отец наш Небесный примет Нинку с особыми почестями, поскольку отмечена она была в земной жизни Его особой печатью. И рыночным людям от добрых слов священника стало легче, ибо чувствовали они в случившейся трагедии какую-то внутреннюю собственную вину, хотя, конечно же, никакой вины ни на ком из них не было.

Х Х Х

Проша вернулся на рынок где-то через неделю после похорон своей хозяюшки. За время вынужденных странствий котенок успел исхудать, зачумырзиться, словно шахтер после смены, и, наверное, переболеть парой-тройкой кошачьих болячек. Он искал свою мамку Нинку. Обходил ежедневно всех без исключения торговок. Около каждой из них останавливался, подолгу наблюдал, не отказывался от угощения, но в руки никому не давался. Ближе к вечеру Проша уходил на зеленый пятачок у пожарного подъезда, забирался на Нинкин ящик из-под мандаринов и ждал ее, изредка жалобно примяукивая. "Прямо душу рвал на кусочки",- как пояснила моя знакомая бабулька, собиравшая вокруг рынка баночки из-под пива.
Долго ли, коротко витала над рынком эта грусть-тоска горючая, но однажды зашли сюда молодая и красивая мама с крохотной хроменькой дочуркой, и Проша попросился к малышке на руки. Замурлыкал и принялся тереться об нее. Малышка прижала его к груди и спросила у мамы:
— Можно?
Мама немножечко подумала, а затем утвердительно кивнула:
— Ну что ж, бери. Будет у тебя дружочек.
Базарные торговки, наблюдавшие эту сценку, обревелись в прах. А потом бесплатно нагрузили женщину всякими вкусностями. Прижимистая тетка Оксана, торговка копченым салом, всучила вконец растерявшейся и смущенной маме малышки целый свиной окорок:
— Прошей его зовут. Не пожалеете... — и тоже заплакала.