Ночная королева

Костя жил в ближайшем Подмосковье и, чтобы успеть в институт к 8:30, каждое утро бежал бегом на маршрутку и в поезд на своей конечной станции садился всегда в одно и то же время.

Почти каждый день на Партизанской в его вагон входила одна и та же старуха.

Она тяжело, опираясь на палку и чуть приволакивая левую ногу, проходила к одинокому сидению, исключавшему всякое соседство.

Косте было любопытно ее разглядывать, тем более, что старуха, неловко повозившись, стараясь как-то устроить свое безразмерное, мрачное, как будто побитое молью, пальто, закрывала глаза и не открывала их до самой Арбатской, где Косте надо было выходить.

В его едва за двадцать она казалась такой же древней, как североамериканская секвойя. Старорежимная шапка-ушанка скрывала ее волосы и половину лба, но Костя был уверен, что она седа, как лунь, такой некрасивой пегой желтизной. Крупный с широкими крыльями нос скорбно загибался книзу, нависая над тоненькими, едва заметными на бледном лице, остатками губ. Кожа казалось пергаментной, без особых морщин. Скулы, подбородок и надбровные дуги сильно выдавались вперед, отбрасывая неровные тени на впалые щеки, то ли как у деревянной пустоглазой тотемной африканской маски, то ли как у макета лунного ландшафта — с кратерами, впадинами и черными дырами.

Вязаные, видавшие виды, деревенские варежки старуха никогда не снимала. Видно было только, что она все время перебирает пальцами, стараясь удержать сползающий с колен узелок, набитый чем-то бесформенным и очевидно тяжелым. Именно что узелок. Не пакет, не сумка, не рюкзак. Узелок, напоминающий фронтовой вещмешок.

***
Защита диплома была назначена на вечер. Костя умудрился опоздать примерно на 30 минут. И как назло он был первым по списку.
Когда он, запыхавшись, подбежал к аудитории, согруппники встретили его утешающим гомоном:
— Давай, как раз, Ночную Королеву ждали, еще не начинали.
— Кого?
— Ну Марию Константиновну, председателя комиссии. Она никогда не появляется в институте раньше пяти вечера. Давно уже ее так прозвали. Ты что, не знал? Учти, ей надо понравиться или будешь перезащищаться на следующий год, — с этими словами Костю впихнули внутрь.

Не поднимая глаз, пунцовый и сосредоточенный, Костя боком пробрался за кафедру, отфыркался, покопался в своих бумажках и только было собрался открыть рот, как кто-то удивительно сочным меццо-сопрано обратился к нему:
— Нефедов! Вы же Нефедов?

Костя повернул голову на звук.

Во главе стола сидела дама с идеально-белыми седыми волосами, уложенными в высокую затейливую прическу. Ярко-мышиного цвета глаза с насмешливым интересом разглядывали еще более запунцовевшего Костю, который вместо того, чтобы перейти к анализу образной фразеологии в произведениях современных английских писателей, совершенно невежливым образом разглядывал Марию Константиновну. А это, несомненно, была она.

Худощавое аристократичное лицо с высокими скулами и породистым крупным носом, слегка тронутое макияжем. «Наверное, с нее чеканили древнеримский профиль для монет,» — неожиданно подумал Костя. Пергаментная кожа цвета слоновой кости, практически без морщин. Неожиданно яркие полные губы, такой своеобразной формы, что глубокие носогубные складки становились почти незаметны. Шея, которая, наверное, точно могла бы сказать, сколько хозяйке лет, была предусмотрительно закрыта высоким кружевным воротником серо-голубой муаровой блузки.

Ночная Королева сидела абсолютно прямо, почти недвижимо. Только ее длинные сухие пальцы, едва выглядывающие из-под струящихся рукавов, бесконечно теребили массивный перстень. Костя мог бы поклясться на собрании сочинений Потебни, что это был по меньшей мере бриллиант.

— Что же вы, юноша, дар речи потеряли, — Мария Константиновна достала из-за спинки стула видавшую виды палку и требовательно постучала ею об пол.