Крейсер Его Президентского Величества (ч.2)
Первое, что я увидел, были гигантские механизмы. Это — моторы! Я знаю, видел их на плане крейсера. Они заглохли незадолго до моего рождения. Ольга один раз рассказала, что слышала от других, что просто кончилось топливо для моторов. Может, врут? С другой стороны — могут и не врать. Вон они какие огромные, много надо этого топлива. Мы, наверное, уже добрались бы до Москвы давно, кто его знает?
Я осторожно пошел вперед, стараясь держать в поле зрения девушку, которая неслышно скользила среди конструкций, поддерживающих палубу. И тут же шмыгнул в сторону, когда Ольга присела, подав мне знак.
— Пс! — тихонько свистнул я ей. — Эй! Что там? Ольга?
В ответ она только поманила рукой, и осторожно подняла автомат. Я не успел даже что-то сделать, как длинная очередь ударила по ушам оглушающим грохотом. Где-то послышался звон разбитого стекла.
— Вон там!
Она вскочила и побежала вперед, на ходу перезаряжая автомат. Мне ничего не оставалось, как броситься следом, ругая про себя несносную Жену, которая нырнула за какой-то тяжелый ящик. Я свалился рядом, ожидая пулю, но никто не стрелял в ответ.
— Совсем рехнулась? — зашипел я, стараясь не высовываться.
— Мне показалось, что там сидел кто-то!
— Где?
Сердце бешено заколотилось. А если и вправду есть кто-то?
— Давай, я пошла. Прикрой, Джек!
— Куда?! Сиди!
Но она уже легко кувырнулась в сторону и вскочила.
— Отбой! — вдруг сказала она громко. — Это мертвые.
— К-какие мертвые? — испугался я.
Ольга пошла вперед, опустив автомат. Я осторожно выполз из укрытия и пригляделся.
Наши!
В углу, перед высокой металлической стеной, приткнулась небольшая комната, построенная из металлических стоек. И когда-то застекленная. Еще виднелись огрызки выбитых стекол на рамах, и немалая же их часть валялась на полу. И много пулевых рваных дыр вокруг, на стенах, на стойках и внутри комнаты.
И еще стол, длинный и узкий, заваленный бумагами. И еще несколько скелетов, обтянутых высохшей кожей на черепах. Но в том, что это наши, я ни капли не сомневался. Форма еще сохранилась на скелетах, пятнисто-грязной расцветки, и с потемневшим от времени маленьким шевроном в виде американского флага на рукаве. В такой же форме ходил наш техник Джозеф, как я помню. Потом его океан забрал.
— Их убили! — прошептала изумленно Ольга, осторожно толкнув дверь, висевшую на одной петле.
— Откуда ты знаешь? — тоже шепотом спросил я, стараясь не смотреть на череп одного из сидящих мертвецов. Собственно, от черепа там оставалась только часть, с верхней челюстью и одной глазницей.
— Да посмотри же! Видишь дырки в форме? Это от пуль! Я-то сюда не попала, выше стреляла, ну, чтобы напугать.
Она бесстрашно тронула пальцем форму на спине у одного из сидящих. Потом повернулась ко мне:
— А что это, по-твоему?
— Не знаю... — пожал я плечами. — Слушай, а, может, это вирус?
Ольга отпрыгнула от трупа, потом погрозила мне кулаком:
— Ерунду говоришь! Вирус маленький, он не делает таких дырок.
— Это ты ерунду говоришь! Откуда ты знаешь, какой он, этот вирус? Ты его видела?
— Видела! — как-то зло выкрикнула она. — Он съедает лицо, а потом останавливает сердце! Дядя Костя так умер, понял? Ты маленький был, ты не помнишь!
Я промолчал. Ей виднее. По ее рассказам, вирус мог вытворять штуки почище, чем дырки в форме...
— А почему их убили, как думаешь?
— Не знаю.
Она задумчиво перебирала бумаги на столе. Потом вдруг радостно вскрикнула и подняла над головой маленькую книжку и завопила:
— Ура!!!
— Ты чего? — всполошился я.
— Ты знаешь, что это такое?
— Нет.
— Фотографии!
Я вскочил. Ольга открыла книжку и заговорила, часто и горячо, разглядывая книжку огромными глазами:
— Ух... я помню!.. Это же дядя Ричард!.. Вот он, видишь? Ой... смотри, это мой дядя Костя! — заорала она радостно, тыча пальцем в фотографию. — А это... это... как же его... дядя Фред. Джек?
— Что?
— Это твоя мама.
Сердце прыгнуло куда-то наверх. Женщина со строгим лицом, в форме, стояла возле стола, опираясь на него рукой, и смотрела куда-то в сторону.
— Мама? Моя?
— Твоя, Джек, твоя! — радостно рассмеялась Ольга и обняла меня. Потом осторожно вытащила фотографию из-под целлофановой обложки. — Я ее хорошо помню! Держи!
Мама...
Я еще очень долго смотрел на фотографию, стараясь запомнить каждую черточку ее лица, поворот головы, позу, ее руки. Правда, представлял ее немного другой, но сейчас... Она была красивее всех на свете!
— А это сам Его Величество Президент! — вырвал меня из тишины благоговейный шепот Ольги.
— Где? — ахнул я.
— Вот он, посередине, видишь?
По сравнению с окружавшими его людьми, Его Величество был очень мал ростом. Нахмуренный, седой, с темным, прорезанными морщинами лицом, в темной форме с медалями, он выделялся среди всех. Впрочем, как и положено Президенту Великой Страны.
— Вот он какой, великий человек... — прошептал я, трепетно держа фотографию. — Как нам сейчас его не хватает, правда, Ольга?
Она кивнула, рассматривая фотографию из-за моего плеча. Потом толкнула меня в спину:
— Смотри!
Я повернулся. Ольга показывала на кривую надпись на стене, сделанную какой-то то ли краской, то ли маркером.
— Что написано?
— " У... нас... кончи-лось... топ-ли-во... Амери-ки бо... боль-ше нет... не-куда... бе-жать... мы... все... ум-рем!.." Мы все умрем? — удивленно обернулась она ко мне. — Как это понимать?
— Там так написано? — переспросил я.
Она кивнула.
— Наверное, это от отчаяния написано, — убежденно сказал я. — Бывает такое. Мы ведь не умерли? Нет. Значит, он ошибся!
— А если нет? Почему только мы с тобой живы?
— Может, потому что ты из Москвы, а я Муж твой? — неуверенно спросил я, чувствуя, как снова волной накатывает страх.
— Пойдем, а? Как-то мне страшно, Джек...
Мне тоже стало страшно. Я молча схватил Ольгу за руку и потащил обратно к двери, туда, откуда пришли, чувствуя, как вокруг нас шепчется океан. Или показалось, не знаю. Но мне и вправду было страшно. От всего — от этого моторного отсека, от молчаливых мертвецов, от гула волн океана за толстым бортом, от испуганных глаз Ольги...
Она молчала всю дорогу обратно к каюте. И, лишь усевшись на кровать, горько расплакалась.
— Оль... ты чего, а?
От этих слез мне стало не по себе. Я редко видел ее плачущей. Но сейчас мне тоже почему-то хотелось плакать.
— Джек... мы умрем, да?
— Что за глупости? — попытался я возмутиться, но мне это не удалось. — Мы не умрем!
— Но там было написано, что мы умрем... — всхлипнула она. — И Америки больше нет!
— Но Москва-то есть! — горячо возразил я. — И мы туда попадем!
— Когда?
— Скоро, Ольга, я думаю, что уже скоро. Не можем же мы плыть так долго?
Она легла на подушку и укрылась одеялом. Я погладил ее по волосам и тихонько сказал:
— Главное, что мы живы, слышишь?
Но теперь я в это и сам с трудом верил...
***
Солнечные батареи исправно давали электричество. Я с удовольствием подставил лицо теплым струям воды в душе, нагретым на солнце. Хорошо, что еще и опреснители исправно работали, перерабатывая воду океана в чуть солоноватую, но вполне приемлемую пресную. Правда, много ее не выпить, живот болеть начинает. Но я, кажется, уже привык.
Ольга спала крепко. Правда, мне показалось, что у нее поднялась температура, но я решил, что это из-за переживаний. У меня бы тоже температура поднялась...
После душа я потопал в капитанский салон и начал готовить еду. На двоих, как всегда.
Интересно все же, почему убили наших, там, в моторном отсеке? И кто убил? Люди?
Люди?!
Да нет же, не может быть! Я отложил консервный нож в сторону. Если бы люди были здесь, то и нас с Ольгой они бы тоже не пощадили!
«Кара небесная настигла тех, кто пошел против Отца Нашего Небесного... — всплыли в памяти строчки Послания Президента. — ...и лишь малая толика человечества, оставшаяся здесь, способна вновь воссоздать мир. Нормальный мир, без боли и страха, мира без войн и нищеты. Где нет людей, убивших этот мир своими грязными помыслами. Пусть будут они всегда прокляты!»
Люди, убившие мир. Сволочи! Нет вам прощения!
Я достал фотографию своей мамы, поставил ее перед собой и улыбнулся. Видишь, мам, я еще жив. И мы не поддадимся людям, обещаю!
— Привет, — вошла Ольга и потянула носом. — Мясо?
— Ага. Садись, сейчас разогрею...
Выглядела она неважно. С помятым бледным лицом, заспанная. Села на стул, безвольно положив руки на стол, и замерла, уставившись в одну точку. Я быстро подогрел еду и вывалил мясо на тарелку. Поставил перед ней и налил стакан воды.
— А ты? — подняла она красные глаза.
— Сейчас. Ты ешь, пока горячее.
Она взяла вилку, неохотно поковыряла мясо, потом отложила ее в сторону:
— Не хочу.
— Слушай, а ты не заболела, случаем? — встревожился я.
— Ты знаешь, как умер дядя Костя? — вдруг хрипло спросила Ольга.
Я замер над едой. Ольга отодвинула тарелку и заговорила. Ее руки бесцельно елозили по столу, словно она складывала какую-то головоломку:
— Я тогда не могла уснуть. Вышла посмотреть на звезды. И увидела, как дядя Сеймис дерется с дядей Костей. Они били друг друга, а твой папа пытался им помешать. И тогда дядя Сеймис ударил дядю Костю ножом... прямо сюда, — показала она на шею. — Он так захрипел, страшно, и упал. И тогда твой папа стал драться с дядей Сеймисом. Ножик у него хотел забрать. Но дядя Сеймис был сильнее, он убил твоего папу. Он вышвырнул его за борт.
Про еду я совсем забыл. И ловил каждое слово.
— Потом дядя Сеймис выбросил и дядю Костю в океан. Твоя мама долго плакала, и все грозилась убить дядю Сеймиса. Но он сам умер, через три дня.
— Но... папу ведь вирус убил, — прошептал я. — Ты же сама сказала!
— Я испугалась, Джек. Помнишь, я прибежала к тебе и забрала с собой, туда, вниз? Ну, там, где все консервы наши хранятся, помнишь?
Я кивнул.
— Потому что я испугалась, что дядя Сеймис и нас убьет. Поэтому мы и сидели несколько дней в продуктовом отсеке. А потом, помнишь, я ходила наверх? Помнишь. Я тогда ходила искать твою маму, но никого так и не нашла. Никого не было.
— Врешь! — вскочил я. — Ты сказала, что мама ушла вслед за папой! Ее океан забрал! Я ненавижу тебя! Ты врешь!
— Забрал, — усмехнулась Ольга. — А куда ж еще она могла уйти? Ты еще где-нибудь кого-то видел, кроме нас?
Она не врала. Я по глазам видел.
— Он всех забирает, океан. — Ольга закрыла глаза и зашептала. — Больше нет никого. И Москвы нет, Джек. И Америки нет. Я читала. Он все забрал.
Мне очень хотелось закричать. Ударить ее, толкнуть, подмять. Кусать, бить. Но чтобы она не говорила таких ужасных вещей. Только я даже шагу не мог сделать. Она не врала.
— Где читала?
— Есть книга одна. Президент сказал, что она — наш путеводитель. Блиб.. нет, Библия называется. Я там страничку даже пометила, о которой он говорил. Только там про Москву нет ничего. Я читала. Все читала, от начала до конца. Там нет ничего, Джек. Нас обманули. Мы люди, как они. Нас нет.
— Но мы же здесь! Ты и я! Мы же здесь.
— Но мы умерли, Джек... Я устала. Мне страшно. Я хочу домой... — Она вдруг схватила меня за руки, и зашептала, горячо, тихо, страстно. — Джек, милый, родной, идем домой, а? Пожалуйста! Я боюсь этих мертвых, там, внизу. Идем домой, Муж мой... Пожалуйста... Он там, в океане... Там все, там тепло, там земля, Джек... Идем?
Я ударил ее. Несильно, по щеке, видя, какие становятся у нее глаза.
И она упала. Медленно, страшно, будто неживая. Вот как сидела, так и упала со стула, с противным звуком ударившись головой о пол. Захрипела, дергая пальцами рук, потом как-то дернулась и затихла.
— Ольга?
У меня даже сил нет подойти к ней. Я боялся ее, ее слов, ее лица, мертвенно-бледного, неживого.
— Оля? Ну скажи же что-нибудь, Ольга!
Она вдруг вздрогнула. Медленно поднялась, сначала на четвереньки, потом, опираясь на стол, встала в полный рост. Постояла так минуту, закрыв глаза. И пошла к дверям.
— Ольга!
И тут меня прорвало. Я выскочил вслед за ней палубу и закричал. Громко-громко, как всегда делал, если мне было страшно. Но мне было страшно вдвойне...
Ольга не реагировала. Лишь медленно шла к борту, туда, где была задвижка.
Открыла ее, с трудом нажав на кнопку.
Обернулась, посмотрела на меня.
Как-то неуверенно улыбнулась:
— Прости, Муж мой. Приходи к своей Жене, ладно?
И шагнула за борт...
Я еще несколько минут смотрел на открытую щель, потом почувствовал, как закружилась голова. И упал.
Ольга не соврала. В том путеводителе про Москву и Америку ничего написано не было. Там вообще ничего не было, кроме двух страничек, набранных мелким убористым шрифтом. Остальные страницы были выдраны с мясом, обнажая лохматые внутренности кожаной обложки.
Я сидел на носу крейсера Его Президентского Величества. Огромного корабля, со странным именем «Noah». Кто его так назвал — не знаю, и что оно обозначало — тоже. Раньше он назывался «Enterprise», почему-то...
Я сидел на его железном носу и смотрел на океан. Я тебя не боюсь, слышишь? И даже приду к тебе.
Вернее, к маме и Ольге. Помнишь, как там было? «И я, Джек, клянусь любить и беречь тебя, как завещал Отец Наш Небесный, как завещали отцы-основатели и наши предки. Клянусь быть с тобой в горе и радости, в болезни и здравии, до тех пор, пока смерть не разлучит нас. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа — аминь!». Значит, я должен быть с тобой. Потому что мне плохо без тебя, Ольга. И потому что я еще не рассказал тебе, что чувствую, когда обнимаю тебя, как мне горячо и приятно.
Может, там, внизу, гораздо лучше? И черт с ним, что нет Москвы и Америки. Но зачем-то все ушли в океан, верно? Зря я его боюсь. Он ведь ласковый и сильный. Маму мою принял, Ольгу тоже. Папу принял. Может, я зря его так боялся?
Достав фотографию мамы, я долго смотрел на нее. Потом бросил в воду. Зачем она мне, если я могу и так с мамой встретиться... Потом достал Библию, пожал плечами и швырнул следом за фотографией. Я все-таки прочел то, что было обведено на оставшихся листках красным карандашом. Хочешь, скажу тебе?
«...И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время... И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем... Истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю...»
Вот так.
Еще раз посмотрел на солнце. Потом встал на самый край носа, широко раскинул руки и прыгнул вниз, прямо в океан.
Тепло.
Только под водой нет воздуха. И легкие очень жжет...
В горе и радости...
Мама...
«… во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей…»
(Быт.7:11-24)
…и шел 6935-й день с тех пор, как разверзлись хляби небесные…
-
-
-
С чувством написано, мне понравилось. Ольга и герой живыми получились
-
-
-