ЖРАЛЛО

Маленькая Ирка ждёт не дождётся — когда уже полягут спать всякие там мамки с папками. У неё было разработано и полностью спланировано одно дельце. Оставалось его только провернуть. Но вот беда: по квартире рыскали свидетели, облачившись в родительские личины. А дельце было, что надо! Операция «Персики». Тёть Таня, мамкина сестра, забегала в гости, пока Ирка была в этой разнесчастной школке, и принесла невероятные, сумасшедшие, сногсшибательные персики. После ужина, естественно, Ирке выдали один из этих головокружительных плодов. Но лишь один! Какая непростительная родительская глупость. Само собой, Ирка принялась гундеть. Выпрашивать.

— Это на праздники! — отрезала эта самая мамка. — Маленько побаловали себя и достаточно.

А папка — посмотрите на него — прибавил:

— Будешь лопать без меры, и нападёт на тебя Жор Жорыч! Станешь как Людмила Ивановна.

Людмила Ивановна, с папкиной работы, была, конечно же, колоссальных объёмов тётенька, но уж явно не от персиков. Один раз, когда на папкиной работе делали дурацкий детский утренник, то стали потом сидеть за столом и одновременно орать про всё на свете. И дядя Витя, тоже с папкиной работы, танцевал с Людмилой Ивановной медленный танец. А потом он с ней куда-то ушёл.

— Вес взят, — сказал папка.

И все очень сильно смеялись. А Ирка зачем-то запомнила этот случай.

— Дочь! Кот и черепаха! — отвлекли Ирку от мыслей и от раскраски «Трое из Простоквашино» воспитательным воплем.

— Опя-я-я-я-ять! — Она вселенски вздохнула и громко топоча пошла на выручку.

Кот Мурзон кувыркал черепаху Пулю по ламинату в гостиной. Как тазик. Не мог нарадоваться своему охотничьему счастью и, периодически, давал круг почета по персональному сафари. Для Пули эти стычки были хоть и безопасны, Мурзон как-то понимал её принадлежность к семейству, но категорически неприятны.

— Эй, котак... Ты опять? — хищника схватили за шкирку и уволокли в детскую.

Для Ирки Мурзон считался не то чтобы дураком. Ей было всё-таки грустно, что он не говорящий, не таинственный, не чёрный, а «стоцветный» и весь какой-то не волшебный. Одно слово — Мурзон.

— Сейчас своего чая напьются до умопомрачения, и пойдём на дело, — сказала Ирка Мурзону.

И тот вроде как согласился. А что ему ещё оставалось делать? Он предполагал, что на дело он «пойдёт» точно так же, как и «ушёл» с охоты на Пулю. Принудительно.

На кухне звякали чашечками, бренчали ложечками, перекидывались смешками, а Ирка прикидывала великое ограбление холодильника. Хотелось взять, это понятно, все персики подчистую. Но расследование мгновенно выведет на неё и наказание, особенно перед каникулами, совсем не входило в её планы.

— Два возьму быстренько и всё. Три возьму. Да, кот? — шла гангстерская мысль. — Три возьму! И один там съем. Быстренько. Чик-чик — готово!

Дедушка так любил говорить: «Чик-чик — готово!» Иркин дедушечка. Дедушулькин. Дедушочичек. Сейчас пресильно болеет. Но выздоровеет. Обязательно. Хо! Чик-чик и на поправку.

Стукнули-брякнули и ввалились в комнату родители.

— Так, королевна, подсобирываемся спать живенько.

— Я и так собираюсь, — хитрая маленькая Ирка.

— По ночам по квартире с котом не блукать! — пригрозила мамка.

А папка — кто бы мог подумать — добавил:

— Будете баловать, попадёте в иномирье. Коты чуют иномирье и могут открывать порталы. Особенно ночью, когда все нормальные ребятишки спят.

— Наш-то котяра? — захохотала Ирка. — Не чует он никакого иномирья. Вон он, валяется на подоконнике — ноги задрал.

Но родители, проверив достоверность информации о том, что портфель к завтрашнему дню собран были таковы. Время рассыпалось на хрустальные пылинки ожидания, восторженными кубиками по доске предвкушения затукало детское сердце. Город засыпал — просыпалась шкода.

Вооружившись брелоком-фонариком, какой-никакой источник освещения, грабители бесшумной тенью миновали коридор, оказались в охваченной тьмой кухне и обступили невозмутимо дремлющий холодильник.

— Так-так-так, Мурзончик. Посмотрим, — зловеще прошептала атаманша невеликой банды и распахнула дверцу.

Холодный свет обнажил содержимое. Взгляд Ирки упал на один из нижних ящиков. Вот оно. Сокровищница. Безмятежные полежанки невероятных, сумасшедших, сногсшибательных персиков. Протяни руку и возьми. Чик-чик — готово!

Она склонилась к ящику. Осторожно — сама секретность — выдвинула фруктовое хранилище. Плёвое дело! Но тут заёрзал, зашумел дурацкий котяра, принялся вырываться из рук атаманши, брыкаться. Крепче прижав к себе подельника, Ирка не сумела удержать равновесия и полетела кубарем внутрь. Прямиком в «персиковую».

Она зажмурилась, сморщилась в гримасе, приготовившись больно ударится о холодильниковы внутренности. Но минуло мгновение, ещё, а затем и ещё. Ощущение полёта не прерывалось ударом. Ирка открыла глаза и тут же, словно на перину, хлопнулась на огромные, мягкие валуны персиков. Следом брякнулся Мурзон.

Холодильник стал огромнее самых немыслимых небоскрёбов. А Ирка с Мурзоном не больше спичечных коробков.

— Что это? Что это за такое? Что это за странности? — заверещала грабительница самыми противными вариациями пискотни. — Ой-ёй-ёй! Что такое! Что такое, я немедленно спрашиваю!

— Не шу-ми, — гулко хрустнуло наверху. — Не шу-ми, маленькое едалище.

Ирка взглянула наверх. Сквозь стекло нижней полки на неё измученно смотрела банка квашеной капусты. Она надувала щёки, вздыхала и заметно страдала. Ирка пошла на ультразвук, оглушив саму себя.

— Ну, не надо так орать! Ну, не надо так орать! Ну, не надо так орать! Ну, не надо так орать! — зачирикали четыре куриных яйца с боковой полки.

— Не шу-ми, маленькое едалище, — безжизненно гудела квашеная капуста.

— Какая я тебе едалище! — Ирке надоело пищать, и она взялась орать.

— Не шу-ми...

— Так-Так, — Ирка завертела головой. — Так-так...

Взглядом наткнулась на Мурзона. Вот оно!

— Кот! Ты волшебный? — грянула она на весь небоскрёб.

— Жрать дай! На улицу пусти-пусти! — нагло заорал он в ответ.

— Так. Значит, это мы с тобой уснули, пока родителей ждали. И теперь находимся в очень удивительном сне. Понял?

— Жрать дай! На улицу пусти-пусти!

Мурзон действительно оказался тупорылым. Даже возымев статус волшебного кота.

— Швырните меня кто-нибудь в морозилку, — нахохлился пожелтевший от горя шматок сала. — Вы все здесь так орёте...

— Надо себя сильно щипать, и настанет просыпание, — инструктировала Ирка Мурзона.

Тот ошалело на неё смотрел, не предпринимая никаких действий для пробуждения. А Ирка щипала себя отчаянно, старательно, озвучивая каждое движение.

— М! М! М! Получай! — разъяренным гусем впивалась она в свои руки и ноги.

Но пробуждения не случилось. Зато случился страшный грохот из овощного ящика. Неведомая сила двинула его вперёд, дав открытое пространство армии пожухлой моркови, ловко перепрыгивающей в «персиковую».

— Рэ. Пэ. Пэ — страшно стонали они. — Рэ! Пэ! Пэ!

Ирка взялась пищать на второй круг.

— Господи, спаси и сохрани, — быстро-быстро, горячечно затараторила половина луковицы, закатившаяся за банку с зелёным горошком и напрочь забытая всеми. — Спаси и сохрани. И укрепи мой дух, Господи. Не ведаем, что творим. Слёзы наши, грехи наши, боль наша. Господи наш, спаси и сохрани.

Морковки схватили не перестающую верещать Ирку и поволокли её на верхнюю полку. Та, успев схватить Мурзона, перевела дыхание и пуще прежнего дала по небоскрёбу сигналами воздушной тревоги.

— Жрать дай! На улицу пусти-пусти! — храбрился кот.

— Не шу-ми, — пованивала квашеная.

— Рэ! Пэ! Пэ! — гремела морква.

— Господи, спаси и сохрани, — рыдал лук.

— Может быть уже кто-нибудь меня, в конце концов, закинет в морози... — умирало сальце.

Наверху, рядом с возлежащим на блюде исполинским жареным цыпленком, нервным инквизитором вертелся лимон. Пожухлые войска бросили Ирку к его натянутой кожуре. Лимон вкрадчиво, сахарно окислил слух.

— Крала здесь, маленькое едалище? Днём крадёте и ночью крадёте?

Ирка только плакала и тряслась, глядя в мёртвые, как у рыбы, глаза лимонного инквизитора.

— Молчи-ишь. Молчи-и. — наседал желтяк.

— Меня сейчас мамка и папка найдут. И тебе капец! — всхлипнуло дитя.

— А не найдут! — старым вороном заклокотал желтый. — Для них ты никуда не исчезла. Пока ты летела к персикам, которые ты хотела укр-р-расть!

— Рэ! Рэ! Пэ! — одобрительно загудело со всех сторон.

— Пока ты сюда летела, — продолжил лимон зачитывать свой страшный текст. — Мы уже подменили тебя на пакет прокисшего кефира. И он живёт твою жалкую, едалищную жизнь уже двадцать лет.

— Рэ! Пэ! Пэ!

— Враки! — закричала Ирка. — Враническое враньё! 

— Скормить маленькое едалище великому Богу Жралло! — ядовито прыснул желтяк и в небоскрёбе погас холодный свет.

Стало невыносимо темно. Где-то внизу жалобно мерцал брелок-фонарик. Ирка пыталась всмотреться, пыталась нащупать Мурзона, пыталась сориентироваться. Но руки мерзко наткнулись на что-то липкое и ледяное одновременно. И это что-то начало недовольно шевелиться. По непоправимости темноты рассыпался утробный рык. И шел он от исполинского жареного цыпленка, который и был источником липкости и хлада. Монстр разрастался на блюде, из его грудины полезли зубы, оборачиваясь ненасытной пастью, смердящей смертью и чесночком.

— Жрать дай! На улицу пусти-пусти! — захныкал Мурзон.

«Жрать», — мелькнуло в Иркиной голове, — «Жрать. Вот оно!» 

И она сама вцепилась в чудовище. Рванула зубами вредную золотистую корочку, впилась в мякоть. И с диким рёвом вгрызлась вновь. Вокруг поднялся невыносимый гвалт. Страшно загремело и завыло, словно ураган подхватил строительный вагончик одной маленькой девочки и унёс к странным мирам. Засвистело, словно другая маленькая девочка провалилась в кроличью нору, испытав всё потаённости полёта. Застонало от нетерпения, словно ещё одна девочка, наобещав всем счастливого будущего, ушла в ослепительную белизну ожидания.

Покончив с цыпленком, Ирка, принявшая странные, трясущиеся как желе формы, взялась за всех остальных. Лимончик, не успев охнуть, скрылся в чавкающем существе. Армия морковок полегла в проворно действующих челюстях мгновенно. Радостно принял погибель нахохлившийся шматок. Лопнув от боли, вместе с крышкой и стеклом, скрылась в ненасытном чреве квашеная капуста. Кукарекнули четыре яйца, не познав сковороды. Существо, огромными руками хватало персики, разрывая их нежную плоть позеленевшими пластинами ногтей, и совало в себя, клацая гильзами косточек. И только половина луковицы, забившись в крестном знамении, так и не была тронута, продолжив свой горький век в холодном плену.

Толкнув дверцу холодильника, из него выбрался наружу Мурзон. Сменив свой окрас на чёрный, он без проблем смешался со сгустками спящей квартиры. Следом выползло существо. Выпрямившись, жирное, высокое под потолок, оно двинулось по коридору, в сторону спальни. Проходя мимо уборной, существо даже не обратило внимания на доносящийся оттуда сбивчивый шепот.

— Да ну откуда я знаю, — шипел в трубку всклокоченный мужичок, нервно затягиваясь сигаретой. — Там и родители уже чего-то не особо активничают. В смысле? Когда я женился, про анорексию мне никто ничего не говори...

Из спальни послышался дикий крик. Мужичок дёрнулся.

— Опять во сне кричит. Перезвоню, — быстро выпалил он, нажав отбой. — Ирина!

Он выбежал из уборной, забыв потушить сигарету, лежащую на ободке унитаза. Дотлев до фильтра, она погасла самостоятельно.

<2022>