Пестрая лента

Мать была человеком щепетильным и очень увлекающейся натурой. Местные женщины косились на нее с недоверием. Любила разные рукоделия из отходов. Заставляла нас с братом вечерами жевать бумагу для папье-маше. Заливала мучным клейстером и получала нелепые кривобокие шкатулки и фигурки, которые из экономии раздаривал на дни рождения знакомым. Тащила домой всякую всячину.

— Немалая экономия получается, учитесь, дармоеды, — хвалилась, сидя в прихожей за обеденным столом и наматывая на палец обрывки ниток. — Бабушка — покойница учила: если ниточку вокруг пальца можно обмотать, то ее нельзя выбрасывать — пригодится, — и складывала в тяжелый бабушкин сундук все, что ни попадалось.

В то время по деревни как вирус пошло увлечение шторами из скрепок. Не обошла эта зараза стороной и мать, благо скрепок в бухгалтерии, где она работала, было полно. Приволокла домой целую сумку скрепок и прихваченные попутно счеты. Бухнула их на стол.

— Будем шторы делать.

— Зачем? — раздался из-под стола голос Пашки.

Из-за свисавшей почти до пола скатерти, украденной отцом в столовой, его было не видно, и он часто подслушивал разговоры матери с подругами. Была у него такая привычка. Спрячется под столом и норовит якобы невзначай под стулом, на котором сидят, прошмыгнуть. А то вдруг метнется, нырнет мимо ног, выскочит на веранду и поминай, как звали.

Я ничего не спрашивал. Знал, что если мать себе что-нибудь в голову вбила, то пытаться ее переубедить бесполезно.

— Красиво будет, эстетично, — объяснила мать. — Вы должны мне помочь.

— Как? — подозревая какую-то каверзу, спросил я.

— Шторы делают из открыток там разных, — начала объяснения мать, — поэтому нам нужны журналы.

— При чем тут журналы? — запутался я, не в силах уследить за причудливым зигзагом материнской мысли.

— Открыток у нас столько нет, — необычно терпеливо объяснила она.

От этого терпения у меня в животе горячо возникло нехорошее предчувствие.

— Во всей деревне тоже, — продолжила мать.

— Значит, штор не будет?

— Значит, баранья твоя башка, — терпению матери быстро начал приходить конец, — вам придется воровать журналы.

— Из библиотеки? — не понял я.

Признаться, мы промышляли кражей библиотечных журналов, и у меня уже было несколько номеров «Юного техника» и по одному номеру «Смены» и «Юности».

— В библиотеке опасно, — с сожалением сказала мать, — будете по деревне собирать.

— А если нас поймают? — вновь подал из-под стола голос Пашка.

— Заборы воровать не боитесь, — съехидничала мать, — а журналы страшно?

Мы с Пашкой воровали заборы. По ночам ходили по деревне и целыми пролетами снимали заборы. Заборы тогда почти у всех были из штакетника. Асбестовые столбы с прямоугольными отверстиями, в которые продеты длинные прожилины, с набитым на них штакетником. Снимали заборный пролет и незаметно несли домой как топливо для приготовления харчей свиньям. Мать, опасаясь, что зимой мы можем замерзнуть, категорически запретила нам использовать для этого хорошие дрова.

— Заборы мы ночью снимаем, — резонно ответил брат, — а журналы придется днем.

— Вот и хорошо, не будет пустого пробега.

— Нас могут поймать, — продолжал спорить Пашка.

— Если поймают, то скажете, что почитать хотели. Вам, дуракам, поверят. Понятно?

— Понятно, — мрачно ответил я.

— Сегодня уже почту разобрали, так что начнете завтра. Только бате не говорите, для него сюрприз будет.

Под покровом ночи мы привычно отправились за заборами.

— Побьют нас, вот увидишь, — нудел брат, когда мы брели по пустым темным ущельям улиц.

— Надо бы узнать, кто журналы выписывает, чтобы зря не таскаться.

— Как мы узнаем? — уныло спросил Пашка.

Серп Луны ножом вспорол брюхо туче, отразившись холодным блеском в Пашкиных очках.

— Надо залезть на почту и посмотреть, кто что выписывает.

— Взломаем окно? — оживился Пашка, для которого проникновение через окна было знакомо еще с ограбления старого детского сада[1].

— Ломать не будем, — остудил его порыв, — а то внимание привлечем, получится как в прошлый раз с горшками.

— Зато весело получилось, — как ящерица по ржавой жести крыши, проскрежетал смехом Пашка.

— Сначала почта взломана, потом журналы пропадают — это будет подозрительно.

— Точно, заподозрят и устроят засаду, — сник брат, — а потом побьют.

— Я завтра ключ подберу и залезем.

— Хорошо.

Назавтра ночью, вооружившись связкой ключей, фонариком, украденным отцом в райцентре и Пашкиным верным ежедневником за 1986 год, зашли на почту. Она состояла из двух половин. На одной половине не было пола и дверь была без замка, что позволяло алкашам временами использовать ее как общественный туалет. Вторая запиралась на врезной замок.

— Осторожнее, — пугливо шипел Пашка, пока я, морщась от запаха, подбирал подходящий ключ. — Что ты там возишься?

— Не говори под руку!

— Нас поймают и побьют!

— Не каркай, — очередной ключ подошел и со зловещим скрежетом провернулся в замке.

Я потянул на себя крашенную белой эмалью деревянную дверь.

— Получилось! — как снег на горячей сковороде, радостно зашипел Пашка.

Слегка трепеща, проникли в святая святых — почтовое отделение.

— Тут конверты есть, давай возьмем, — горячечно шептал брат.

— Зачем нам конверты?

— Письма Лариске будем писать.

Лариска — наша двоюродная сестра, живущая в городе. Однажды прислала нам письмо такого содержания: «Хотела прислать вам две жвачки, но их украли. Поэтому присылаю вам вкладыши от них».

— Ты что, дурак? Конверты не покупали, а письма посылают — это подозрительно.

— Что-то я не подумал, — вздохнул брат. — Но марки же можно взять?

— Такая же картина.

— А мы их посылать не будем.

— Зачем они тогда тебе?

— Поменяю на что-нибудь.

— Так ты нас выдашь, — я слегка постучал пальцем ему по лбу. — Думать надо.

— Я хоть ручку возьму, — сграбастал и дернул привязанную на конторке чернильную ручку, которой заполняли телеграммы, — в хозяйстве пригодится.

— Паша, ты баран, — ласково сказал я. — Тут же где-то есть...

— Помню я про списки, — спрятав ручку в карман, брат хозяйственно наматывал оторванную веревочку на палец.

— Какие списки! Тут есть открытки!

— Точно! — Пашка хлопнул себя по лбу, едва не сбив с носа очки.

Начали в неверном заговорщическом свете фонарика поспешно перерывать ящики. Пашка старался незаметно набить карманы всякой всячиной.

— Нашел, — я показал пачку открыток, — и вот еще.

Пашка достал из кармана и развернул полотняную сумку. Быстро нагрузили ее. Под шумок брат сунул в сумку конверты.

— Зачем нам конверты? Договорились же не брать.

— Мамка может и из конвертов шторы делать?

— Ну... не знаю... ладно, бери.

Набив сумку, подошли к выходу.

— Завтра почтальонша поймет, что обокрали, — задумался я. — Надо что-то сделать.

— Ты на замок не закрывай. Подумают, что она забыла закрыть и кто-то залез.

— Хорошая идея. Пошли.

— Погоди, — вдруг остановился брат. — Давай я тут нагажу.

— В смысле? — не понял я.

— По-крупному.

У брата был бзик. Он из страха провалиться в туалет не ходил, а любил гадить с яблонь. «Вечно у тебя одно говно в голове!» — как говорила по этому поводу мать.

— Ты что выдумал!

— Сюда же все ходят гадить. И Кинобудчик и Сысой, так на них и подумают, — объяснил свою задумку брат, — еще и газетой подотрусь.

— Нет, газетой не надо, — вспомнил один из дедушкиных рассказов, — а то КГБ может приехать. Возьми лучше, — вытащил из сумы пачку конвертов, сунул ему. — Я буду на лавке возле конторы ждать.

— Хорошо, — Пашка закрыл дверь.

Я воровато выскользнул в ночь, крадучись добрался до скамейки, сел. Месяц острым рогом прорвал прореху в тучах и из нее как зерно из вспоротого мешка хлынули звезды. Со стороны клуба послышались шаркающие шаги. Кто-то не спеша шел по асфальту. Я замер, пытаясь понять, что делать и как предупредить брата об опасности. В ночи раздался мужской кашель, темный силуэт свернул в липовую аллею, нырнул к почте, проявившись на фоне светлой стены. Что делать? Если кто-то решил по привычке использовать почтовый предбанник как туалет, то мы пропали! Решение молнией пронзило мозг. Какая-то сила воздела меня вверх.

— Союз нерушимый республик свободных, — вскочив ногами на жалобно скрипнувшую лавку, заголосил я, — сплотила навеки великая Русь!

Мужчина, пугливо оглядываясь, мелко протрусил мимо почты и скрылся в саду.

— Да здравствует, созданный волей народа, великий, могучий, Советский Союз! — продолжал орать я.

Собаки по всей деревне подхватили мою песню и начали дружно подвывать. Я замолчал и спрыгнул на землю. Дверь почты немного приоткрылась, из щели змеей выскользнул брат и, низко пригибаясь к земле, подобрался ко мне.

— Ты чего орешь? — зашипел он. — Совсем тронулся?

— Кто-то шел на почту, я хотел тебя предупредить.

— Откуда шел? — оглянулся Пашка.

— От клуба.

— Это хорошо, хи-хи-хи, — как довольный голубь, захихикал брат. — Все видели, что он шел к почте, значит, завтра на него подумают.

— Точно, — мне такое и в голову не пришло. — У нас будет алиби. Пошли домой, пока еще кого-нибудь не принесло.

Обошли правление слева и пошли по колючим теням ночного сада.

— Сразу мамке не скажем, — рассуждал Пашка.

— Лучше бы не говорить, — предложил я. — Влетит за почту.

— Это может, — согласился брат. — А как объясним?

— Не знаю...

— Давай скажем, что насобирали

— Чистые открытки? — хмыкнул я.

— Подпишем.

— Не пори чушь.

— А про конверты что скажем? — жадно блеснул очками Пашка.

— Не будем их показывать.

— Тогда я себе их заберу, — повеселел брат, — ими вытираться удобно, и нет свинца, как в газетах.

Свинец в газетной краске был еще одной страшилкой матери.

— Забирай.

***

Назавтра в деревне поднялся шум. Люди возмущались негодяями, взломавшими почту и нагадившими там. Пашка от радости умудрился так нагадить, что очевидцы посчитали, что там был не один человек. Отец сгоряча даже навешал Семену Сысою, на которого бывшие накануне в клубе указали как на виновника.

— Чтобы все было вылизано, как у кота! — отец мощным толчком в шею отправил тщедушного Семена в полет к почте. — Иначе, в тюрьме сгною!

— Не я это, — пискнул Сысой, поднимая слетевшую от толчка волчью шапку.

— Порассуждай мне еще, контра! — отец пнул ему вслед помятое ведро с бултыхающейся мокрой тряпкой.

Угрюмо посмотрев, Семен схватил ведро и скрылся в здании.

— Круто вы с ним, Владимирович, — уважительно сказал вызванный почтальоншей участковый.

— С ними по другому нельзя! Совсем распустились с этой перестройкой! — отец посмотрел на стоявшую перед правлением толпу.

Люди испуганно подались назад.

— Что с похищенным будем делать? — деловито продолжал участковый, помахивая протоколом. — В хате у Семена ничего похожего нет.

— Сжег, паразит, — сплюнул отец. — Решил контру из себя изобразить, мол, мне, ваша, советская, власть не нравится, не по нутру.

— Факт кражи со взломом имеет место быть, — рассуждал милиционер, — но имущество не найдено. Вопрос, он ли это?

— Люди же видели, как шел к почте, — толстый узловатый палец начал тыкать в толпу. — Свидетелей полно.

— Доказательство — мать обвинения.

— Признание есть лучшее доказательство, — не остался в долгу отец.

— Он не признался, — покачал фуражкой на голове милиционер.

— Признается, — зловеще усмехнулся отец и упрямо набычил лысину.

— Сомневаюсь, — скептически улыбнулся участковый. — Если признается, то получит пять лет, а он не дурак.

— Умный человек на почте дефицировать не будет, — угрюмо проворчал отец и стал озирать толпу, пытаясь вычислить взломщика. — Если отпечатки пальцев взять? — осенило его.

— Как я их возьму? — виновато потупился милиционер. — У меня и оборудования нет такого...

— Пошли, побалакаем, — отец цепко ухватил его за рукав и словно паук муху поволок сквозь расступившуюся, как море перед Моисеем, толпу в свой кабинет.

Пашка значительно посмотрел на меня.

— Печатки могут найти, — прошептал он.

— Не найдут, оборудования нет, — успокоил я.

— Брешет он, специально, а сам возьмет, — Пашка мучился подозрениями. Он из-за страшилок матери сильно боялся милиции и теперь терзался, что его изобличат. — Мы будем думать, что не возьмут, а они возьмут и возьмут, — нудел он.

— Да помолчи ты! — оборвал я. — Мы когда с Пончиком вагончик строителей взломали, то нам ничего не сделали, только мамка побила.

— Вам не сделали, а мне сделают, — трясся брат.

— Хватит! — на нас уже стали подозрительно коситься из толпы. — Пошли домой, не надо тут тереться.

Мы нырнули в сад и почесали домой.

— Мать догадается, — по пути решил я, — лучше самим признаться.

— Конверты отберет, — как клоп надулся Пашка.

— Про конверты не скажем. Выложим открытки на стол и будем ждать.

Мать пришла домой в обед.

— Ну что, косоротые? — сузив глаза, зловеще спросила она. — Допрыгались?

— Мы же для штор, — виновато сказал я.

— Для штор? — мать нависла надо мной.

— Для тебя старались, — робко пискнул Пашка, — чтобы ты не болела.

— Для меня? — мать села на стул и надолго замолчала, изумленно глядя на нас.

Мы молча стояли, словно пугливые настороженные мыши, готовые порскнуть под лавку. Прошло минут десять, мать зашевелилась.

— Кхмхх, — откашлялась, — это вы молодцы, — с трудом подбирая слова, начала она, — это вы хорошо придумали, — робко улыбнулась, — не ожидала, но, — на улыбку вдруг набежали тучки морщин, — зачем было гадить на почте? — нахмурилась.

— А это не мы, — быстро ответил Пашка и, отрезая пути к отступлению, легко оклеветал невиновного. — Это все Сысой!

— Правда? — тяжелый взгляд матери вцепился в мое лицо.

— Ну... мы как раз уходили... а он шел...

— На почту?

— В сторону почты...

— Значит, правда он. Вы простите, что на вас подумала, не со зла я, просто зная Пашкины привычки... вот и подумалось... Ладно, — махнула рукой, — кто старое помянет, тому и глаз вон. Посмотрим, что вы там подсельвулили, — стала перебирать нашу добычу. — Неплохо, неплохо... Вот вообще отлично, — отвела пачку открыток подальше от глаз, любуясь. — Очень живенько будет. Конвертов не было? — будто невзначай спросила, искоса поглядывая на нас.

Кадык Пашки камнем рухнул вниз.

— Конверты мы не брали, — тихо ответил Пашка.

— Почему? — взгляд матери ощупывал его лицо.

— Что с ними делать? Письма в них не пошлешь — подозрительно же, — начал привычно юлить брат. — А просто так зачем нам они?

— Все верно, — согласилась мать, — вот и у вас мозги начали потихоньку появляться. Даст Бог, глядишь, и людьми станете, если будете меня слушаться. Теперь будем делать шторы, пока отца нет. Будет ему сюрприз.

Всю неделю мы старательно резали открытки и журналы, оборачивали обрезки вокруг скрепок и собирали в длинные цепочки. В пятницу мать ушла с работы с обеда, и мы полдня вывешивали шторы в проемах комнатных дверей: в зал, нашу с Пашкой комнату и на кухню.

— Красота-то какая, — восхищенно сказала мать, усевшись на стул в прихожей и глядя на три колыхающихся шуршащих пестрых занавеса, — хоть ложись да помирай!

— Зачем? — не понял Пашка.

— Красиво, — объяснила мать. — Вот помру из-за вас, буду лежать на табуреточках, вокруг шторы шелестят, а вам кисель дадут...

— Скоро? — с надеждой спросил Пашка.

— Я тебе устрою скоро! — начала привычно заводиться мать. — Я тебе устрою табуреточки! Ишь ты, ждет не дождется, пока матка сдохнет, пакость белобрысая!

— Я... — попытался оправдаться брат.

— Что ты якаешь, кобра очковая? Сам у меня на табуреточки ляжешь! — схватила со стола стакан и швырнула в Пашку.

Тот увернулся. Стакан пролетел сквозь занавеску и глухо зазвенел где-то в моей комнате.

— Ладно, на сегодня прощаю, — быстро успокоившись, встала со стула. — Вечером будем отмечать, пойду пожарю котлет, — раздвинув шуршащие струи, скрылась в кухне.

— Повезло тебе, — тихо сказал я, — что она сегодня добрая.

— Повезло, — согласился брат.

Вскоре из кухни послышалось скворчание, и по дому поплыл божественный аромат котлет. Котлеты мать жарить умела и любила. Здоровые, размером в отцовскую ладонь — называла их «лапти», румяные и невероятно вкусные.

К вечеру пошел теплый, весь какой-то весенний, дождик. Внезапно что-то громыхнуло.

— Гроза, это гроза, — забеспокоилась мать.

Она очень боялась грозы. При этом молниеотвод на дом ставить категорически отказывалась, считая, что выступающий над крышей металлический штырь наоборот притянет удар молнии. Зато, подобно Чеховской героине, о которой вряд ли читала, уповала на высочайшую помощь пророка Илии при грозе. Когда еще только где-нибудь громыхнет, то вырывала антенный кабель из телевизора, выкручивала «пробки» в электросчетчике и вынимала вилки телевизора и холодильника из розеток. Гнала из дома всех кошек, услышав где-то, что они притягивают молнию.

— Да вроде не гроза это, — сказал я.

Запах котлет, наложенных в накрытые тарелки на столе, одурял, животы голодно урчали. Если это гроза, то об ужине можно забыть.

— Гром, я тебе говорю! — вскочила на стул и двумя щелчками выключила автоматические пробки, погружая дом в темноту. — В спальню! — тяжеловесно бухнулась об пол. — Немедленно!

Мы нехотя пошли в спальню и, спрятавшись за книжный шкаф, слушали бубнение матери:

— Господь святый, Господь крепкий, Господь бессмертный, помилуй нас, — молилась в темноте.

За окном шумел дождь, мать монотонно бубнила, Пашка тихо глодал украденную под покровом темноты котлету. Постепенно я соскользнул в сон.

Отец приехал домой привычно подвыпив. Проскрипел гравием дорожки, зашел на веранду, щелкнул выключателем. Света не было. Хмыкнув, стянул испачканные мокрой глиной туфли, отшвырнул их и будто гусь, важно переваливаясь, гулко прошлепал в дом. В доме царила тишина и было еще темнее. Папаша недоуменно огляделся.

— Валь? — неуверенно позвал он.

Тишина лишь дурманящий запах съестного.

— МладшОй? СтаршОй? — позвал нас.

Не дождавшись ответа, озадаченно хмыкнул и потопал на кухню, чтобы поживиться едой. Влетел во что-то непонятное и скользкое. Шагнул назад — не отпускает, обвивая. Начав, словно утопающий, барахтаться он запутался окончательно. Незадолго до этого он смотрел фильм о Шерлоке Холмсе. В пьяном сознании вспыхнула лихорадочная мысль: Змея!!! В страхе закричав, метнулся обратно в прихожую. Запнулся о стул и с грохотом рухнул на стол. Следом спикировали сорванные змеи штор. Грохот вывел из молитвенного ступора мать.

— Влад, — пнула меня, — кажись, в дом молния ударила.

— Какая молния? — я открыл глаза и ничего не понял в темноте.

— Молния упала, — сонным голосом перевел Пашка, — в доме.

Из прихожей снова раздался грохот, звон и мат.

— Батю убило, — сделал вывод брат, — молнией.

— Не плети чушь всякую! — мать в темноте безошибочно нашла Пашку звонкой оплеухой. — Если орет, значит пока живой, — встала с колен, достала из трельяжа свечу и коробку спичек, затеплила свечку. — Пошлите, дети, — торжественно сказала, — может, последний раз отца увидите.

Неся свечу в высоко поднятой руке торжественно двинулась в прихожую. За ней миниатюрным крестным ходом крались мы. В обманчивом свете свечи предстал барахтающийся возле стола отец, окутанный коварной шторой.

— Вить, ты что натворил?! — мать едва не выронила свечку. — Совсем допился?! Белочка пришла?! — раненой коровой ревела она.

Будто заслышав родственную душу из сарая заревела настоящая корова.

— Что это? — отец перестал дергаться и изумленно рассматривал цепочки из скрепок.

— Это... — мать слегка стушевалась, — ... штора это...

— Какая, мать вашу, штора? — теперь уже отец взревел, словно вожак слоновьего стада, сзывающий самок. — Валь, у тебя ум короче комариного носа. Тебя лечить надо!

— Мы штору сделали... — не к месту влез Пашка, отбрасывая стеклами очков двух безумно скачущих зайчиков, — сами сделали.

— Уроды!!! — отец тяжело, будто держащий на плечах небо атлант, поднялся с пола. — Вы самые настоящие уроды! — с силой рванул штору, брезгливо отбросил глянцевые обрывки прочь. — Я думал, что это змея!!! Вешать вас надо!!! — он грузно двинулся к нам, давя разлетевшиеся по полу котлеты.

Пашка понял, что его сейчас будут убивать, и с криком кинулся в свою комнату, чтобы привычно спрятаться под кроватью. В полутьме не рассчитал, зацепился за шуршащий занавес и тоже сорвал его.

— Дебилы, — прокомментировал отец и злобно посмотрел на меня. — Вы ради этого почту взломали?

— Мы не взламывали, — пятясь, скромно начал объяснять я, — я ключ подобрал...

— Бараны, — отец обернулся, плюнул в кухню, и устало сел на стул. — Ужин загубили, чуть человека в тюрьму не отправили и меня не угробили. Ты чего стоишь, как статуя Свободы? — перевел он тяжелый взгляд на мать, — зажги свет и неси бутылку, мне стресс надо снять.

— Какой тебе стресс? — вызверилась мать. — Шторы порвал, тарелки побил.

— Ты со своими шторами эту кашу заварила, тебе и расхлебывать, — поднял с пола котлету, понюхал и швырнул в меня: — Жри, спингрыз!

Вот так закончилась эта история.

«Наследники Мишки Квакина. Том II» https://ridero.ru/books/nasledniki_mishki_kvakina_1/