Хомяк (окончание)
На другой день хомяка определили в аквариум, оставшийся после откинувшей от старости ласты шпорцевой лягушки, и всей семьей стали придумывать новоселу имя.
— Ценный хомяк, — говорил папа, тыкая в нос суетящуюся на дне аквариума мохнатую рыжую тварь свернутой конфетной бумажкой, — еврейской породы! На Танаева чем-то похож. Мож Танаевым его и назовем?
— Нет уж, — возмутилась мама, — мало выговора тебе? Катерпиллером вон называй. Или Марселем.
— Егором, Егором, — зашептала противная Наташка и тут же заверещала как резаная: братишка в отместку цапнул ее за попу плоскогубцами, с помощью которых отец только что смастерил для хомяка проволочную лесенку.
— ААААААААИИИИИИИИАААААААА!!!!!
— ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ, ТЫ ЖЕ СЕСТРУ ПОКАЛЕЧИЛ!!!!!!!!!
— А ЧЕВО ОНАААААААА!!!!!!!!!
В этом доме вообще любили громкие звуки. Только хомяка об этом еще не успели уведомить, а потому он в ужасе припал к днищу аквариума, раскинул лапки и устроил диаметр куда обширней и объемней, чем обещал его даритель Коля Ахреев. Прибрав за зверюшкой, папа утвердил окончательный вердикт: хомяк был назван Рубинштейном, в честь главного районного врача-нарколога. Под этим легендарный именем он и стал в семье жить-поживать да пакостить. Однако, не очень долго.
Довольно скоро выяснилось, что животное это имеет некоторые странности, какие, впрочем, по слухам, и положено иметь всем докторам-мозгоправам. Сидеть в своей стеклянной витрине и грызть семечки Рубинштейн не полюбил, а полюбил разными загадочными способами выбираться на волю и красть попадающиеся на его пути металлические предметы. Другие грызуны, к примеру, делают запасы из бобовых культур и проса, а этот захватывал передними опасными зубками маникюрные ножницы, чайную ложечку или папин портсигар — и волок, упирался.
Егорка в библиотечной погрызенной книжке «Уход за хомяком» вычитал, что о железо Рубинштейн, скорей всего, стачивает свои опасные зубы, и притащил с речки несколько голышей и кусков кварца. Папа от себя добавил в аквариум обломок наждачного круга. Пустое дело: зверь предпочитал жрать металл, и из его защечных мешков время от времени приходилось извлекать английские булавки, двугривенники и октябрятские звездочки.
Однажды Рубинштейн в своих вылазках по квартире наткнулся на здоровенный болт, выпавший из кроватной спинки после игры Наташи и Егора в батут. Запасливая тварь ухитрилась втянуть в себя толстый металлический стержень в два раза длиннее и в три — тяжелее собственной волосатой тушки, уперев крепежное изделие концами в оба своих защечных мешка. Но уйти с добычей не удалось: болт был слишком тяжел для хомячьей башки, она оказалась прижата к полу, и зверьку хватило сил только чертить задницей диаметры, передвигаясь по линолеуму на манер вездехода с обломанным рычагом поворота гусеницы.
— Папа, папочка, Рубику плохо! — заверещала Наташка. Еще пару минут назад она с интересом юного натуралиста наблюдала, как Рубинштейн заглатывает железяку, но вовремя почуяла, что дело неладно.
Отцу пришлось отвлечься на вопли дочери от важных производственных вопросов: он как раз пояснял на кухне своему другу Катерпиллеру, что в тундре нет лучше кольев для установки палатки, чем тракторные «пальцы».
— Рубик, дочка, — это кубик такой, — успокаивал папа Наташку, осматривая место происшествия, — а также наш техник Мартоян, самый хитрый из армян, — тот тоже Рубик. А тут у нас налицо дурак Рубинштейн. И ничего ему не плохо, смотри, как улыбается. Что же он сожрал на этот раз? Неужто «палец» тракторный? Ну-ка, сын, волоки плоскогубцы....
Болт из Рубинштейна почти благополучно извлекли, обломав всего один зуб, который, впрочем, быстро отрос. Но после этого происшествия зверек, видимо, устроивший себе пару-тройку сотрясений мозга, совсем уж постраннел и отдалился от семьи. Железом он больше не интересовался, зато начал таскать в свой аквариум всевозможную ветошь, шерсть и меха. Добывал он весь этот скарб не честным собирательством, а подлым выгрызанием из совершенно целых и годных носков, одеял и рабочей папиной одежды. Папа после нескольких проведенных с окрысившимся грызуном воспитательных бесед умыл руки, заявив, что влиять на этого мелкого беса ему не по зубам. Ограничивался кормлением и уборкой диаметров.
— Скотина, видать, к зимовке готовится, — решил папа, — тут его уже не переубедить, природный инстинкт. Я бы и сам залег за компанию, вон какой хивус на дворе. Так ведь на вахту надо собираться....
А вскоре хомяк совсем исчез. Пропал. Несколько дней его безуспешно искали, но нашли лишь спустя пару недель, когда уже все дружно махнули рукой, — обнаружили по запаху из кладовки. Там хранился свернутый в рулон и поставленный на попа модный ковер из синтетики. Рубинштейн прогрыз лаз с торца рулона в самую середину ковра, безнадежно его испортив, а в середине оборудовал гнездо. Это же гнездо и стало его последним приютом: никаких запасов хомячок с собой не прихватил, даже железяк, так что питался исключительно ковром и, видимо, отравился им. А может — обожрался, потому что, когда ковер развернули, он больше напоминал веревочную штору, какие вешают в дверных проемах от мух.
... — Погиб, можно сказать, геройски, — сказал папа короткую речь у скромной могилки за гаражами. — Добился своего, и напакостил напоследок, подложил мину под Совет экономической взаимопомощи: румынский ковер сожрал. Ничего, дети, не грустите, этих грызунов будет у вас в жизни еще много.
-
Видел это чудо природы на иждивении у других, гораздо более храбрых нежели я людей, но сам так и не отважился - не моего поля ягода.
-
-
-