Испытание синичкой

Балкон на третьем этаже весь зарос листвой. Над стеклянной перегородкой возвышались розы, по стенам вился плющ, а в глубине стояли пучками здоровенные желтоватые листья. Они вытянулись от пола до потолка — невидаль! Другие балконы могли похвастаться разве что камышовой отделкой или горшочками с геранью.

«Сколько же там, наверное, мошкары!» — подумала синица Сливка.

Оттолкнувшись лапками от ветки клёна, она порхнула прямо на плющ.

Сливка была совсем молодой синичкой. Её маленькое желтогрудое тельце постоянно требовало пищи. А самая питательная еда — это, понятное дело, всякие насекомыши. Голод научил Сливку отваге и любопытству, за которые щедрая, буйная жизнью весна вознаграждала сполна.

Вот и не побоялась Сливка сесть на самую кромку людского жилища — на балкон.
Она повисла на плюще вверх тормашками и завертела головой в синей шапочке, но, странно — не обнаружила ничего съедобного.

С лозы на лозу порхала Сливка, то вверх, то вниз, то наоборот. Тыкала клювиком в гущу листвы. Но, странное дело, в прохладе плюща не нашлось ни единой мошки, ни одной завалящей личинки! Только пахло незнакомым и резким. В конце концов у Сливки закружилась голова. Синички — известные акробатки, но тут почему-то юная птаха потеряла направление. Когда ей надоело тыкаться по углам, она решила улететь прочь от негостеприимного балкона. Взмахнула крылышками — и оказалась почему-то вовсе не в потоках ветра, теплого от весеннего солнышка. Где же? Вокруг царил полумрак...
Сливка огляделась и увидела квадратик голубого неба. Он едва просвечивал через листву, да и мутным казался почему-то... Но юркой синичке это нипочём! Сливка поднялась в воздух, нацелилась прямо в небо...

— Стой! — скрипнул кто-то.

От неожиданности Сливка бухнулась вниз. Видно, головокружение от странных запахов так и не прошло вполне.

Она обнаружила себя на широком и мягком. Надо заметить, она это мягкое немножко испачкала со страху.

Сливка повертела головой, но не нашла обладателя скрипучего голоса. Зато увидела, что может сесть повыше — она, оказывается, упала на что-то вроде садовой скамейки, только высокое и матерчатое. Со спинки этой скамейки вновь увидела птичка небо — увы, затянутое стеклом. Ух, как бы она врезалась, если бы скрипучий не предупредил!

И тут Сливка наконец поняла, куда она угодила.

В квартиру.

В человеческую квартиру!

Что делает синичка, когда она паникует? Конечно, начинает беспорядочно метаться в воздухе — авось, удача куда-то вынесет.

Ничего не получилось. В полумраке комнаты выхода было не найти. Синичка устало опустилась на высокую стойку, где её брюшко, грудку и даже голубую шапочку тут же замарала пыль. Отряхнулась она и...

Задумалась?

Нет — долго размышлять Сливка не умела.

Огляделась, повертев головкой вправо, влево, наискосок.

И тут, направив свой чёрный глазок вниз, она заметила копошение — то самое, от которого у любой мелкой птахи пробуждается аппетит.

Сливка тут же забыла, где находится, забыла и о загадочном голосе. Стремглав она кинулась вниз, пикируя на край стеклянного ящика, обитого металлом. Поперёк этого ящика, в котором булькала зеленоватая водица и плавали водоросли, лежала доска. А на доске стояла миска, а в миске шевелились превосходные, сочные, красные червячки.

— Ура! — пискнула Сливка и принялась клевать одного червяка за другим. Они не думали кончаться! Набив себе зоб, птичка блаженно вздохнула...

— Ах, воришка! Это ведь не твоё, — проскрипел голос у синицы за спиной.

От неожиданности Сливка капнула из-под хвоста. Голос тут же прокомментировал:

— Фу! Теперь ты ещё и пачкаешь там, где ешь. Как некультурно!

Сливка в один прыжок повернулась на голос.

Она никого не увидела. Перед ней на другом конце комнаты стоял такой же стеклянный ящик, только без воды. В ящике горело собственное солнце — людям всегда мало одного светила, они вечно норовят зажечь сотни, мешая птицам отдыхать. Для кого оно там горело? Ящик был пуст. Только песок лежал на дне, да стоял обломок сухой, кривой ветки.

«Не ветка же возмущается?» — подумала Сливка и попросила:

— Если ты тут есть, покажись, пожалуйста! А если тебя тут нет, то я ещё перекушу. Умираю с голоду! Знаешь, умирать — вовсе не дело. Но ты не переживай, я тебе точ-чно оставлю!

 

Синички очень болтливы. Можно сказать, что их внутреннее наполнение не удерживается ни со стороны клюва, ни со стороны хвоста. Такие они по природе!

 

— Я тут есть, — послышался голос из ниоткуда. Хитро так скрипнул.
— А где это — тут?
— Не видишь? Хе, хе, хе...

Не успела синичка чирикнуть удивлённое «Чего?», как ветка за стеклом стала меняться.
Сначала на ней проявились четыре махоньких зелёных лапки. Потом как-то само собой оказалось, что гибкое тельце с длинным хвостом прильнуло к коре. И наконец, два выпученных глаза моргнули изумрудными веками — а ведь мгновение назад синичка видела на этом месте два бугристых сучка!

В стеклянном коробе сидел малютка ящер.

Он едва-едва напоминал тех ящерок, которые вылезали погреться на камень в старом парке, куда Сливка прилетала обедать. Слишком он был пучеглазым, да и хвост у него оказался половчее. А пальцы-то!

«Будь у меня такие пальцы — я могла бы висеть, как летучая мышь», — подумала Сливка.

— Да, это я, — сообщил ящер, потупив глаза. — Моё имя — Хамелеон. Как видишь, у меня есть некоторые способности... Но не будем об этом. Говоришь, голодна? Что же приключилось с тобой, как ты сюда попала?

— Че-через окно. Вон оттуда, где кусоче-чек неба.

Полуприкрытые глазищи распахнулись.

— Небо, — прошелестел хамелеон. — Я видел его однажды, когда хозяин принёс меня сюда. И слышал о нём много. Человек этой квартиры, видишь ли, натуралист. Он рассматривает меня и вот тех рыбок, чью пищу ты столь нескромно отобрала...

— Извините, — сказала Сливка зеленоватой воде, но больше заранее. Она поняла, что к концу разговора снова проголодается, и тогда рыбкам не достанется вовсе ничего.

Хамелеон продолжал:

— Он часто беседует с нами, хоть и не думает, что мы его понимаем. Кажется, он уважает нас. Но беда в том, что его речи вселили в меня печаль. Оказывается, мир за стеклом так велик!

Хамелеон сомкнул веки, качая головой. Сливка не упустила момента — стащила с блюдца червячка. Одного, другого, третьего!

— Да уж, немаленький, — согласилась она, проглотив закуску. — Кстати о мире, я никак не могу сообразить, где тут выход... Хамелеон? Ты где?

Кроха ящер опять исчез. Сливка озадаченно уставилась на ветку — никого. Тогда она, клюнув напоследок из блюдца, перепорхнула на краешек аквариума, где жил хамелеон.

— Ты где? — снова спросила она.

И тут песок на дне подмигнул ей!

— Хех, хех... Ты заметила, что я могу принять какую угодно расцветку?

— Ого! Ты и ветка, и песок...

Розовый рот приоткрылся на едва заметном холмике. Хамелеончик довольно усмехался, понемногу возвращая свой обычный зелёный окрас.

— Ты верно подметила, моя проницательная гостья! Я становлюсь чем угодно, лишь бы можно было оказаться рядом, или, вернее, на фоне предмета моего превращательного интереса. Я был сыпучим и был твёрдым, был гибким, как листок, и, и, и...

Маленький ящер неожиданно погрустнел.

— И всё, — заключил он со вздохом.

Ужасная догадка пронзила Сливку с такой силой, что синичка заскакала по краешку аквариума.

— Чего, чего, чего? Так ты... Всю жизнь... В стекляшке? Да, да, да?

— И снова моя гостья с разумным синим челом попала в самую цель.

— Чу-чудовищно! Не-че-честно! — завопила синичка, распушив грудь.

— Ты так считаешь? Меня ведь, знаешь ли, снабжают пищей, но я всё думаю...

— Пла-че-чевно! — разорялась Сливка. Ей слишком ярко представилась жизнь, в которой нельзя сменить берёзу на куст черёмухи, лесное дупло — на чердак старого дома, и всё это за какой-нибудь час. Впервые в жизни юная птичка испугалась чего-то, что происходило не с ней.

— Но я всё думаю, — хамелеон чуточку возвысил голос, — разве пыль и старое бревно стоят того, чтобы превращаться в них? Не то, чтобы я представлял собой нечто значительное сам по себе — вовсе нет, но, прошу прощения, даже такая маленькая жизнь стоит того, чтобы выразиться в чём-то... Большем! Ты понимаешь?

— Ты очень значи-чительный, — заверила его синичка. Единственное слово, которое она поняла в его объяснениях твёрдо. — Если бы твой закрученный хвост был червяком, это был бы че-че-чрезвычайно значи-чительный червяк!

— Ежели это комплимент, то я польщён. Так вот, есть у меня мечта о большем. Буквально, так сказать, голубая мечта.

— Мечта-та-та? У меня тоже есть мечта: жирная, мягкая мух...

— Я мечтаю о небе, — сказал хамелеончик, возводя глазищи к далёкому потолку.

— О небе, — отозвалась синичка.

Неожиданно Сливка поняла, что ужасно соскучилась по синим просторам. Настолько, что даже лакомые черви в миске на аквариуме не задержали бы её сейчас — если бы она нашла выход! Сколько уже она сидит посреди человеческого дупла, набитого барахлом? Выберется ли когда-нибудь? Все эти чувства заставили её выкрикнуть:

— Я тоже! Я хочу-чу к небу!

— Да, я мечтаю не просто увидеть его, мне необходимо коснуться неба... Тогда и только тогда я смогу стать таким же.

— Ну так полетели!

— Безграничным, чистым и свободным. Я знаю, что сумею. Я не зря, не зря таким уродился! Мои способности к превращению... Что, прости?

— Полетели. Ты же хочешь увидеть небо? И я хочу. Значит, нам по пути.

— Да, но...

Болтовня надоела Сливке. Она слетела к малютке хамелеону в ящик и...

— Постой! — завопил ящер, — Нет, только не когтями! Выше, выше, а то я... Ай, мой но-ос!

... сцапала в обе лапы его тонкое тельце и выпорхнула из стеклянной тюрьмы, в которой слишком долго провёл её новый знакомый.

— Не в ту сторону, разворачивай! Так, левее... Чувствуешь дуновение? Там открыта балконная дверь!

Но прежде, чем наконец вырваться на свободу, Сливка развернулась в лихом пируэте. Она пронеслась над аквариумом — и вылетела на балкон не только с вопящим хамелеончиком в лапах, но и с полным клювом сочных, незабываемо сытных червей.

Вот и балкон остался позади, и отдалился уличный шум. Даже кроха ящер затих. Кто его знает, почему! Сливка думала только о том, что крылья непривычно тяжелеют. Ну и передряга! Она попробовала взмахивать ими реже, но вес хамелеона, да и собственного брюха тянул вниз.

И всё-таки они поднимались.

Краем глаза Сливка увидела, как уходит вниз ограждение плоской крыши. А дальше было только...

(Она ещё никогда не залетала так высоко, чтобы голубизна простиралась вокруг, невесомая и безбрежная.)

Только...

— Только небо! Проснись, хамелеон, пробил твой ча-час!

— Оно прекрасно, — прошептал снизу голосок. — Я чувствую его. Я понимаю его... Нет, оно непостижимо! Одновременно далеко и так близко!

— Давай быстрее, — пискнула Сливка. Удерживать в воздухе их обоих становилось тяжеловато.

— Сейчас я стану таким же, как оно. Настолько же невиным — и столь же величественным, благородным.

У Сливки закрутило в животе от напряжения. В её лапах упругое ящеркино туловище то ли дрожало, то ли расплывалось, а из-за этого синичке всё хотелось стиснуть когти. Вдобавок, хамелеон продолжал болтать что-то совершенно непонятное для птичкиного ума:

— Я ласков, словно ветерок. Мой дух исполнен умиротворения. Мои...

Животу Сливки стремительно полегчало. Так бывает у птичек после сытного обеда.

— Держу хорошо! — обрадовано чирикнула она, почувствовав, что крылья теперь справляются лучше.

Тишина.

— Держишь? — скрипнули наконец снизу. — Да ты собственное дерьмо удержать не можешь! Безмозглая птица! Прожорливая мерзавка, некультурная бродяжка, ты мне ещё за это ответишь!

— Да что я сделала? — удивилась Сливка.

— Полюбуйся! В самый прекрасный момент моей жизни ты вылила на меня ушат знаешь чего? Знаешь чего?!

Сливка послушно наклонила голову, чтобы полюбоваться. Ну, хамелеон же попросил!

И обомлела.

В её когтях извивалась мокрая, липкая, невероятно огромная синичья блямба.

— Ой, фи!

Лапки Сливки разжались. Ещё не прошла дрожь в пальцах, а блямба, улетая вниз, позеленела, завертела хвостом...

— Не-е-е-т! — донеслось до Сливки.

Не раздумывая, синица сложила крылья и камнем рухнула вниз — следом за маленьким мастером превращений.

 

Слишком медленно!

Втянув перепачканные лапки глубоко в пух, Сливка дробно била крыльями, ускоряясь.

Земля!

Как она близко!

— Разобьюсь, ой, разобьюсь! — верещала Сливка от ужаса, и всё-таки стремглав летела. Воздух свистел.

— Конец, мне конец! — вопил хамелеон. Пальцы-липучки, длиннющий хвост — всё бултыхалось, ища опоры. Тщетно!

Но Сливка была уже рядом. Лапки её, вытянутые до отказа, коснулись чешуйчатого хвоста. Тут же хвост обвился за них, а коготки Сливки — хвать! — сомкнулись.

Нацелив клюв на самое солнце, синичка из последних сил затрепыхала крыльями...
И оба, пролетев над самым асфальтом, вышли из пике.

Они упали без сил на газоне, измученные, но живые.

— Солнце такое яркое, — пожаловалась Сливка. - Ну ниче-чего, сейчас отдохнём, и я отнесу тебя домой.

Хамелеон молчал.

— Эй, я ведь не нарочно! Такой у меня организм, как и у всех птичек. Эй?

— Я сплоховал, — проскрипел малютка ящер. — Нет, не ты, а я.

Трава шелестела вокруг них. В другое время Сливка принялась бы заглядывать под каждый упавший листочек. Но не теперь.

— А по-моему... Да, я счи-читаю, ты отлично справился. У тебя ведь всё-таки получи-чи-лось!

Хамелеон повращал глазами, осматривая себя. Стряхнул остатки пачкотни со спины. Вздохнул тихонько:

— Этого мало. Перевоплощаться — этого всё ещё так мало... Не окажись я таким дерьмом внутри, то удержал бы небесную форму даже при произошедшем, гм, инциденте. Сливка, — глазищи уставились на синицу, — а ведь у тебя, хоть ты едва ли отдаёшь себе отчёт, небесного цвета шапочка. Она всегда будет с тобой.

— Есть такое... — Сливка одним взмахом лапки расчесала пёрышки на макушке. — Но это от рождения. Я просто обычная синица. Ниче-чего во мне особенного.

Палец-присоска коснулся лба птички.

— Мне кажется, в этом всё дело. Мне кажется — да, верно...

— Чи-чито?

— Сейчас твоя шапочка ещё голубее, чем была.

Сливка не нашлась, что ответить. В самом деле, от цвета шапочки сыт не будешь, но всё же... Всё же...

Кажется, она поняла, что хотел сказать хамелеон. До сих пор не могла взять в толк, о чём он болтает, зато теперь, после простора выше крыш, после гонки не на жизнь, а на смерть — хоть одну его фразу Сливка поняла.

А когда хамелеон опустил лапу, то оба с удивлением уставились на его пальцы. Они остались голубыми. Как небо. И как глупышки синицы шапочка.