Лукашину посвящается

Как и все нормальные мужики, выросшие на фильме Рязанова, 31 декабря мы ходим в баню. Работаем в литейно-прокатном цеху местного завода, а потому и мероприятие организуем интеллигентно; пьем умеренно — чтобы на дне банного тазика осталось полтора пальца на опохмелку; песни поем тихо, авиатранспорт своими тушками и вовсе не грузим. 

Но на этот раз вышла незадача. Нашу муниципальную баньку выкупила банда бизнюков, перегородила помывочный зал ширмами из листового пластика, и задрала по этому поводу цены на вход в 4 раза. За пущий интим обстакановки, надо полагать.

И это бы не беда, но мы только полтазика отхлебали, а в соседнем “кабинете” мужики уже гундосят: вызывать телок или все равно вызывать? И агентство вызванивают!

А мы чем хуже? Обычно от подобных эксцессов воздерживаемся, но тут вокруг такой интим! Куда ни глянь — со всех четырех сторон серый пластик в мыльных разводах! Как удержаться? 

Кричим: 

— Пацаны! Телефон подскажите! Нам тоже хоцца! — а те из-за стенки:

— Нет проблем! У вас денег сколько? — и пояснили на правах бывалых, что для лохов нашего разлива у агентства лоукост-проект. В переводе на русский — телка будет одна; сначала отгремит костями приватный танец для всех скопом, но зато потом отдудит персонально каждому ораторию композитора Левински. Не фонтан, но все другие проекты финансово недоступны.

Но поначалу вместо шлюхи является амбал типа сутенер, осматривает нас опухшими гляделками, закуривает, пускает нам в хари дым кольцами и только потом орет в коридор:

— Анжелка! Дуй сюда! Здесь еще четверо! — типо того, убедился, что мы не извращенцы и не беспредельщики.   

И, главное, Анжелка уже и попону стриптизную с себя на высоком художественном уровне скинула, и ножками подрыгала, и ручками помахала, и пуш-ап свой в публику, то бишь в Витьку с третьего участка, метнула, и уже к первой “дуде” нашего оркестра пристроилась, бестолковкой вверх-вниз мотает, как заведенная, а амбал всё не уходит! Не то, чтобы в смущение вводит, но злит! Потому как интим, прямо скажем, совсем не в интим, если на тебя смотрят, как на нарыв на заднице, и в харю табачным дымом вперемежку с перегаром пыхтят!

И вот очередь до меня доходит, а амбалу уже звонят. Мол, новый заказ подоспел, не мешкайтесь! Амбал и гнусавит Анжелке:

— Ну, ты чё там? Долго еще? — Анжелка личико поднимает, мямлит, типо того: “... у клиента нестандартное телосложение, ни в какие ворота не влазит”.

— Может, те пасть порвать? — вальяжно эдак амбал спрашивает. И совершенно зря. Потому как ребята и так на него злы, а тут еще женщину, да такую работящую, в присутствии ударников и передовиков литейно-прокатного цеха оскорбляют!

— Это кому, землячок, ты пасть рвать удумал?

— Не ссы, не тебе! Не лезь не в свое дело! А то ща братков — секурити позову. Быстро объяснят, кому и что рвут, — это была вторая амбалья ошибка. Потому как не любит рабочий класс, когда его братками пугают. Накернил его Витка с третьего участка с правой в ухо, и проник амбал головной частью сквозь перегородку из листового пластика: с нашей стороны ногами-руками трепыхает, с той — орёт несуразное. 

Анжелка, конечно, в визг, потрясла сиськами к выходу; не то что про мою дуду, но и про шмотки свои эротические забыла! 

А навстречу ей банно-прачечная охрана бежит нас метелить; мы им навстречу свой буран погнали; изо всех “кабинетов” народ повалил, на мобильники кино снимает, как голые с униформенными дерутся. 

Потом полиция всех в воронок покидала, но им с утра негласная команда была: пьяных работяг в плен не брать, чтобы родным и близким тружеников градообразующего предприятия праздник не портить; а, наоборот, отправлять жертв зеленого змия по домам любым попутным транспортом, вплоть до патрульного.

Так я в родных пенатах и оказался. Благоверная салаты месит и просто цветёт:

— Игорёк, как ты вовремя! А я детям деда Мороза со снегурочкой заказала! С минуту на минуту придти должны! — хотел спросить, на какие шиши заказ? Но тут звонок в дверь; Надька открывать побежала, и, кто бы вы думали, вваливается? Ясен пень, амбал-сутенер со своей Анжелой. Орально-коллегиальным методом отработали и пошли по смежной отрасли чёс чесать, детишек тешить!

— Ты кого в дом привела? — Надю спрашиваю.

— Да это Толик, в одном классе учились! Я ж тебе рассказывала! В шестом классе в меня влюблен был! Он нам с предоплаты за заказ 50% скинул! — и правда, смотрит Толик на мою благоверную из-под ватной бороды всеядными глазами, пьёт мою водку, которую ему моя же жена подливать не успевает, и, пока Анжелка детям подарки рассовывает и песенку про елочку поёт, гонит всякую лажу. Типо, все у него по жизни в шоколаде: и работает-то он топ-менеджером в крупной компании по обслуживанию населения, и на Бали-то каждый год отдыхать летает, и пентхаус у него на крыше самого престижного сеттльмента, и тачку меняет каждые три месяца; одна бяда: не женат до сих пор, и детьми не обзавелся; никак свою первую и самую главную любовь шестиклассную не забудет!

У Надюхи аж зенки слезами набухли от такого признания; по морде вижу, хоть сейчас готова еще двоих родить, но не мне, а этому амбалу; а на меня уже косится как на тлю огородную: кому лучшие годы отдала? Работяга! Зарплату на два месяца задерживают! А тут: и пентхаус, и Бали, и красный Феррари с дисками, штампованными из сплава платины с титаном!

У меня крик души из пасти рвется: “Да какой он топ-менеджер! Гнида сутенерская, захребетник при бабах! Гроши паскудные у девок забирает, откуда у него Феррари?” — а язык к глотке присох, не поворачивается правду-матку резануть. Чуть намекни, Анжелка тут как тут: всё про мое “телосложение” и его оральное приложение выложит!

Тем паче что дитёв она в спальню выпроводила и внимание мое от толькиных шашней отвлекает. Словно сговорилась со своим шмаровозом: на колени лезет и несет типовую пургу лядскую: “А мне с тобой понравилось, приятней было, чем с другими”, — и все такое прочее. Толик же, поддержку чуя, ватную бороду отстёгивает, гитару берет, глазками с Надюхой играется и гнусавит:

— Если у вас нету тёти,

Тёлочку вам можно снять!

Если у вас, если у вас, если у вас нет жоны! — я уже присматриваю, какой сковородкой ему меж ушей просветление сделать, а Толян еще и закуривает свои фешенебельные, и разваливается на диване, и в рассуждения пускается. По его словам выходит, что “Ирония судьбы” задумывалась как фильм о свингерах. То есть о мужиках, которые бабами махаются. Ипполит после афронта у Нади должен был лететь в Москву к лукашинской невесте, чтобы объяснить девушке, что к чему; открыть к ней дверь своим ключом; а там уж как полагается: слово за слово, пятерня, как бы случайно, на попку, губки к губкам, и пошло-поехало! Но тогдашние чинуши сюжет зарубили и пришлось Ипполиту лезть в пальто в ванну и скулить о том, что “... мы перестали лазить в окна к женщинам”.

Это же надо так любимый фильм моего нежного детства и светлого отрочества обгадить! А Надька, стерва, видя, что я к сковородке примериваюсь, довешивает:

— Игорек, кончай дуться! У Толика дядя помощником монтажера на студии работал, он точно знает! — и Толя, многозначительно глядя мне в глаза:

— Кстати, наша Анжелка и на “Галю” откликается! — намёк яснее ясного! Надлежит мне, по-сутенерскому хотенью, по-амбальему веленью, подобно киношному Ипполиту, катиться с жилплощади с этой Анжелой-Надей, петь ей в гостиничном номере романсы: “Я спросил у ясеня…” Вот это подстава: махнуть законно приобретенную супругу на прошмандованную шалаву! А Толян не унимается: 

— Заодно должок тебе отработает!

Тут душа моя не выдержала. Буром попёр:

— На должок, Толя, проценты набежали!

— Братан, ты про что? Какие проценты?

— Годовые! Сегодня какое число? Хочешь на календарь глянуть? — вроде как за плечи стунерскую рожу приобнять хочу, но при этом незаметненько за ухо, травмированное витькиным кулаком-кувалдой, хватаю и пальчиками поигрываю. Амбал от боли ультразвуковой писк издает, а я его потихоньку с дивана снимаю и из зала вывожу:

— Новый год полчаса как!

— Игорек, ты что?! — верещит благоверная. — Прекрати немедленно! — а я ей:

— Мы как в кино, Надь, ненадолго! На морозе попрыгаем и вернемся, — в общем, сделал себе подарок на Новый год! Вывел Толика на лестничную площадку и такого пинка дал по жирной сутенерской заднице, что катился тот кубарем два лестничных пролета! А народ на третьем этаже уже гудит!

— Вау! Дед Мороз! Какой десант! А борода где? Олень откусил? Ну, давай, стишок расскажи, лезь на табуретку!

Домой вернулся, а девки уже не по-децки снюхались! Салат ложками прямо из кастрюли жрут, шампанью в чреве бадяжат и трещат о чем-то о своем, о бабьем. Типа: “... тут вот так наискось, а здесь надо покороче, а здесь бантики, а в прошлом году в Турцию ездили, а когда у моего был насморк…” 

Я себе сто грамм в стакан накапал, мол: 

— Ну, что, бабьё, за Новый год, что ли? — а жена глазищами хлопает, меня словно и не ждала, спрашивает:

— А Толик где? — короче, стартовал наш традиционный новогодний секс, как заведено, с фингала у Надьки под глазом, с расцарапанной ее ногтями рожей у меня. 

1 января проснулся, потянулся, кулаком левой Надьке в сопатку заехал, правой во что-то мокрое угодил. Глянул — памятные уста Анжелки-Гали. Как вчера нас разнимать полезла, так и задержалась на всю ночь.

Пошел на кухню рассола хлебнуть. Форточку открыл, размышляю. Вроде, как Новый год встретишь, так его и проведешь — так что же, мне теперь с двумя бабами жить? Тут и на одну управы нет!

А те в спальне уже щебечут! Не то, чтобы ревновать — кондоминиум с одним мужиком обсуждают! И хихичут взахлеб — так понравилось!

А у меня с похмелья башка ломится! Мне б не кондоминиум, а шнурок найти, чтобы подвеситься! И тут, сами понимаете, кого не хватает. Ипполит наш, Толик ненаглядный появляется. Дверь входную тихонько приоткрыл, зыркнул — вроде, никто его не сечёт. И давай по карманам курток на вешалке шарить! Не сообразил дурачок, что мне в зеркале, которое в прихожей висит, все видно.

— Толь, — говорю, — во второй раз будешь с балкона проценты возмещать! — тот встрепенулся, на кухню ко мне шмыгнул:

— Привет, Игорь! Да я бороду свою ищу, где-то у вас потерял!

— Не ищи! Ее мои бабы на прокладки растеребенили!

— Что? И Анжелочка тоже у вас?

— А куда ей податься? Встала на правильный путь. Ща позавтракаем, на завод пойдем. Прошлогодний план доделывать, пока бухгалтерия спит. К нам в цех формовщицей ее устрою! — тут Толик допустил третью ошибку. Зря он рыло в гостиную сунул. Анжела-Галя, как только слово “формовщица” услышала, с такой прытью на выход понеслась, что амбалово рыло плечиком и снесла. Поднимаю я Толю с пола и успокаиваю: 

— Вишь, как перевоспиталась в здоровом семейном коллективе? Даже завтрака не подождала, так труда формовочного захотела!