Прощай, Тамань

- Новый год встречаем у меня, – торжественно объявил Романыч.

             Я уже открыла рот, чтобы отказаться, пока еще не поздно, но на Ленкином лице нарисовалась некоторая задумчивость, и я притормозила.

- Ой, здорово! – обрадовалась Лиза. – Мы будем, Кость, да?

             Костя скорбно закивал. Ну с этими-то все понятно – им негде. Мамы-домохозяйки, сиблинги-дошкольники, если выпало в империи родиться – лучше пусть хотя бы твои родственники живут в глухой провинции у моря и твою общагу видят только по видеосвязи в светлое время суток.

- Тема, –  неожиданно поддержал ее Борис.

- Я, собственно, планировал отметить этот Новый год на Бали, – тут же сообщил Юрец. – Но ввиду отсутствия денег, загранпаспорта, дружеских связей среди представителей местной элиты, кармической предрасположенности и, в конце концов, пристойного купального костюма…

             Юрец и Борис (ударение на «о», не как Борис Ельцин, а как Борис Джонсон) – это наши Джей и Молчаливый Боб. Борис не окончательно молчалив, но великолепно лаконичен. Причиной тому, как я подозреваю, исчерпаемый запас известных ему цензурных слов. Юрец же многословен вдохновенно, как какой-нибудь Пруст, и, когда он наконец выдохся, выяснилось, что по поводу приглашения не высказались только трое: Тамань, официальная Романычева дева (на самом деле Юля, но так приклеилось), Ленка и я.

             Тамань была предсказуемо недовольна: в ее представлении это был ее личный Романыч, с ее личной московской квартирой, и приглашать убогих нас топтать ее личный ламинат могло прийти в голову только такому неисправимому раздолбаю, как ее ненаглядный. К ее несчастью, запретить ему вообще открывать рот было еще не в ее власти.

             Ленка же погрузилась в себя уже практически до состояния комы, поэтому я решила импровизировать:

- Нас вообще-то уже пригласили к подруге… вот к ее, – я тряханула Ленку за плечо, но с таким же успехом могла бы пнуть памятник Петру I – самой больно, а памятнику пофиг. – Может, если ЛЕНА сумеет как-то передоговориться…

- Сумею, – внезапно сказал памятник басом.

- Но каждый пусть что-нибудь приготовит на новогодний стол! – Тамань явно не собиралась сдаваться гуннам без боя.

- Пф, - хмыкнул Борис.

- Я, знаете ли, в Мишлене не доучился, - подхватил Юрец. – Буквально семестр оставался, но, я убежден, что никто из уважаемых концессионеров не станет возражать, если мы с Борисом посетим по дороге «Красное и Белое» и украсим наше пиршество чем-нибудь легким и воздушным. Например, ящиком водки.

- Мы, чур, оливье! – воодушевилась Лиза. – Да, Кость?

- А я пирожков напеку, с мясом и капустой! – умильный взгляд в сторону Романыча, победный – нам с Ленкой. Что, взяли, чертовы ляхи?

- А мы вафель напечем, - с хладнокровной ленцой сообщили ляхи. – Как в детстве. В настоящей советской вафельнице.

             Настоящая советская вафельница – громоздкий, коричневый от грязи урод на гнутых ножках – имелась у Ленкиной московской тетки. Пользоваться этим гибридом крокодила с копировальной машиной из нас двоих тоже умела только тетка – пока она, чертыхаясь, мешала пять желтков с чем-то там еще, бесконечно от нас далеким, мы сели писать рандомные пожелания, чтобы засунуть их в трубочки и придать их употреблению дополнительную интригу. Ничего, кроме классики – «я желаю в этот год тебе ебнуться об лед» - в голову не лезло.

- Так нахрена мы туда идем? – хмуро спросила я.

- Тамань – скверный городишко, - продекламировала Ленка.

- Тем более непонятно, с чего ты вдруг возмечтала провести в таманьском обществе новогоднюю ночь! А значит, весь следующий год!

- Наоборот! – Ленка подняла палец. – Мы должны избавить мир от Тамани. Как Бэтмен и Робин.

- Ты ее грохнуть, что ли, хочешь? – я мысленно вообразила бездыханную Тамань под елочкой, в нарядном свете разноцветных огней. При всей моей законопослушности зрелище было не то чтоб неприятное. – Пошли тогда тетке с вафлями поможем. Вдруг она нечаянно съедобные приготовит…

- Я хочу сказать, - с расстановкой сказала Ленка. – Я считаю, она РОМЕ не подходит.

- Кому?! – где-то внизу послышался отдаленный грохот моей упавшей челюсти. – То есть ты… а он?

- Это неважно, - с достоинством ответила Ленка, из чего я сделала вывод, что Романыч еще не в курсе свалившегося на него счастья.

             Плана устранения Тамани у нас не было; вернее, он заключался в том, что Ленка просто придет на праздник красивая, и ненавистная соперница как-то устранится сама собой. Спалив Ленке пару локонов, испортив щипцы и полив ламбруской ее нарядное платье еще до выхода из общаги, мы решили, что доступный нашим умениям максимум Ленкиной красоты уже достигнут, и двинулись в путь. У метро нас встречали Юрец и Борис, груженые бутылками. Бутылки были красные (портвейн) и желтые (текила), и я снова вспомнила о китайских гирляндах.

- А где водка? – светски поинтересовалась Ленка.

- Ну, - сказал Борис.

- Новогодние акции, - пояснил Юрец. – понимаешь ли, столь внезапны и непредсказуемы, сколь и движение мысли выдумавших их маркетологов, если допустить вообще наличие мышления у маркетолога «Красного и Белого», в чем лично я…

- Что, текила была дешевле водки? – не поверила я.

             Борис пожал плечами, а Юрец – небывалый случай – стыдливо отвернулся. Что-то тут явно было не так, но что – я выяснить не успела: наша звезда, надышавшись ламбруски и паленых волос, начала заваливаться на льду, и Юрец как истинный джентльмен, кинулся ее ловить. Поскольку пакетов он не бросил и ловкостью особой не отличался, через секунду Ленка оказалась на земле – придавленная Юрцом, в окружении бутылок желтых и бутылок красных, в драных колготках и довольно-таки разноцветном платье. Впрочем, самообладания ей было не занимать – стряхнув с себя Юрца и осколки, она вновь приняла вертикальное положение и осведомилась:

- Ну как я выгляжу?

             Борис показал ей большой палец, а Юрец разразился снизу жалобной тирадой о том, что он и так уже у ее ног, и, видимо, навеки, потому что наверняка себе что-то сломал и что-то проткнул, а у него там все было нужное, если вы понимаете, и ходить он уже не сможет никогда, но тут Борис поднял дружбана за шкирку и воткнул ботинками в сугроб.

- Встань и иди, - прокомментировала я, потому что сам Юрец только хлопал глазами и переводить Бориса на русский сам был еще не в состоянии.

             Против Писания не попрешь, и потому Юрец пошел – и даже по воде. Хоть и замерзшей. И молчал до самого Романычева дома.

             …После десятка настойчивых звонков в романычеву дверь где-то в глубине раздалось шарканье, а затем в дверном проеме возник согбенный дед лет примерно ста.

- А? – сказал дед.

- Мы к Роме, - неуверенно сказала Ленка.

- А? – повторил дед.

             В этот момент что-то грохнуло, и за дедовой спиной возник изрядно потрепанный Романыч.

- Блин, ребят, - выпалил он. – Тут такое дело… бабка, короче, отказалась деда на дачу везти, говорит, вдруг ему поплохеет резко, ну и… Только она к соседке вышла. Да все норм, они все равно от телека не отходят, будут тихо…

- Бля, - сказал Борис.

- А? – с внезапным оживлением переспросил дед – вероятно, наконец услышав знакомое слово.

- Да ладно тебе! – Ленка вдруг улыбнулась так широко, словно всю жизнь мечтала провести Новый год с Романычевыми дедушкой и бабушкой. – Сказано тебе – они не помешают! Все супер, заходим, - и она королевским жестом сбросила на руки Романычу изгаженный пуховик, а подоспевшей Тамани – пакет с трубочками, на который она десять минут тому назад приземлилась задницей.

- Эт что? – с подозрением спросила Тамань.

- «Эт» уже ничего, - успокоила ее Ленка. – Дойди до мусорки и выбрось. А где Лиза с Костей?

- На кухне, - хмыкнул Романыч.

- Я так понимаю, оливье не будет? – вздохнула я.

- Будет-будет! – замахал руками Романыч. – Примерно ведро… короче, ты туда загляни – сама увидишь.

             Масштабы происходящего на кухне поражали воображение. Какое там ведро! Цистерна, без преувеличения, нарезанных мелкой крошкой продуктов занимала почетное место посреди стола. С одной ее стороны Лиза с маньячным отсутствующим взглядом и огромным тесаком в руках крошила несчастный огурец. С другой – Костя в трансе мочил вареную колбасу, нанося ей колотые и режущие. Вокруг ощутимо искрило.

- Экое похвальное трудолюбие, - пробормотал Юрец у меня за спиной. – Вот они, плоды сублимации! Вот, граждане, весь вред продолжительного воздержания! Судя по размерам этой, гм, емкости наблюдаемый нами праздник стахановской производительности продолжается часа эдак полтора? Что ж вы, стесняюсь я спросить, погулять не  вышли? Воздухом подышать?

- Юля не хочет, - признал со вздохом Романыч.

- И часто это с ней? – Ленка оценила обстановку на кухне и тут же взяла управление на себя. – Так. Майонеза всего две упаковки. Лиз, Кость, ножи на стол. На стол, я сказала! – двое зомби подняли на нее воспаленные глаза, но ножи послушно положили. – Есть здесь салатник нормального размера? Борис, тащи пакеты! Ром, бокалы, стаканы или что там у тебя. Наливаем! Чин-чин! Короче, - хрипло продолжала она, хлопнув стакан портвейна. – Нам не хватает майонеза. И бухла, потому что мы часть переколотили. А закусить есть чем?

- Пирожки, - пискнула Тамань. Ленкин блеск непостижимым образом действовал даже на нее.

- А, давай, - милостиво согласилась Ленка. – Фу, гадость какая… Закуски, значит, тоже надо купить. Собираемся. Все, кроме Лизы и Кости. А вы двое переложите десять процентов салата сюда и заправьте его майонезом. Все, больше заданий нет.

 - Да холодно, блин! – возмутилась Тамань, видимо, из последних сил стряхнув с себя наплывший морок.

- Да одевайся теплее, блин! – парировала Ленка, уроженка Норильска.                

             На улице пришлось признать, что в таманьских климатических претензиях была все-таки доля истины. Дубак был невообразимый, для конца декабря неслыханный. Дискуссия, не пора ли нам домой, стартовала уже на обратном пути из магазина. Тамань требовала немедленной реконкисты и выдворения всех богопротивных к фигам с кухни, а лучше из квартиры. Пацаны, отчасти под непреодолимым магнетизмом Ленки, отчасти из мужской солидарности с Костей готовы были еще погулять.

             В итоге мы устроились во дворе на неработающей по случаю обледенения детской карусели, разлили в пластиковые стаканчики, вскрыли упаковку с колбасой, стремительно превращавшейся на морозе в строганину и с надеждой уставились на окно кухни. Окно было освещено, и в нем мелькали вроде бы Лиза и вроде бы Костя. Совершенно точно одетые.

- А может, они уже? – азартно предположил Юрец.

- Да не, не может, - усомнился Романыч. – Ну сколько прошло-то, минут двадцать?

- Я, конечно, высокого мнения о Константине, - вздохнул Юрец, изучая колбасу на просвет в рассеянном луче фонаря. – Но не настолько. Нет, сэр, не настолько. Или вы имели в виду, что он даже еще и не начинал?

- Без двадцати двенадцать! – возмущенно сказала Тамань. – Нас тут шесть человек, мы сидим, как бомжи какие-то, ждем, когда… тьфу, язык не поворачивается!

- Да расслабься ты, - очередной стакан вина оказался в Ленке. – Орешков хочешь? Кешью жареный, ум отъешь, не то что пирожки твои.

- Твою вафельную труху мы, к сожалению, оценить уже не сможем, - огрызнулась Тамань.     

- О, - внезапно произнес Борис.

             Мы развернулись к окну. В окне действительно началось «о», совершенно недвусмысленное «о», которого все так ждали, прямо на подоконнике, так что на видимость мы пожаловаться не могли.

- Да блин! – схватилась за голову Тамань. – Теперь-то это точно надолго! Мы что, так и будем Новый год встречать на карусели?!

- Можно было бы в общежитие, - пожала плечами я. – Только до него полчаса, не меньше. Новый год в метро тебя тоже, наверно, не устроит?

- Конечно, не устроит! Давайте вернемся сейчас же! Они же так занавески оборвут! Рома!

- Прости, - Юрец сокрушенно покачал головой. – Вот так вот грубо помешать такому икс… господи, что ж они творят… искреннему чувству – нет, это решительно выходит за допустимые для меня этические границы. Пусть миром правит любовь. Даже – черт с ними, все материально бренно! - ценой этих наверняка замечательных занавесок. И даже стекол, которым такими темпами тоже скоро кранты.

- Пркрасный тост! – поддержала его Ленка нетвердым голосом. И мы выпили еще, и закусили кешью жареным, и согласились, что это вещь.

- Господи-и-и, – уже практически взвыла Тамань. – Без пяти двенадцать! Семейный праздник!  Лучший день в году, блять! А я сижу тут невесть с кем и скоро дуба дам от холода! Рома! Ты как хочешь, а я иду домой!

- Да погоди, - благодушно улыбнулся Романыч. – Уже почти все. Вот…

             И тут рядом с нами грохнул салют.

             Все вокруг нас взлетело цветными фонтанами и заискрило, мы не слышали друг друга и орали наперебой, мы с Ленкой – «С Новым годом! С Новым счастьем!», Борис – «ура!», а Тамань, возможно, - как ее все это задрало, потому что в какой-то момент она исчезла, как утренний туман, вместе со своей сумкой, может, даже прямо в преисподнюю, и изрыгала оттуда проклятья Романычу в Вотсапп.

- Ну вот теперь, наверно, можно и возвращаться, - удовлетворенно сказала Ленка, когда все отзвенело и отгремело. – Борис, возьми пакеты… блин!!!

             Рядом с двумя голыми людьми у окна появилась третья голова. Судя по тому, что было видно с карусели, ситуация была близка к критической.

- Бабка,  - выдохнул совершенно белый Романыч. – Как я забыл…

- Бежим! – заорала я.

             Мы подхватили пакеты и ломанулись к подъезду. Где-то за нами Юрец полз по льду, как Мересьев, и стонал, что отморозил себе вообще уже все.

             …Мы позвонили раз двадцать, но дверь никто не открыл. Мы стучали кулаками и ногами. Романыч поставил на автодозвон домашний номер, но была новогодняя ночь – все звонили всем. А может, кто-то просто забыл положить трубку на рычаг.

             Когда мы уже совершенно выдохлись, дверь внезапно распахнулась, и уже знакомый нам дед снова сказал:

- А?...

             Волной вломившихся в квартиру людей его чуть не смело на пол. Из общей кучи-малы вынырнула голова Романыча и обессиленно воззвала:

- Бабушка…

- Это что такое?! – из внезапной тишины заорала бабушка Романыча. – Это как вообще называется?! Какие-то совершенно незнакомые сссс…. студенты! Хотя это еще доказать надо! Прямо на нашем подоконнике, у всей округи на виду! Да мне как тебе на улицу выйти, людям в глаза посмотреть!

- Справедливости ради, - раздался голос Юрца откуда-то из кучи-малы. – Люди наверняка успели заметить, что вы в действе на вашем подоконнике не участвовали, и вас никак нельзя обвинить…

- Вон! – заорала бабушка. Из кухни как-то бочком просочились Лиза и Костя, одетые полностью, но как-то не вполне конвенционально. – Все вон!

             Мы наконец разобрались из кучи обратно по отдельным индивидуумам и даже выстроились практически по росту.

              На этом месте, ввиду полной Романычевой недееспособности, Ленка решила, что пора опять командовать парадом и вышла вперед.

- Звните нас, ик, пожалуйста, - сказала она с совершенно октябрятской серьезностью. – Мы сейчас же уедем в общ… ик… житие. Только можно мы, пжлста, хоть часть оливье заберем? Его вон сколько, а в общаге всег…

             Все же чары ее, несмотря на высокий процент алкоголизации организма, работали безотказно. Даже Романычева бабка, поизучав ее несколько секунд, как-то подуспокоилась.

- Берите, - царственно разрешила она. – Роман, салатник завтра привезешь.

             И, выдержав паузу, добавила:

- И пирожки свои заберите. Все равно их жрать невозможно.