Хомяк (продолжение)

Уже и толстые тетеньки-чертежницы обглодали последние фрагменты курицы-птицы, отпели-отголосили песню-плач про перекаты да перекаты — а папы, помидоров и вина в доме так и не появилось. И мама начала было уже тосковать и печалиться (а беспокоиться-то она стала сразу), но тут поднялась самая могучая и прекрасная жена главного геолога Танаева. Поднялась, опустила на стол кулак, так что блямкнули бокалы чешского производства, подпрыгнули в страхе куриные кости, вздрогнул, ужаснувшись, холодец — и пробасила торжественно-угрожающе: «Не хнычь, Люська! Не хнычь! Оне за все нам ответют!»

Тут, как по заказу, нарисовался родитель: когда требуется достойный мужской ответ — негоже прятаться. Помимо подходящего ответа папа приволок на себе еще много полезного и красивого. А именно: сетку с помидорами и бутылкой зеленого стекла, синяк под глазом, подраную испачканную рубаху. И обувную коробку, которую он крепко сжимал в разбитых ладонях. Крепко, но бережно.

— Люся! — взмахнув коробкой взвопил папа, — Люся! Я люблю тебя как воздух!

— Алкаш, — буркнула басом могучая жена геолога Танаева.

— Алкаш-алкаш, — пискнула за компанию субтильный младший картограф Пешкова. Мама не выговорила не слова — то ли от радости, то ли от возмущения.

Папа удивился. Обвел глазами всю компанию и ехидно поинтересовался:

— А кто из вас здесь будет Рубинштейн?

— Алкашшш! — повторила строго Танаева.

— А ты, Инка, зря тут, — парировал папа, — потому что мужа твоего как раз в данном случае ведут беспартийные работяги на расстрел. А может, повесят его в сушилке бельевой как последнего Адольфа — и Вася не чешись. И поделом — впредь не будет, пёс, мужиков лишать тринадцатой зарплаты...

Могучая Танаева, сбив по дороге две табуретки и младшего картографа Пешкову, подалась вон из квартиры. Остальные тетеньки потянулись следом, успевать не на казнь, так на спасение. Мама продолжала молча негодовать.

— Ну чево ты, Люся, чево ты, — заканючил папа, — я ж люблю тебя как воздух. Куру вон зажарил, помидоров купил. А про Танаева это я пошутил просто, чтоб комодина сбежала поскорей. А так-то ничиво, Саловарова вот пригробил малёха да в конторе пообщались с бухгалтерией. Так что завтра жди приказ на доску, орденов не дадут, но по выговору вдарят. Однакож и мы им повкручивали болтов в защиту беспартийных трудящихся.

— Папочка-папочка! А что в коробочке? — запищала подлиза Наташка, — подарочки, да? Подарочки?

Папа посерьезнел. Посмотрел строго на детей.

— В коробке, ребяты, особый хомяк. Ценной лохматой породы. Сам Ахреев Колька сделал маме такой вот личный подарок. Хочу, говорит, персонально Людмиле Алексеевне подарить драгоценного зверька. Жрет он помаленьку — сухари да семечки, да водичку цедит в сутки колпачок. Так что не разоримся с ним. Серет тоже аккуратно, по диаметру. Найдите-ка банку литров на пять, будет ему пока приют. А завтра аквариум вычистим и под квартиру хомяковую определим. И Вася не чешись. Ну чего, мать — по десять грамм с водой в честь праздника?..

Мама только вздохнула.