Оборотни в эполетах Юлии Яковлевой

(Юлия Яковлева. Нашествие. М., Альпина нон-фикшн. 2022)

Российское коммерческое книгоиздание чудовищно и само по себе. Но если на этом монструозном поле начинаются ещё и эксперименты, то спасайся, кто может. Творческая деятельность креативных маркетологов крайне редко пересекается с интересами реальных читателей. Но этот общеизвестный факт никого не останавливает. Вылуплялись и продолжают вылупляться как придурковатые (назовём уж своими именами) названия книг, так и субжанровые кровосмесительные экзерсисы.

 

ПОСТМОДЕРНИЗМ ДЛЯ СЛАБОУМНЫХ

Под занавес предыдущего десятилетия оформилось такое явление массовой культуры, как mash-up. Рецепт изготовления обманчиво прост — берётся известное, желательно даже в зубах навязшее произведение из школьной программы и населяется кадаврами подросткового масскульта — зомбаками, человеками-пауками, вампирами и т. д. И — да! — появляется вероятность, что тинейджер хоть так, но прочтёт классический роман.

Так, в романе «Гордость и предубеждение и зомби» Сета Грэма-Смита, где в чопорной викторианской Англии церемонных чаепитий и старых дев на выданье чпокнул (но не грянул же) игрушечный по уровню напряжения зомби-апокалипсис. Сделано просто — в канонический текст Джейн Остин без всякого саспенса и соотнесения со смыслом повествования вклеивались зомби-эпизоды. Потом Бен Уинтерс таким же образом прошёлся по «Анне Карениной» Льва Толстого, где несчастная роботесса от любви бросалась под поезд.

Лучшая характеристика направления mash-up это постмодернизм для слабоумных. Тот же постмодернизм предлагает игры с краеугольными камнями культуры. Но потребитель mash-up в своём духовном потреблении не ушёл дальше комиксов, где уж ему знать идеи и смыслы большой классики?

Произведения mashup, как правило, художественно безобразны. Дело даже не в уродовании классики, а в том, что комиксовый элемент, как правило использован халтурно. Монстры, говоря тинэйджерским языком — отстойные. Не прописанные, не продуманные, сляпанные для галочки.

Но цель создателей креативов в этом направлении — не какая-то художественная убедительность. Нашпиговывание классики неведомой фигнёй, как мне небезосновательно кажется, было всего лишь прогревом турбин перед фаршировкой более глобального масштаба — масштабной имплементацией политкорректной повестки во все возможные (и невозможные) сферы. Толерантность вошла в сказки («Ведьмак», «Властелин колец», «Тёмная башня»), в классику («Анна Каренина»), и в историю — это и рыцари Круглого стола, и кое-какие из жён Генриха VIII, оказавшиеся «идейно грамотного» цвета. Впрочем, примеров вы и сами назовёте сколько угодно.

Или взять картину Ван Гога, которую эко-активисты обливают супом. Ведь прикольно же смотрятся овощи поверх мазков мастера? И это тоже mash-up, детки.

 

ВОЙНА И МИР И ОБОРОТНИ

В России mash-up, тем не менее, не пошёл. Были и отечественные образцы модного направления, настолько бесславные, что сейчас их никто уже, наверное, и не вспомнит. Ну, вот, например, выходила книга Татьяны Королёвой «Тимур и его команда и вампиры». Она настолько не продалась, что спустя годы я встречал её на лотках «Всё по 20 рублей».

Но эксперименты, тем не менее, продолжаются. Время от времени на прилавках появляются очередные попытки привнести элемент чудовищности в классику, историю. И вот перед нами очередная такая попытка от Юлии Яковлевой. Её новый фикшн «Нашествие» оксюморонно вышел в прозаической серии издательства «Альпина нон-фикшн».

Юлия Яковлева — постоянный автор таких «кузниц талантов», как «КоммерсантЪ», «Афиша», «Горький». Её перу принадлежат несколько mash-up текстов. Например, многотомная эпопея о том, как в блокадном Ленинграде дети совершали вылазки в игрушечное царство мёртвых. В другом цикле Владимир Даль — да, тот самый, составитель «Словаря живого великорусского языка» сражается с нечистью, не хуже киношного Гоголя.

И вот перед нами, если верить издательской аннотации, книга, которая «сочетает большой русский роман и фантастический триллер».

Ну, БРР — понятно, какой. «Война и мир». Действие происходит летом 1812 года, когда Наполеон с войском из двунадесяти языков вот-вот перейдёт границу Российской империи. Герои «Войны и мира» — где-то рядом. В светских салонах Смоленска судачат о скандальном разводе графа Безухова, а князь Болконский даже ненадолго появляется в тексте собственной персоной.

А фантастический триллер? Ну, это, пожалуй, «Сумерки». Но такие… Без вампиров. Хотя с оборотнями. Вервольфом со всеми вытекающими последствиями стал после аустерлицкого сражения молодой помещик Бурмин.

 

ТОПОРОЗАТЫЛКИ, СПИНОЛБЫ, ЛОШАДЕКОНЬ

Уже с самого начала Яковлева даёт понять, что чтение лёгким не будет, а всяк, обложку раскрывающий, пусть оставит надежду.

Начиная со старта густым нерестовым косяком прут ляпы. Уже на шестой странице книжного издания грудь героя вдруг сипит, «заглушая все другие звуки». Посипев грудью-глушилкой, герой наклоняет голову (это важно) и весь становится «собственным ухом».

Но не телесными трансформациями едиными насыщен текст. Можно встретить здесь и гардеробный зооморфизм («Бр-р-р-р, передёрнул он плечами, так что дрогнули жирные червяки погон»), и человеческие части тела, прорастающие сквозь хозяйственную утварь («Облаков уставился на топор, заткнутый у Пантелея за поясом. Тот уловил взгляд, положил руку топору на затылок»).

Впрочем, головастый топор — это мелочи. В какой-то момент начинает казаться, что герои перемещаются как-то по-своему:

«Из леса к ним спешил, всей спиной выражая усердие, молодой рыжеватый мужик, лоб его был перехвачен тесёмкой».

Вот так спешил, усердной спиной вперёд. Но лоб с тесёмкой виден, однако же, был ещё как!

Но спинолбы и топорозатылки — это цветочки. Чем дальше вы углубляетесь в густой бурелом повествования, тем более причудливые плоды бросаются в глаза своим беззастенчивым произрастанием.

Вот, например, вдруг встречается что-нибудь этакое:

«Элегантный галстук подпирал щёки».

Я содрогнулся, как представил. Что же это за галстук такой щёкоподпирающий? Пионерский? Бабочка? А, может, на заре XIX века галстуки прямо на лицо повязывали? Или это щёки у героя такие, что свисают ниже воротника? Или из шеи те щёки подпираемые растут? Ну, а что? В романе об оборотнях, может быть, это и уместно. Зависнув в гугле, я, тем не менее, нашёл галстук, который может хорошо так «подпирать» щёки. Называется, столыпинским. Зловещий такой аксессуар.

Но это что? А бородатую женщину не хотите? Нет? Ну, тогда вот вам хотя бы усатую:

«И даже Оленька, бедная воспитанница, которая привыкла держать ухо востро и ни на миг не распускаться, вышила розу голубыми нитками и теперь спарывала маленькими ножницами, поворачивая шитье то так, то эдак, вытянув от усердия губы трубочкой, показывая пробор в чёрных волосах».

Понимаю, что буквоедствую, но создаётся полное впечатление, что чёрные волосы с пробором растут у Оленьки на вытянутых в трубочку губах. А тут ещё и «ухо востро» поверх усов ala Сальвадор Дали.

Парад кадавров не прекращается. Шестью страницами далее от усатой Оленьки у нас герой слизывает «нижней губой пот, выступавший на верхней». Я-то, наивный, думал, что лизать, как и разговаривать, это — функция языка. Так ведь нет! Впрочем, нижней губой герои, кажется, в пампасах и буреломах романа «Нашествие» всё же не разговаривают. Но создаётся впечатление, что нижней губой наговорила текст сама авторша.

Но это что! Некоторые действующие ли… да что там, действующие морды романа (сейчас поймёте) — посреди экшн-сцен вдруг меняют половую принадлежность — стремительно и как бы, наверное, модно:

«Вывернулась, хлестнула лошадь хлыстом по глазам. Конь зажмурился, на миг растерялся».

Ну, ещё бы новоявленному коню не растеряться. Только что ведь лошадью был, а тут по глазам хлыстом отоварили, и тут же что-то отросло, простите.

Впрочем, чудеса только начинаются! Как вам вот такое?

«Плоско вытянувшись там, где умер, лежал труп Алёши».

Надо сказать, что заявлен всё же исторический роман про оборотней. О зомби-апокалипсисе и «умирающих трупах» никто не предупреждал.

Речь героев порою нечленораздельна:

«Пробормотал что-то, напоминавшее то ли «пошли на хер», то ли «премного благодарю», то ли «это не кончено». И удалился».

Зато поют неодушевлённые предметы:

«Снова запела в такт тряпке».

Тряпка, как я понял, это такой протогаджет XIX века.

Впрочем, довольно. Продолжать какоанатомический экскурс можно бесконечно, а мы ещё не сказали много интересного.

 

НАСТОЛЬНЫЕ ИГРЫ И ПОЦЕЛУЙ ПЬЯНОГО МОЛЛЮСКА

В конце концов, косяки, ляпы и превращение лошадей в коней может случиться со всяким писателем. Даже с хорошим. Особенно с хорошим. Книга ведь заявлена отчасти как триллер. Так что автор, в принципе, может хоть с бессмертного «смеркалось» начинать своё повествование. Главное, чтобы у читателя «зубы клацали». А лицо чтобы «побледнело так, что светилось в темноте». Чтобы «даже через свою и его (друга. — Л.Р.) шубу» читатель «чувствовал, как … трясёт мелкая дрожь». Я, простите, не удержался, ещё немного Яковлеву позволил себе процитировать.

Читатель-то, как тот лошадеконь — существо терпеливое. Хлещи его по глазам кнутом косяков сколько хочешь, если написано интересно, он простит и спинолоб, и топорозатылок, и тряпкогаджет. Как у нас, в романе «Нашествие» с читательским интересом?

Начинается роман достаточно бойко. Сначала мы знакомимся, собственно, с оборотнем Бурминым. Тот долго бирюковал в поместье, распустив на волю всех крепостных, а потом вдруг решил выйти в свет. И сразу к губернатору, на бал. А Бурмин – мало того, что хорош собой, так ещё и предположительно богатый наследник. Барышни проявляют к сельскому анахорету большой интерес. Не сказать, что суперинтересно, но вполне такой, умеренно вменяемый российский сериал для Первого-второго канала. Есть несколько потенциально перспективных конфликтиков, несколько возможно интересных любовных линий.

Неважно на старте «Нашествия» разве только то, что секрет Бурмина-оборотня мы узнаём вот сразу же, с первых же страниц. Без интриг, увёрток, недомолвок – сразу все карты на стол. Можно, конечно, и так. Но с жуткими тайнами (а способность принимать волчий облик — это, наверное, жуткая тайна) так вот не обращаются. У нормального триллерописца страшный секрет пропитывает ткань повествования, оставляет тут и там намёки, сразу в руки не даётся. Не то у Яковлевой — нате вам тайну со всей подоплёкой, не обляпайтесь.

И через примерно 80 страниц, аккурат ко второй главе текст предсказуемо сползает в нудятину. Почти ни один конфликт не находит разрешения, все потенциальные любовные тропиночки уводят в тупик. Ни у кого ни с кем амуры не срастаются.

Надо сказать, что женские образы всех вот этих великосветских кисейных барышень — непритягательны. Могли бы предстать возвышенными тургеневскими девушками, но предстают подлыми бабами. И княгини, и графини, и бесприданницы — все они, как пел «Наутилус Помпилиус», «с прыщавой совестью».

Постельные сцены, впрочем, есть. Самых ярких — две. Обе происходят не в постели, а на столе. Вот фрагмент из первой:

«Он одним движением сдвинул тарелки. Подсадил её на стол, задрал подол. Анфиса запрокинулась, выгнулась. Тарелки, бокалы тоненько отзывались на каждый толчок. Анфиса застонала. Восторг от того, что они делают это на барском столе, добавлял остроты её наслаждению».

А вот вторая:

«Обнажились подвязки, а выше — бледный зад, похожий на опавшую примятую грушу.

(…)

Егерь с привычной деловитостью повыше задрал ей юбки и, стараясь не смотреть на вялый зад, принялся крепко вгонять, подбадривая себя стуком ножек стола по полу».

Жаль, что премию Bad Sex in Fiction Award отменили. Вот бы эти «настольные» сцены навели бы там шороха.

Но описание поцелуя — ещё хуже. Внемлите:

«Она повернулась, и губы её тут же впечатались в… — казалось, к ним присосался мокрый колючий моллюск, и он пах вином. Лиза опустила голову, чтобы он отклеился».

Но на описании поцелуя с бухим моллюском, я считаю, надо прекратить исследование эротики в тексте авторки Яковлевой. Иначе сна и покоя можно лишиться.

 

ЗАТО ПУЗЫРИ КРАСИВЫЕ

Неприязненное описание дам можно списать на знание авторшей женской природы. Пусть. Но если дамы — просто мерзавки, то мужчины — функциональный шаблон. Этот болванчик — генерал, тот — повеса, третий — плут, четвёртый — просто мужик с полагающимся псевдопросторечным вокабуляром.

Хуже всех, собственно, протагонист-оборотень Бурмин. Он — вот вообще никакущий. Распространённый в современной боллитре типаж — человек без свойств. Просто такой хороший парень. Все его секреты мы знаем с самого начала, чем может нас заинтриговать этот образ — неведомо. К тому же, и в волка-то он превращается халтурно, походя. Фактически взял и превратился. Ну, для отмазки (авторской) чуть-чуть страдает. Нет никакого проникновения в психологию, нет азарта охоты, нет гнетущего ужаса и ощущения проклятия. Как сказали бы читающие подростки (основные потребители чтива про нечистую силу) — монстр-то отстойный!

К тому же ближе к финалу вервольфы начинают плодиться чуть ли не почкованием. И время от времени Яковлева предпринимает попытку описать их ночные лесные похождения. Например, это может выглядеть так:

«Оно село. Роение в голове мешало, точно внутри скрёбся паразит: а детки?»

В общем, ни разу не Стивен Кинг. Даже в позднейшем, сильно исписавшемся, изводе.

Невзыскательные поклонники ценят триллеры про вурдалаков за что? За атмосферу тайны (её нет). За описания кровавых похождений. Этой святой обязанностью триллерописателя Яковлева стойко брезгует.

Например, ближе к концу книги намечается побоище: оборотень vs толпа врагов. Я не шучу: оборотень не знает, с кем бьётся. Думал, что с восставшими мужиками, оказалось, что с французскими драгунами. И вот финальная схватка. Бурмин эвакуирует лояльное крестьянство в свою усадьбу и говорит:

«— И ни в коем, ни в коем случае — поняли? — если вам дороги жизни ваших семейств, ваши собственные, не отпирайте мне. Что бы я вам ни говорил. Даже если вам будет казаться, что я… Что бы ни казалось».

И что вы-таки думаете, что начнётся газмяс, кровь-кишки-распидарасило? Щас! Герой храбро теряет память, и вместо боевой кульминации мы вдруг имеем… описание природы:

«Туман ещё обволакивал кусты, стелился по траве, но солнце набирало силу, свет ожёг его, будто тело окунулось в кипяток. Боль размозжила голову. Бурмин, хрипя, глотнул воздух и очнулся».

А вы что — драки хотели? Как я с вас смеюсь. Впрочем, если Яковлева начинает описывать баталии (а иногда она вынуждена это делать), то хочется взвыть вурдалаком и заточить о какой-нибудь тупой предмет хищные когти. Потому что:

«…один мужик попытался схватить лошадь под уздцы, другой намерился стащить вниз всадника. Бурмин ударил прикладом налево, направо и послал лошадь вскачь раньше, чем стих хруст ломающихся лицевых костей».

Каково! Хруст лицевых костей на пол-леса! А вот по глазам хлыстом лошадь огреть храбрый Бурмин не догадался, иначе бы глядишь, на бис в коня превратилась бы.

Впрочем, справедливости для, отметим, что ровно в одном месте, ровно в одной батальной сцене, картинка перед глазами таки возникла. Это вот такой фрагмент аустерлицкого побоища:

«Опять грохнул пушечный залп, но уже как сквозь вату, над головой затрещал лёд. Завизжала лошадь, проваливаясь. Копыто её прошло совсем рядом с ним — медленно, как во сне. В седле сидела половина туловища, сапоги в стременах, а выше ремня тянулись кишки и красный дым крови. Бурмин отпрянул, увидел свой крик в виде длинной плети пузырей. Покуда хватало глаз, вокруг барахтались в облаках пузырей кони, люди. Шли на дно…»

Согласитесь, выразительно. Вот этот крик пузырями — классная и зримая деталь. И даже смешавшиеся «кони, люди» не портят. Но кроме описания пузырей, Юлия Яковлева особых умений не демонстрирует. Напоминая тем самым многих российских кинематографистов, которые тоже, по сути, снимать ничего и не умеют. Но зато пузыри красивые.

 

ЛЕГЧЕ СЪЕСТЬ, ЧЕМ ПРОЧЕСТЬ

Резюмируем. Перед нами — исключительно аморфное произведение. Этакий, я бы сказал, арт-хаус с частично отвратительными, частично безликими персонажами. С излишними обстоятельными флэшбеками, которые уводят читателя к тем фактам повествования, которые ему уже до оскомины известны. А вот подлинно интригующие тайны (например, что это за позорный секрет у молодой княжны Алины, с которым она мучается всю дорогу) так и остаются нераскрытыми.

И бесформенная эта тягомотина длится без малого пятьсот страниц. Где-то к середине начинаешь понимать, что вся эта катавасия на последней странице данного тома не кончится. Что будет, видимо, продолжение.

А Наполеон всё не вторгается! Хотя война проанонсирована непосредственно в заглавии — «Нашествие» ведь! И в седьмой (последней) главе — алилуйя! — вторжение таки происходит. Прямо не верится в такое счастье. Так что продолжению, скорее всего, быть.

А теперь давайте подумаем: а зачем вообще приличному издательству «Альпина» нужна вот эта аморфная куча непонятно чего? Есть одно предположение. Русские дворяне описаны, как сборище дегенератов. Русская армия не появляется вообще. Русские крестьяне — мрачные садисты, подобные обитателям лавкрафтовских кровосмесительных закоулков. Даже лучшие из них могут вонзить вам вилы в бок. Они легко способны замучить женщину практически на глазах детей.

Зато у французов всё, конечно, не так. Бонапарт, например, сияет аки солнышко:

«Все лица повернулись, все глаза заблестели, точно в них отразилось солнце. В палатку вошёл император».

Более того, французы на поле боя (дайте просмеюсь) — целуются. Вот вам выдержка из яковлевской версии Аустерлица:

«— Поцелуй уже его. И пойдём, — понукал по-французски голос. (…)

— Погоди, — отвёл другой. (…)

(…) Если плен, то какого рожна ему меня целовать? Послышалось. Не поцеловать, а…

Голоса по-французски начали заваривать ссору.

— Ну, чего ты ждёшь? Отвернусь, если стесняешься. Ну, а что тогда? Не любишь? Любишь — значит, поцелуй.

— Люблю! Но так это не делается».

Это я даже не знаю, с чем сравнить. Яхина? Водолазкин? Но даже у них ароматные немцы не целовали противников. А тут — глядите-ка… Ишь!

В общем, даже страшно предположить, что там будет в продолжении. Боюсь, вторую часть выдержит не всякий впечатлительный разум.

В одном моменте романа Юлия Яковлева невзначай даёт характеристику собственной книге:

«Какая-нибудь нудная жвачка, которая нравилась в её времена. Всё очень чинно — и до смерти длинно. Легче съесть, чем прочитать до конца».

Лучше не скажешь. На том и закончим.

 

#новые_критики #лев_рыжков #новая_критика #юлия_яковлева #нашествие #альпина_нон_фикшн #мешап #графомания