Гоу-гоу (часть 8, окончание)
8.
Они шли пешком через весь ночной город. Осенний и Артур шествовали впереди и беседовали, естественно, на литературные темы. Осенний то и дело читал стихи, иногда пел, отчаянно жестикулируя.
Оля с Никитой, взявшись под руки, следовали на некотором отдалении, достаточным для того, чтобы можно было говорить не таясь. Но почему-то разговора не получалось. Никита мог предположить, что состояние Оля сродни ощущениям альпиниста, который покорил вершину: порадовался, покричал на весь свет, а дальше... — пора спускаться. Возможно, Оля уже думала о скором отъезде Ника, чье появление в этом городе отчасти вернуло ее в молодость. И вообще, что может думать женщина, никогда никого по-настоящему не любившая, и, возможно, не знающая, что такое любовь? Притом, что ее всю жизнь назойливо окружают любящие или просто симпатизирующие люди. Приносит ли такое состояние счастье или хотя бы обыкновенную радость?
Никита нарушил молчание, которое становилось неловким. Кивнул на Осеннего:
— Интересно наблюдать счастливого человека.
Оля тяжело вздохнула:
— Осенний обреченный человек.
Никита удивленно повернул к ней голову. Оля пояснила:
— Филя раздавит его. Или купит. Последнее вряд ли, не тот характер. Вадим, конечно, звезд с неба не хватает, несколько простоват, но горд. Значит, раздавит. Причем, сделает это так, чтобы мне стало как можно больней, и, значит, поучительней. Одного он превратил в собаку и посадил рядом со мной. Ты думаешь, Вано сторож? Нет! Он памятник!.. Другого убил! Третьего купил! А ведь мог бы и просто раздавить, — так нет, купил для разнообразия, для того, чтобы «потешить» меня... Всех других, менее значительных, убрал с пути каким-то неизвестным мне образом, но так, чтобы мне было понятно, что это его рук дело. Что-то подобное ждет и Осеннего, рано или поздно. Про шпионку я даже не говорю, — наплевать! А сын? О-о!.. И сын — не мой! Ты возвратишься? Ник?
— Но ведь что касается поэта, то твой муж, как я понял, наоборот, содействовал тому, чтобы...
— Он притворяется. Змей готовится к прыжку, я вижу.
— И ты, зная это?..
— Мы будем бороться.
— А если конец известен, то зачем тебе все это?
— Я должна чем-то жить. Ник?.. Ты видишь, скоро я стану старухой! Моя внешность дается мне ценой больших усилий! Но возраст не обмануть! Жизнь уходит!
— Прости, но получается, что ты постоянно живешь... кем-то. В каком-то анатомическом смысле... Постоянно кто-то приносится тебе в жертву. Еще раз прости, возможно, я ошибаюсь... Что случилось с Гарри?
— Нет, что ты, Ник, не извиняйся, спасибо за откровенность. А то, что случилось с Гарри, знает только Филя. Кстати, ты веришь в его версию, которая принята окончательной?
Никита промолчал. Оля покивала головой:
— Вот и я так, Ник!.. У меня нет выбора. Я уверена только в одном: Гарри попался на удочку Фили и погиб. Да, Ник!.. Зная Филю... Кстати, помнишь, как его прозвали в общежитии? Удавом, кажется? Зная Филю, я представляю, как Филя приручил Гарри, потом выдрессировал: чтобы во время охоты ружье всегда было наготове, со снятым предохранителем, чтобы оно лежало на снастях, за которые когда-нибудь зацепятся спусковые крючки, чтобы стволами — к Гарри!.. Да!!..
— Оля! — Никита остановился, прерывая полуобморочный монолог. Артур и Осенний обернулись на ходу, но тут же тактично продолжили свою беседу, двигаясь прежним манером. — Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко?
Оля расхохоталась:
— Прости, Ник! Фантазии! Если бы я не верила Филе, разве я согласилась бы с ним жить! Как ты думаешь?
— Я уже предпочитаю никак не думать! — Никита смятенно развел руками. — Я никого из вас не понимаю.
— Ну, Ник! И меня? — Оля притворно надула губы.
— Тебя в большей степени...
— Ник, ты никогда не отличался церемонностью. Например, просто, без лишних слов, сковывал девушку своими железными руками, как орел добычу, и начинал целовать... Ты настоящий мужчина, я всегда так считала. Только стала забывать. Ник, оставь мне свой телефон. Прямо сейчас. Вот, — торопливо покопавшись в сумочке, она вынула книжку Осеннего, — хотя бы здесь.
Вынимая авторучку, Ник взглядом изобразил вопрос: нужно ли? Оля ответила:
— Вдруг мне будет совсем плохо. Ну... на самый крайний случай. Обещаю.
Никита написал номер.
— Ник!.. — прошептала Оля, пряча книгу. — Я до сих пор ничего не знаю про тебя. Какой ужас! Ни разу спросила... Рядом с тобой я чувствую, какая я гадкая. Прости. Как ты был все эти годы? Кто у тебя есть?.. Чем ты живешь?..
Никита взял Оля за плечи и шутливо встряхнул, улыбаясь:
— Оля! Не все сразу!.. Чуть позже, хорошо? Сегодня — о тебе. Ну вот, хотя бы, сделай милость, скажи для разрядки... Ты раньше часто употребляла иностранные слова. Помнишь? А почему?
У Оля быстрого перехода не получилось, она горько усмехнулась:
— Наверное, потому, что на чужом языке врать легче. И говорить правду — тоже... Вот угадай: Ай!.. Лав!.. И так далее... Что это?..
Несмотря на бурный вечер, Никита проснулся до рассвета. Ему показалось, что в дверь постучали. Он прислушался, но стук не повторился. Приведя себя в порядок, он покинул номер, и пошел по коридору, ведущему на галерею. Там, прямо напротив выхода, спиной к нему, облокотившись на перила, стоял Вано. Первой мыслью было развернуться и уйти, но Никита пересилил малодушное желание и, не здороваясь, решительно встал плечом к плечу со странным человеком, невольно скопировав его позу. Вано глянул на Никиту так, как будто они уже битый час стояли рядом. Вынул пачку сигарет, протянул, предлагая. Никита отрицательно покачал головой.
Когда рассвело, внизу начались телефонные звонки. Через несколько минут послышался истошный крик Оля: «Это ты подстроил!.. Подлец! Ненавижу!..»
Никита сделал движение, но Вано остановил его, выставив ладонь вперед. Никита повиновался.
Вано ушел, но через четверть часа вернулся и опять встал рядом. Никита посмотрел на профиль Вано, похожий на седого большеносого сфинкса с мордой, изрытой временем:
— Вано, ты меня старательно пугаешь, но я тебя не боюсь. Если у тебя есть язык, то просто скажи, что я, по-твоему, должен сделать?
Сфинкс повернул каменную морду и сказал человечьим голосом:
— Уехать. Через полчаса машина будет за воротами.
— Я подумаю. Но для того, чтобы принять решение, мне нужно знать ответ на один вопрос... Требуя моего отъезда, ты исполняешь волю хозяина?
Сфинкс угрюмо качнул головой в сторону:
— Артура.
Сфинкс ушел.
Никита собрался и спустился в гостиную, которая оказалась пуста. Прощаться было не с кем. Можно было заглянуть в коридор, уводящий к хозяйским спальням, постучать в какую-нибудь дверь, пройти на кухню, в столовую (где-то в глубине дома тонко звякала посуда: то ли нежнейшие рюмки, то ли пробирки). Но если пустынность гостиной — кем-то задумана и является немым приглашением к его уходу, то как будет выглядеть его активность? Никита ухватился за эту мысль и с чувством облегчения шагнул к выходу.
Он вышел за пределы усадьбы, где действительно стояла машина — отечественное авто, тянущееся к импортному дизайну. За рулем сидел... Артур.
— Привет, Артур! — Никита решил ничему не удивлялся и спросил, как можно обыденнее: — Ты свободен? И машина на ходу? Какая удача! Будь добр, подбрось до гостиницы или хотя бы до остановки. Срочные дела.
Артур, управляя машиной, рассказал о последних событиях.
Тон повествования с описанием подробностей, которые можно было, на взгляд Никиты, исключить перед малознакомым собеседником, показался странным. Создавалось впечатление, что Артур, напуская на себя бесстрастность, и, в определенных эпизодах, наивность, преследует цель как раз-таки не оставить равнодушным слушателя, поставляя ему ценную и поучительную информацию.
Но слушатель ни одним мускулом не выдавал изумления, демонстрируя вежливое внимание, граничащее порой с вежливой же озабоченностью. Никите показалось, что его «непробиваемость» слегка «заводит» Артура, который, впрочем, достаточно хорошо владеет собой.
«Молодец! — подумал Никита, краем глаза любуясь молодым знакомым, — совсем как я в молодости!»
История последних часов, в пересказе Артура, состояла в следующем.
Оказывается, после того, как основная масса гостей разошлась, телегруппа, работавшая на презентации, решила снять небольшую передачу из популярного в их городе цикла «Концерт после концерта». Взяли несколько интервью у богемных и производственных коллег Осеннего. Понятно, что коллеги находились в таком состоянии, что говорили все, что на уме. А именно не совсем то, что звучало в тостах, а иногда противоположное тому. Заключительным аккордом стали кадры послепраздничной разрухи, где изюминкой явились книжки презентанта, в беспорядке разбросанные по всему пространству ресторана: на столах, на полу, на подоконниках. Все это смаковали крупным планом. Ведущий пояснил, что гости забрали с собой только ценные подарки от спонсора, а «бесценные» книжки были оставлены за ненадобностью. Копия этой записи попала в руки представителей творческого союза, оппозиционного тому, в котором состоит Осенний. Уже в утренней передаче ее увидели все горожане, с характерными для оппозиционной борьбы комментариями. Причем, запись будет повторяться, как водится в этой новостной передаче, каждый час в течение суток.
С Осенним случился сердечный приступ, он в больнице. Неизвестно, насколько серьезно недуг угрожает жизни, но все говорят, что его писательская карьера закончилась. Мало того, теперь ему будет трудно рассчитывать на работу в телерадиокомпании, где он вел одну из поэтических рубрик, и в газете, где он подрабатывал публицистикой. Об этом также говорится во всех комментариях. Его престиж как писателя упал до нуля. Хотя цель противоборствующего творческого союза, по словам его комментаторов, не отдельные личности, а тенденция деградации писательской массы у неприятеля.
Мать Артура в происшедшей трагедии Осеннего обвинила отца, предположив, что все случилось по сценарию, разработанному им. В доказательство пошли все факты: невысокий, сознательно заниженный уровень участников торжества, контраст в подарочном наборе между книгой и ценными вещами (даже то, что набор вручался не упакованным гарнитуром, а «россыпью»), подозрительный тамада, работавший на спаивание гостей, неизвестная телекомпания, снявшая тенденциозную передачу и тут же продавшая пленку недоброжелателям Осеннего... Слишком много совпадений и ни одного промаха, по версии матери.
И еще одна неприятность. После того как мать высказала отцу все, что думала по этому неприятному поводу, ему сделалось плохо. Видно, тоже сильно расстроился: ведь хотел, очевидно, как лучше. Правда, он быстро отошел после укола, сделанного домработницей, и заснул под ее же присмотром... Сразу после этого Вано увез мать в больницу к Осеннему...
— Когда вы улетаете? — заботливо спросил Артур.
Никита старался выглядеть сосредоточенным в пользу тех неизвестных проблем, которые заставляют его раньше запланированного покидать гостеприимный город:
— Очень скоро. Возможно, завтра, послезавтра. К сожалению. Мне было так славно. Но, Артур, у меня здесь осталось одно дело, которое нужно решить непременно. Без этого я не могу покинуть город.
— Я в силах вам помочь?
— Да, дружище. Без тебя, боюсь, я не справлюсь.
Артур, не отрывая взгляда от дороги, вопросительно склонил голову набок.
— Мне нужно на кладбище...
— К моему отцу? — учтиво перебил Артур.
— Да. Скажи мне номер могилы, ряд...
— Едем прямо сейчас? Я никуда не тороплюсь. Могу кататься с вами до вечера.
— А как же мать, отец?.. Ведь им плохо сейчас.
— Я успею и туда. Тем более что вряд ли мое участие облегчит их страдания. Так же, как и не усугубляет радость, когда она есть. А если совсем точно, то там любой третий — лишний. В лучшем случае можно отделаться испорченным настроением, а в худшем...
— Как знаешь, Артур, ты взрослый человек. Спасибо. Едем.
Они надолго замолчали. Никита смотрел на город и с удивлением понимал, что уже не узнает его. Где они сейчас едут? — то ли по новому району, то ли по старому, до неузнаваемости перестроенному? Он откровенно загляделся на профиль Артура, перенявшего тонкие черты Гарри и Оля, а также некоторую мимику Удава, но при этом имеющего собственные линии. Что в нем преобладает, что окажется решающим? Маленький ли это Удавчик? Себялюбивая ли Оленька — «Оля» — «Ой-ля-ля»? Или Гаррик — наивный несчастный романтик? Он вдруг подумал, что вполне возможно, Артур немного походит и на человека, который сидит сейчас рядом с ним в качестве пассажира. И мысль не показалась безумной: ведь был же Никита частью жизни Гарри, Оля, Удава! Да что значит был? — в подобных категориях правильнее оперировать настоящим временем. Никита встрепенулся:
— Артур, будешь в Москве — заходи! Ты меня не стеснишь, я живу один. Меня очень легко найти. Метро... — в этот момент Артур резко ударил по тормозам, завершая неудачный маневр, сопряженный с оплошностью соседа по ряду, и Никита не успел закончить фразу.
Когда они выехали на нужную полосу, Артур вынул откуда-то книжку и протянул ее Никите:
— Вы, наверное, так спешили, что не взяли на память творение Осеннего? Я захватил из дому. Первый попавшийся экземпляр. Думал, почитаю как-нибудь в дороге. Пусть это будет вам.
— Спасибо! Свой экземпляр я действительно забыл... — Никита безотчетно открыл книгу и, увидев написанный собственной рукой номер домашнего телефона, тут же ее захлопнул. Взглянул на Артура, тот, закуривал, не отрываясь от дороги. — Артур! Не откажи в последней просьбе. Мне нужно взять с собой еще одного человека. Это не займет много времени. Я покажу, куда ехать. — Он посмотрел на дорогу и с сожалением заметил: — Нет, придется подъехать к отелю «Восток», оттуда я знаю точный путь...
Тети Таси в общежитии не оказалось: на время капитального ремонта ее «неизвестно куда» перевели работники службы милосердия.
— Обещали вернуть, как только ремонт закончится, — объяснила бодрая вахтерша. — Согласно желанию бабы Таси. Ни в какую не хочет менять место жительства. — Она засмеялась: говорит, что здесь она молодая!
У Никиты не было времени слушать добродушную женщину, и он задал следующий вопрос:
— Тогда вы не могли бы подсказать, где похоронена ее дочь?
— Ой!.. Да-авно мы Тасю туда возили! — вахтерша задумалась, вспоминая, даже закатила глаза: — Сейчас. Так. Нет. Ага.
Наконец она рубящими жестами с энергичными поворотами туловища рассказала примерное расположение могилы относительно главного кладбищенского входа. Просила учесть, что была она там давно, а место то, видимо, заселено еще больше, да и заросло. К тому же она не помнила, как выглядит могила:
— Что-то простенькое! Поищите! Найдете, если повезет, — сказала она оптимистично. Но, провожая Никиту до дверей, сокрушенно приложила ладошки к своим пухлым щекам: — Ой!.. Так ведь у нее же фамилия другая, не как у матери! Не вспомню! Ни за что! Зато фотография, кажется, есть. Ну, имя вы, конечно, знаете. А зачем они обе вам? Забыла спросить. Вы им не родственник?
Никита обернулся на ходу:
— Я здесь обитал когда-то. Жил-грешил... И, кажется, еще живу...
Женщина пожала плечами.
— Вы здесь часто бываете? — спросил Никита, уверенный в ответе, стоя перед ухоженной могилой со скромным, но достойным памятником: невысокая гранитная стела, очертаниями похожая на гитару, на корпусе которой очень похоже высечен фас Гарри.
— Нет, — негромко ответил Артур, — только по знаменательным дням. Отец платит кладбищенской администрации, она ухаживает.
— Ты знаешь, Артур. Столько прожил, но так и не приучил себя что-то говорить перед гробом, перед могилой. Мне кажется, что в такой ситуации все слова фальшивы.
— Если для того, чтобы услышал я, то ничего не надо. Я вас понимаю. — Артур помолчал. — Если о других, то в подобных случаях, обычно, просят прощения.
Никита невольно повернулся к Артуру, который, не отрываясь, смотрел на памятник.
— Можно я «про себя»?
— Не спрашивайте...
...Артур давно уехал, а Никита все искал могилу, следуя полученным в общежитии объяснениям. Уже несколько раз он возвращался к главному входу, чтобы оттуда начать череду заданных движений: прямо, затем влево на вторую или третью аллею, там до большой сосны, оттуда по тропинке шагов тридцать вправо и так далее. Он заходил на все левые аллеи, искал большие сосны, мерил шагами широкие и узкие тропинки, попутно разглядывая надписи и фотографии, ища нужное имя и лицо, иногда для этого разводя руками ветки кустарников и стебли травы на заброшенных могилах, царапаясь о колючки и обжигаясь крапивой.
За ближним забором шумела автомобильная магистраль, шуршали шины, визжали тормоза, ревели клаксоны, иногда слышались человеческие голоса.
За часы поиска ему несколько раз попадалась одна и та же старушка, выпалывающая клумбы, протирающая надгробья, поправляющая венки, — все это у разных могил. Однажды она спросила:
— И чего ж ты потерял, милый?
Никита сокрушенно развел исцарапанными, перепачканными руками:
— Ой, тетя!.. Жизнь длинная — много терял.
— Это понятно... А кого здесь ищешь?
Никита вздохнул:
— Девушку одну...
И подумав, добавил:
— Хорошую.
— Тут все хорошие! — обыкновенно изрекла старушка и, наклоняясь к могиле, знающе махнула рукой в сторону шумного живого мира: — Там всякие, а здесь хорошие!