ЗА ТЕМ ПОЛУСТАНКОМ. ЧАСТЬ 4

— Почему Ларга покинула нас?
— Влюбился?
— Нескромно и неэтично на вопрос отвечать вопросом.
— Ух, ты! Уел, да? Яйца курицу учат?..
— Ева, не дави! Я тебя не боюсь.
— Это я уже заметила. А Ларга, действительно, захотела кушать. Ее раса питается один раз в год. Срок настал.
— Но ведь ты умеешь добывать пищу из воздуха, или еще откуда-то...
— Ларге не нравится энергетическая пища, хотя ее информационная составляющая абсолютно идентична натуральной. До самой последней молекулы.
Богдан мало чего понял из сказанного Евой, но вынужден был довольствоваться и этим. До лучших, так сказать, времен. Раз уж он ей зачем-то понадобился, значит в конце концов просветит, не даст погрязнуть в первобытной дикости. Он уже начал осознавать тот факт, что по сравнению с Евой и Ларгой его собственная цивилизация пока что находится в эмбриональном состоянии. Пожалуй, впервые его посетила мысль о затратности и несопоставимости технического прогресса с потом и кровью, пролитыми и проливаемыми человечеством. Ради чего? Страна, взбудораженная гласностью, уже знала о Челябинском взрыве, Чернобыльской катастрофе, испытаниях ядерного оружия на собственных солдатах, узнала о великих стройках коммунизма, перемоловших в пыль едва не половину населения Советского Союза. Первыми вышли в Космос? А макароны, мыло, масло по карточкам получали. Да и вообще...
— А не пора ли нам, Богданчик, сменить обстановку? — вывела его Ева из несостоятельных раздумий. — Не рвануть ли нам с тобой в какую-нибудь Галактику поприятней?
— А путешествие во времени тебе доступно?
— Неэтично, молодой человек, отвечать вопросом на вопрос.
— Ну ты и язва. Вот втрескаюсь в тебя по уши, а потом изнасилую...
— А фигушки не хочешь? Хотя втрескался ты уже с первого взгляда.
— Ой, ой, можно подумать.
— А чего тут думать; на вашей мужественной физиономии все написано. До последней буковки.
— Ева, кончай мутить! Ответь все-таки на вопрос.
— В какое прошлое вам, сударь, взгоношилось?
— В твое,... — Богдан словно споткнулся, — То есть, ну... в общем... на ту Землю, когда ты на свет... появилась! — выдохнул он громким шепотом.
— А почему ты хочешь именно в прошлое?
— Понимаешь, Ева, мне почему-то кажется, что в будущее нельзя попасть по определению, поскольку оно еще не наступило.
На лице Евы явно прочиталось удивление. И уважение. Она сама не раз задавала себе вопрос: почему никому и никогда не удалось еще открыть темпоральный канал в будущее? Для всех разумных существ и сущностей Вселенной это являлось неразрешимой загадкой. И вот, нате вам!, потомок, стоящий на первой ступеньке всеобъемлющего знания, легко и просто, без напряга аксонов и нейронов сформулировал решение. Так-то вот! Нельзя, конечно, утверждать, что у нее, Евы, и ей подобных не хватало ума постичь данную истину, но вокруг было столько интересного как в прошлом, так и в настоящем, что на будущее, как говорится, «глаз замылился». Да и куда оно денется, будущее, когда впереди вечность!
А для Богдана такое путешествие было реальным, понеже его будущее находилось в Евином прошлом. Вот только надо ли ему это прошлое-будущее, где он случайно или, по закону подлости, вполне вероятно мог открыть тайну своей судьбы? Ей это точно не надо, а потому следовало, как у них, потомков, говорится, попытаться «навешать ему лапши на уши», то бишь, завлечь чем-нибудь другим. До определенного момента, конечно. А тот факт, что момент сей когда-нибудь настанет, сомнению не подлежал. 
Так пусть уже не сейчас и, желательно, не в этой реальности. Совершенно ни к чему ей, коль в прах замороченный Богдан утвердится в ее божественном происхождении и начнет бить лбом в пол. Хоть тресни, а к правде он еще не готов.

Х Х Х

А Богдан вдруг передумал осваивать машину времени, или как там у них данная процедура выглядит, прозывается и применяется?..
Он задумал каверзу для Евы, решив проверить «на вшивость» вселенскую красавицу.
— Послушайте, Ваше Вселенское Превосходительство, можно ли нам вернуться туда, где Вы нахально уминали мою любимую картошечку?
— Опять жрать? Ну ты и даешь, потомок!
— Интересно все-таки, на какой помойке вы воспитывались, сударыня?.. Так можно ли?
— Запросто.
— Явите милость, премного и нижайше буду вам благодарен, — отвесил Богдан земной поклон.
— Эк тебя несет, Богданчик! Чегой-то ты вдруг в высокий штиль ударился? — Ева подозрительно хмыкнула, прищурилась, отчего у Богдана сладострастно екнула то ли селезенка, то ли печенка: — Хитрый, да? 
«Вот стерва! Насквозь видит. Но и мы, как говорится, тоже не лаптем щи хлебаем и шиты отнюдь не лыком». Богдан, насколько это возможно без зеркала, напустил на лицо вуаль святой наивности:
— Как можно, сударыня? Куда уж нам, зародышам убогим, супротив вас, прародителей-волшебников... Только вот вопросик напрашивается: коль вы всезнайки, почему же мы, потомки ваши, тупые? Выходит хреновые вы прародители...
— Подрастешь, поймешь. Философ, блин... — Ева, в который раз!, смущенно потупилась, но тут же исправила свою мимолетную оплошность:
— Ладно, поехали!
— Подрастешь, подрастешь... Перемкнуло тебя, фея снов... — пробурчал Богдан и тут же очутился на берегу колдовского озера, обрамленного в ожерелье из кустиков черной бузины. Одуряющее пахло сосновой смолой-живицей. Еле уловимый ветерок ласкал лицо и пробивающуюся на стриженой «под ноль» голове щетину. Богдан зажмурился и будто поплыл в невесомости, свободно и радостно.
— Глаза открой! — прикрикнула Ева, — В обморок рухнешь!
Богдан встрепенулся, чуть разлепил веки и обалдел. Глаза от удивления и восторга полезли на лоб. Опять угадала, прелестная стервочка! Перед ним на широком стеллаже красовалось десятка три самых разных удочек, спиннингов, штекеров и прочей завлекательной мужской бижутерии в виде блесен, безынерционных катушек, крючков, воблеров, вертлюжков, карабинчиков, струнных поводков на щуку и другую хищную рыбу. И лески, лески, лески! Бобинки с блестящими наклейками на английском, немецком, японском, французском языках, а на бобинках разноцветная леска любых мыслимых диаметров с «памятью» и без «памяти», тонущая, парусящая, плавающая — на любой вкус! Короче, мечта идиота.
Что знал Богдан об отечественных рыболовных снастях? В детстве, когда с детдомовскими однокашниками бегали на речушки Воронку и Непрейку, в лучшем случае пользовались корявыми орешниковыми хлыстами, белой клинской леской, обожженными самодельными поплавками из винных пробок или гусиного пера и свинцово-цинковыми, отлитыми на костре из аккумуляторных пластин грузильцами. О крючках вообще без слез не скажешь. Толстые, — ногу отшибешь, — изначально тупые, ломающиеся пополам на первом же зацепе. Морока — не рыбалка! Предметом зависти были удочки бамбуковые из трех колен, соединяемых посредством алюминиевых трубочек, не говоря уже о дефицитных тяжеленных «телескопах» из стеклопластика.
— Ты чего наколдовала? — с придыханием вопросил вместо благодарности осчастливленный до полного безобразия Богдан: — Это же закордонная контрабанда, подрывающая экономическую мощь Союза!.. Посадят...
— Не посадят. Нету здесь никакого Союза.
— Как это нету? А где мы? — Богдан на секунду забыл даже о привалившем из ниоткуда рыбацком счастье.
— В другой реальности. Тут никогда никого никуда не сажали. И не посадят!
— Ладно, хрен с ними, твоими заморочками. Как-нибудь потом разберемся. — Богдан уже положил глаз на шестиметровое углепластовое удилище, катушку «Голд-фиш» с золотым напылением и зеленую леску «Шимано» диаметром ноль двадцать два. «На поводок» — прикинул он, — годится та же «Шимано», только ноль четырнадцать. В общем и целом процесс пошел! Божественный процесс, когда человек выпадает из привычной действительности и превращается в сдвинутого на голову рыболова.
А рыба в озере водилась. Однозначно! На мелководье среди водорослей чавкал и резвился карасик, в пронизанной лучами солнца прозрачной толще гонялись друг за дружкой увесистые уклейки, иногда торпедой между ними проносился полосатый бандюга окунь, успевая схватить самую нерасторопную, а вдали, ближе к середине озера, давал широкие круги карп, и от этих кругов обмирало сердце, на форсаже гнавшее по сосудам перенасыщенную адреналином кровь.
Ева с неподдельным интересом наблюдала за манипуляциями Богдана, а он, оснастив одну удочку, принялся за другую, потоньше и покороче первой. Понятно, для нее. И Еву начала охватывать паника. Ай да потомок, ай да поросенок! Вон какая у него каверза. Она-то умела все создавать силой мысли, даже не думая, как это у нее получается, а он, значит, решил испытать ее, владычицу памяти Вселенной, на профпригодность. Жулик!
— Конечно! Ты ведь уже, чай, и не помнишь, для чего руки человеку дадены? — походя обронил Богдан. И замер, подобно жене Лота, столбом, не в силах постичь тот невероятный для него факт, что он без напряга, четко и ясно прочитал мысли красавицы.
— Ну вот, потомок, ты и поднялся на одну ступеньку. Извини за поросенка и жулика. — Ева потешно сморщила носик: — Доволен?
Чувства Богдана пришли в раздрай. Возможно, он и был бы доволен ни с того, ни с сего открывшимся талантом, но удовлетворение породило в душе страх и само спряталось за означенным страхом. Кто бы что ни говорил, а Богдан вырос в стране сплошного материализма и махрового атеизма. На уровне гипотезы и ничего не значащего трепа он еще мог примерить на себя какую ни то сказочную одежку-обувку типа шапки-невидимки или сапог-скороходов. Смог даже поверить в Евины чудеса, но не в собственное чудесное превращение. По крайней мере, не сразу, а потому и охватил его мандраж.
— Может, это снова твои проделки, царица? — с надеждой на подтверждение вопросил он.
— Отнюдь. Я здесь вовсе мимо гуляла. Только ты особо не воображай, красавчик! Отныне я буду ухо востро держать, дабы ты не лез куда не надо.
— Что это значит?
— А то и значит. Неприлично в чужие мысли закапываться. Крот-потурой выискался...
— Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! — взъерошился в очередной раз Богдан. — Сама ты потурой нахальный!
— Мне так положено.
— Знаешь, что с положенными делают?
— Хамит? — откуда-то с неба раздался знакомый ангельский голосок.
— Хамит. — констатировала с грустинкой Ева.
Богдан поднял глаза вверх и заразительно расхохотался. Вслед за ним рассмеялась и Ева. Было от чего. Крошка Ларга висела метрах в двадцати над землей, перебирая шестью лапами в тщетной надежде найти для них твердую опору. Ужасающего вида хвост инопланетянки бесхозно болтался над головой Евы, едва не касаясь ее пышных волос, и весь облик Ларги являл полную растерянность и беззащитность. Это при ее-то габаритах...
— Смешно, да? Добренькие вы, человеки, как я погляжу. Сплошные маньяки и садюги. И за что к вам Творец так благосклонен?.. — Ларга боднула головой воздух: — Приземляй меня, подружка, немедленно, иначе взбунтуюсь!
— Интересно, как это у тебя получится... — не в силах унять себя, снова прыснула Ева, — Ежели только жабы научили...
Ларга уже стояла твердо на полянке и, как говорится, инцидент был исчерпан. Крошка с минуту молча любопытствовала над приготовлениями Богдана, затем не выдержала:
— А чем это вы, молодой человек, занимаетесь?
— Сопли задумал утереть предкам, — опередила его Ева. — Кстати, подружка, он достиг уровня мыслечтения, так что поосторожней...
— Вот как. Впрочем, этого следовало ожидать, — констатировала Ларга: — С тобой, подружка, поведешься — не такого еще наберешься...
— А я чего? Я тут рядом не стояла...
— Так! — вмешался Богдан. — Две ба... дамы — это уже базар! Кончайте воздух сотрясать, пора за дело браться.
Ларга сокрушенно покачала своей огромной головой из стороны в сторону:
— Ну, блин, ничего нового во вселенной. Все мужики одинаковы; дай им волю — искомандуются в прах! Тираны, аспиды.
— И не говори, подружка. Чуть ушами прохлопаешь — и готов тебе тиран на твою несчастную голову и хрупкие женские плечи.
Богдан глянул на Ларгу, представил себя сидящим на ее шипастых, покрытых панцирной чушуей плечах, хмыкнул и перевел взгляд на Еву. Тоненькая, стройненькая, в институте толстушки-завистницы таких прищепками называли, и хмыкнул вторично. Заберись ей на плечи — раздавишь...

Х Х Х 

Первая пойманная Богданом рыбешка заставила и Ларгу, и Еву пуститься чуть ли не в пляс. Хотя Богдан и предполагал нечто подобное, однако реакция подружек превзошла все ожидания. Ларга пушинкой, как это делают резвящиеся котята, подпрыгнула в воздух, оттолкнувшись всеми своими лапами, похожими по объему на телефонные будки-тумбы, и с тонким визгом, недостойным ее комплекции, совершила жесткую посадку, устроив маленькое, но вполне ощутимое землетрясение. У Евы вообще случился приступ детячьего восторга. Волшебница издала индейский боевой клич, ухватилась за предназначенную ей удочку, раскрутила ее над головой и со всего маху запузырила вперед. Удилище по инерции вырвалось из рук, пролетело метров двадцать и шлепнулось в воду. Ева ринулась вслед и, не удержи ее Богдан в последний миг за шиворот, непременно окунулась бы по самое не хочу. 
Евину удочку выловили известным с незапамятных времен способом. С третьего заброса Богдан зацепил ее своей оснасткой и подтянул к берегу, вызвав прилив уважения в глазах подружек. Не удержался, правда, от очередного подкола. Горделиво выпятив грудь колесом, произнес:
— Знай наших! Это вам не мелочь по карманам тырить...
— Изживаешь комплекс неполноценности?..- хихикнула Ева, изо всех сил дернув удочку на себя. Вполне внушительный, в полторы ладошки, золотистый карпенок, выхваченный из воды, описал на леске двойную дугу и смачно шлепнул красавицу в лоб. Ева завертелась волчком, пытаясь ухватить добычу рукой, но рыба пружинила на леске, раскачиваемая высоко поднятым удилищем, и никак не давалась снять ее с крючка.
— Удочку на землю положи, растрепа! — прикрикнул Богдан сквозь безудержный смех, охвативший его при виде ошарашенной чудесницы. — Это у тебя, девочка, комплекс. Колдовать и дурак сумеет, а ты вот сумей рыбку поймать, да ухи сварить. Информационно-энергетическое поле, понимаешь — эка невидаль! А кто его, поле твое создавал и создает? Кто, как не разум человеческий? Ты ведь, подруженька, пользуешься трудами и знаниями своих предков, по крупицам слепивших тебе это самое волшебное поле. Халявщица ты, короче!
Счастливая Ева пропустила Богданово брюзжание мимо ушей. Впервые в жизни красавице пришлось поработать руками, и хотя она изначально знала, какой подвох собирается ей устроить потомок, действительность оказалась потрясающе увлекательной. И несказанно приятной!
— Мели, Емеля — твоя неделя! — отмахнулась она, сняв в конце концов карпенка с крючка и бережно опустив его в пластиковое ведро с водой. — Дай-ка лучше кукурузинку, жмотяра!
— Смешно, да? Ты же сама насадку сотворила, а теперь побираешься...- Богдан не успел закончить фразу, как его поплавок резко притопило и повело в сторону. 
Богдан подсек. Удилище согнулось почти в колесо, выбранная из Евиного колдовства по наитию тонкая и, как оказалось, отменно прочная зеленая леска зазвенела перетянутой гитарной струной. Сердце подпрыгнуло к горлу и рухнуло куда-то в пятки. И вот после получасовой борьбы, изрядно вымотавшей молодого, закаленного тюрьмой мужика, из воды показалась красновато-коричневая морда, и не просто морда, а мордень гигантского сазана пуда на полтора, может, и поболе.
— Эх, человеки, мне бы ваши хватательные конечности! — сокрушенно пропела Ларга, едва Богдан выволок рыбину на берег, попутно разогнав от себя бесполезно суетящуюся горе-помощницу в лице Евы: — Мне тоже вдруг захотелось побыть немножко варваром.
— Ну и какие трудности? — ухмыльнулась Ева. — Руки, ручонки, щупальца, хоботки с пальчиками — все, что пожелаете, на ваш выбор.
— Окстись, подруга! —вскинула вверх огромную свою голову крошка Ларга, — Не гневи Создателя... Это я так, к слову...
— Ты и это можешь? — с долей опаски взглянул на красавицу Богдан.
— Элементарно! Хочешь, рожки тебе завитые сделаю? 
— Вот этого не надо! Рожки вы, бабы, и без колдовства умеете наставлять.
— Вот, вот! — рассмеялась Ларга, — «Кто из вас безгрешен, пусть первым кинет в меня камень»...
— Не передергивай! — насупилась Ева. — Не потакай грубой и необузданной мужской дремучести.
— Это кто дремучий? — Богдан, задетый за живое, положил удочку на рогатульку и подбоченился: -Хотите анекдот? Слушайте. Выступает с трибуны съезда знаменитая доярка-феминистка. Кроет, почем зря, мужиков: и ленивые они, и политически отсталые, и грубые, неотесанные и вообще, что бы они, мол, без нас, добрых и нежных женщин, делали? В ответ с галерки раздается одинокий мужской голос: «-Что, что? Бананы бы в раю жрали!» Ну, и как говорится, бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию...
— Все сказал? — фыркнула Ева и, не удержавшись, рассмеялась.
— Смеялась и Ларга. Напевно, умиротворяющее, словно текущий по камешкам ручеек с ключевой живительной водой.

Х Х Х

Богдан саморучно сварил на костре полуведерный котел ухи. Ева помогала, как умела: почистила рыбу, напластала здоровенными кусками, покидала в котел разные травки-приправки. Без колдовства, своими собственными руками! Кроме картошки. Данная, банальная для потомков процедура ей оказалась не по силам и, не мудрствуя лукаво, красавица сотворила уже очищенные, идеально гладкие клубеньки. А когда уха поспела, и они принялись трапезничать, время для них остановилось.

Х Х Х

Время остановилось для двоих, понеже они были счастливы. Земля, между тем, крутилась в Мироздании, как ей и положено. На одной шестой земного шара рухнула в никуда великая империя, замешанная на мертворожденной идее всеобщего равенства и братства, и державшаяся на страхе, физическом терроре, словоблудии, пропагандистском оболванивании народов в угоду и к процветанию власть имущих. Будто в калейдоскопе промелькнули в этой бывшей империи и бандитский беспредел, и приватизация, дефолты, политическая проституция, бесчисленные реформы, войны, экономические кризисы, поиски национального согласия и примирения и прочая дурь, присущая всевозможным революционерам и революциям.
Богдан ничего этого не знал. Его собственное будущее, как он не без основания полагал, было сокрыто за семью печатями, ибо находилось в неразрывной связи с личным существованием, верней, с ощущением своего «Я».
А для Евы будущее не представляло никакого интереса. В своем прошлом она прошла через любое мыслимое и немыслимое будущее, через нескончаемые варианты будущего не только Земли, но и всей Вселенной. Если не считать той непознанной еще малости, коя предстояла ей с Богданом.
Ева на собственном опыте убедилась в цикличности всего сущего в Мироздании. Создатель снова и снова давал возможность человечеству познать самих себя, обрести гармонию духа и тела, а неблагодарное человечество продолжало бесконечно совершать те же ошибки, кои совершало с начала Времен. Абсолютно милосердный и всемогущий Творец мог бы, наверное, остановить процесс, но по недоступным пониманию ни одного из сотен тысяч видов сотворенных им разумных существ, не делал этого. Ева не могла уяснить другого: почему Он отдавал приоритет и окружал заботой именно человечество, хотя, к примеру, Ларга и ее соплеменники имели гораздо больше прав претендовать на роль идеальных живых творений? С точки зрения самой Евы, конечно. Сенжанам неведомы были такие поганые качества, как злоба, жадность, нетерпимость, агрессивность. Зависть и та была ласковой, шутливой, подчеркивающей достоинства других обитателей Вселенной. Именно сенжане существовали в единении с природой. Они не пытались переделать или улучшать свою среду обитания. Планета сама заботилась о них. Кормила, поила, обогревала, создавала изумительной красоты пейзажи, выращивала такие цветы и деревья, что они могли и умели нести информацию, развивающую мозг и мышление, интеллект сенжан. Вообще-то, надели Господь сенжан руками, либо иными хватательными конечностями, неизвестно еще, каким путем пошла бы их цивилизация...
Почти абсолютное знание, как вдруг с удивлением и долей неведомого ей доселе страха обнаружила Ева, начало тяготить ее. Вон, Богданчик, милое, и что уж там греха таить, любимое создание, знать не знает, что «...На основании решения Суда военного трибунала СССР приговор по статье 102, часть 2 УК РСФСР к высшей мере наказания-расстрелу в отношении Богдана Владимировича Савельева приведен в исполнение в 6 часов утра по московскому времени 22 июня 1989 года.» А ежели б и знал, что ему от этого? Ведь он есть! И будет! Теперь уже навсегда будет. Вот так! Все в мире относительно. Кто-то свой век проживает в иллюзиях, а кто-то создает иллюзии и превращает их в реальность.
— Кончай, красавица, философствовать. Я давно уже сообразил, что со мной что-то не так. Не совеем уж мы тупые. Высоцкого, между прочим, слушали: «Хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем...»
— Так ты, мой дорогой найденыш, все понял? Молодец! Только вот «баобабами» мы не рождаемся заново, а остаемся самими собой. Можем, конечно, принять любой облик, коли блажь такая накатит, но это дело техники. И никакой мистики.
— Ладно. — Богдан призадумался, затем как-то напружинился, посерьезнел — Скажи, Бог есть?
Ева тоже посерьезнела, согнала с лица ироничную улыбку: 
— Вопрос некорректный. Сам-то можешь на него ответить? Что говорит твой разум, твое сердце?
— Пока не знаю. Попытаюсь разобраться.
— Вот и прекрасно. На то Он и рассчитывал.
— Кто?
— Бог.