Этюд в осенних тонах

Благообразный старичок в вельветовом пиджаке сидел на скамейке в парке, кормил голубей и негромким, убаюкивающим голосом что-то рассказывал хлопотливым птицам. Голуби часто-часто кивали головами, то ли клюя хлебные крошки, то ли истово соглашаясь с каждым словом загадочного старика. Его кошачьи глаза были спрятаны за сиренево-зеркальными очками-«велосипед», а голову благородной дынеобразной формы венчало классическое соломенное канотье. Один, особенно смышлёный голубь, повернулся левым - «рабочим» глазом к старику и, проанализировав количество еды, оставшейся в руках укормильца, понял, что тот скоро будет закругляться. Поэтому надо выразить благодарность за накрошенный батон и минутку послушать, ну, или хотя бы, сделать вид.

«Осень — это приятное, расслабленное состояние природы - вещал дедуля с кошачьими глазами. - Осенью одним хочется: «достать чернил и плакать», другим — запасать вкусные орешки в уютные дупла, утепленные натуральным мехом. «Чернил и плакать» обычно хочется тем, кто орешки уже запас. И у кого дупло — с видом на Кремль. Такие и в феврале продолжают «писать навзрыд», мечтая уже достать не чернил, а пролётку, да ещё и с огромным дисконтом - всего за «шесть гривен». Меркантильность, трусость, предательство. Глеб Жеглов в своё время очень чётко начертил параболу трансформации человека разумного в «тварь дрожащую». По истечении 50 лет гриф «совершенно секретно» был снят и ЦРУ бестрепетно призналось, что, таки да, маленько посодействовали. А почему не порадеть за талантливого гения? Он так и так бы Нобелевскую премию получил. Не от нас, так от Сталина. Пускай лучше от нас, чем от кровавого тирана.

Осенью деревья стоят задумчивые, а все люди ходят очень заспанные. Но как же приятно дышится после дождя, стоя по колено в бордовой листве опавших кленовых листьев! В штате Вайоминг. Куда сослали еще одного великого писателя. Стоя в бордовых листьях, хочется писать только о Мордовии. Только о лагерях и репрессиях, которые сам претерпел, да и нам велел. «Как бы нам, - говорит, - обустроить?». Обустроили. И без его советов прекрасно справились. И памятник ему в центре Москвы воздвигли. Но вот незадача — памятник-то получился рукотворный. А руки росли - ведомо из какого места. Всё в точности по его многотомным заветам. А ЦРУ хранит гордое молчание только потому, что 50 лет ещё не прошло.

Осени очень хочется длиться и длиться. Ей хочется остаться с нами навсегда. Прикоснуться к вечности. Об этом же мечтает и любой нобелевский лауреат. Мечтает страстно, но скрытно. А вслух: только искренняя благодарность шведскому королю, многоуважаемому и беспристрастному нобелевскому комитету, и родному великому и могучему. А трудолюбивые, скромные ребята из ЦРУ уже даже и не обижаются: вся эта писательская сволочь моментально забывает кому на самом деле обязана своей безусловной гениальностью и международным признанием. Творческие люди — сложный контингент.

Осеней много не бывает. Уж сколько их прошло! А хочется прожить ещё штук пятьдесят. Чтобы перечитывать и перечитывать. Чтобы каждую осень брать в руки теплый и шершавый на ощупь толстенький томик и с хрустом раскрывать его на своей любимой 785-й странице. Ах, как прекрасен этот мягкий, минорный осенний этюд: ни одну фамилию не назвал, ни одну святыню не попрал. Ну лирика же!».

Пожилой моралист вдруг «завис» на последнем слове. Его лицо стремительно покрылось нервными пятнами под цвет очков и он злобно метнул оставшуюся горбушку прямо в стадо голубей, легко контузив самого смышленого и разогнав остальных к ебене матери. Душевный старик вскочил со скамейки и, яростно потрясая желтоволосыми кулачками, злобно запричитал: «Не то, не то! Зачерствелые душонки нынешних читателей можно пронять только искренностью. Новой искренностью! Была старая: «Ты знаешь, кто твой папка? Я — твой папка» - вот это вот всё замшелое, слезливое, фальшивое. А сейчас требуется новизна, дерзость: отринуть все табу и каноны. Шокировать обывателя: «Шок — это по-нашему». «Люк, я твой отец!» - ах, хорошо, но тоже не то. Надо черпануть вдохновения в классике. О, есть! «Муви 43». Вставить сцену с анально мастурбирующим котом. Зайдёт на ура — котиков все любят. Э, нет, сразу поймут, что спиздил. Ну тогда — капрофилия. Это всегда актуально, всегда будоражит умы и заставляет учащенно биться сердца. Или даже две сцены: одна с капрофилией, а вторая — с капрофагией. И название, название чтобы резало по живому, чтобы прямо распороло от мозжечка до копчика: «Судьба человека - 2». Ведь две же сцены — всё логично. Это вам не вялый пост-модерниз, это уже трансгуманистическим мета-символизмом попахивает!».

И старик написал такой рассказ, но завершил его как-то странно и непонятно: «Копайте, копайте! Может быть, найдете пару земляных орехов. Их ведь так любят свиньи!».