Вышка (Окончание первой главы)

Для Слезки было невыносимым сидеть и выслушивать Гамбуржца в то время, когда в пивбаре напротив молодые и стройные официантки разносили по столикам кружки с холодным пивом.
— Товарищ генерал, — начинал он.
Гамбуржец настораживался.
— Это с какой стати я генерал?
— Но Вы хотите быть генералом? Это же лампасы, персональная машина, дача...
Слезко перечислял генеральские блага вплоть до поста Председателя КГБ и заканчивал тем, что Гамбуржцу этого никогда не добиться, если он... Фраза оставалась не законченной.
— Что если? — накалялся Гамбуржец.
— Толковый вопрос. Вы подвергаете себя стандартной опасности. Посмотрите, что вы сделали с нашим общежитием. После стипендии вокруг него через каждые пять метров стоят менты. Сторожат будущих контрразведчиков, чтобы не пошли погулять в город. Скоро вы навешаете колючей проволоки и каждому менту дадите по овчарке. Даже по две.
Концлагерь. Нам уже дети кричат, когда мы выходим из проходной: шпионы пошли в город гулять. Одни называют нас концлагерниками, а другие: дядя-шпион, подари мячик. Я могу сказать, что говорят взрослые, но лучше не нужно. А что они думают. Не раскрываю их мысли потому, что опасаюсь за их жизни.
Вам было мало, когда ваш любимчик Саша Зорин после пивбара не перелез, а переполз через забор, да не через наш, а через забор алмазной фабрики, потому что возле проходной стояли Вы. Благо, что он не пошел проверять алмазы и совать их в карманы, а как настоящий контрразведчик уснул возле забора и спал, пока его не разбудил человек с ружьем.
Правда, ружье потом почему-то оказалось у Зорина. С ним он и пришел в общежитие. Вы его спросили, а ружье зачем взял? Что Вам ответил Зорин? Да я не брал. Охранник мне сам его отдал со словами: возьми ради Бога, только не взмывай свечкой вверх.
Зоринская «свечка» была гордостью всего курса Его прием даже занесли в систему рукопашного боя Вышки.
После зоринских примочек слушатели говорили:
— Вот тут, — они показывали на промежности, — как на крюк одели, а тут, — они тыкали пальцем в голову, — африканские барабаны гудят.
У Зорина, словно пружины были в ногах. На занятиях по рукопашному бою он взмывал свечкой вверх и одновременно наносил удары. Правой ногой в промежности: сажал на крюк, как говорили слушатели, а правой рукой глушил по голове: ввинчивал.
Однажды Гришин привел на занятия по рукопашному бою мастера спорта по боевому самбо.
— Полковник, он покажет несколько секретных приемов нашим ребятам.
— А может не нужно, — ответил Гамбуржец.
Генерал не уловил иронию в голосе.
— Нужно. Они слабоваты по этой части,
— Хорошо. Только Вы не уходите. Подкорректируете приемы, подскажите.
Гамбуржец вызвал Зорина. Слушатели замерли. Мастер спорта был на голову выше Зорина. Полковник еще раз попытался отговорить Гришина, но генерал был крепким танкистом.
Мастер спорта ухмыльнулся при виде противника и. как говорили слушатели, заточился на удар. После отмашки Гамбуржца Зорин взмыл в верх. Через секунду послышался вопль: ох, сука, мастер спорта попытался подняться с коленок, Зорин сверху, как коршун накрыл его.
— Я же говорил, что не нужно, — сказал Гамубржец расстроенному Гришину, когда Громов и Слезко обливали мастера спорта водой.
После этого Гришин никого больше на занятия не приводил.
— С одной стороны, Вы как бы человек благородный. Чтоб Зорина не отчисли, Вы подарили Гришину свое ружье, а перед этим заставили Зорина содрать медную табличку с дарственной надписью и вырезать на прикладе перочинным ножом любимому генералу от полковника.
Гришину объяснили, что оставлять надписи перочинным ножом самое модное. У Вас сердце кровью обливалось, но Вы поступили, как настоящий товарищ. А с другой стороны: менты с собаками вокруг общежития. Юмаджйан пошел по стопам Зорина. Только он пришел не с ружьем, а его привели под ружьем. Вы его тоже выручили. Мы вместе с Монголией благодарны Вам. Не знаем, о чем Вы беседовали с Гришиным, но знаем, что Гришин после разговора с Вами говорил, что ему теперь не страшны никакие монгольские морозы и очень хорошо отзывался о монгольских дубленках.
Вы истощаете не только наши нервы, но и собственные финансовые ресурсы. Но вопрос более серьезный. Как быть с нашими подружками. Они уже стали классными альпинистками. Мы же их по веревкам втягиваем к себе. Им по стенам на второй этаж лазить все равно, что по полу ходить.
— Да знаю я это, — огрызался Гамбуржец. — Даже наблюдал.
— Надеюсь, что были без бинокля и не подглядывали. То, что они лазят по стенам, Вы знаете. А знаете ли Вы, что у Зорина подружка дочка начальника ГРУ.
Представьте себе, что веревка когда-то оборвется, и что будет с дочкой. А что будет с дочкой, то будет и с Вами? Я не говорю о зоринской «свечке», потому что у Вышки товарищ товарищу брат. Я говорю о папе подружки Зорина. Никакие дубленки и ружья Вам не помогут. Ее папа с Вас не то что погоны полковника снимет, а.. Ну, что делают в КГБ в таких случаях, Вы в курсе.
В Гамбурге Вы жили хорошо. Были хозяином магазина музыкальных пластинок. Конечно, грешили, не без этого. Опыта набирались. Из Германии Вас вывезли в дипломатическом ящике, чтобы БНД (западно-германская разведка) Вас не сцапало, так вот ее папа всех сотрудников ГРУ направит на поиск этого ящика, найдет его и...
Слезко жестами показывал, как бывшего разведчика будут паковать в ящик.
— Ты мне зубы не заговаривай, — гремел Гамбуржец — Ты расскажи, как ты оперативника из райотдела искалечил.
— Как, как. Вы же сами говорили, что контрразведчики и разведчики должны учиться мыслить не стандартно. Вы не проинструктировали его. Нужно было сказать, что он будет иметь дело с несдандартным контрразведчиком. В Гамбурге Вы, как инструктировали своих агентес? Они после Вашего инструктажа выходили расслабленными. — Слезко выдерживал паузу до тех пор, пока Гамбуржец не доставал платок и не вытирал пот. — Вот я и применил нестандартный прием поимки агента.
У нас как привыкли ловить. Хватают за руки, ноги. Морды бьют. Стреляют. Приемы. А я без стрельбы и приемов. Нестандартно. Заложил в дупло контейнер с агентурными данными и поставил там капкан. Он рукой туда шасть, думал, что государственная тайна у него в руках, а получилось, что вместо гостайны он вытащил руку в капкане.
Как он выл, господи. Говорят, что Вы, когда услышали этот вой, даже спросили у своего водителя: «Откуда здесь волки? Их же, вроде не было». И залезли в машину. Закрыв, конечно, дверцу.
Я парень деликатный и Вашу более точную характеристику волков пропустил. Она, как мне стало известно, была сверх эмоциональна. Вашего агента тогда не то, что я, а младенец мог брать. Пусть благодарит бога, что у меня денег на медвежий капкан не хватило.
— Тебя вообще ни к каким практическим занятиям нельзя подпускать. К чему привело тебя твое нестандартное мышление, когда ты вел наружное наблюдение.
— К скорой помощи и милиции. Все ведь начиналось хорошо. Он сидит за столиком в кафе, и я сижу за столиком. Пасу его. Приличные люди.
Только он зараза пил коньяк, а я хлебал чай. Вот давайте обыграем эту ситуацию. Дайте денег на коньяк, я сейчас сбегаю и возьму. Вы будет пить чай, а я коньяк. Как Вы себя будете чувствовать? Вот то-то.
Он встал из-за столика и пошел. Я тоже встал из-за столика и пошел. Только я ж на охоте. Я его глазами ел, чтобы не упустить, вот и не заметил, что он вместо того, чтобы пойти, как положено приличному мужику в мужской туалет, нырнул в дамский. Нестандартный ход сделал.
Я же не на «Ж» и «М» смотрел, а за ним. Так он вместо того, чтобы пожать мне руку, сказать: бывает парень, в дамском туалете при женщинах начал меня учить. Знания свои показывать. Это что кафедра. Дамы сидят на унитазах, а он мне лекцию о наружном наблюдении читает. У дам даже аппетит пропал. Они выскакивали из кабинок, как лисицы из клеток.
Вы, товарищ генерал, смогли бы спокойно выслушивать лекции в такой обстановке? Пришлось протереть им пол. Вам, конечно, спасибо. Выручили меня. Правда, Вам тоже тогда досталось. Жалобу на Вас капитан милиции написал за то, что Вы с ним пообнимались. Щелоков, говорят, после этого случая инструкцию по своему милицейскому ведомству разослал: с кэгэбешниками не обниматься ни при каких обстоятельствах.
Гамбуржец не выдерживал. Он припоминал Слезке все, но Слезко не уступал.
— Завтра практические занятия по рукопашному бою, — говорил он. — Вы в форме?
Упоминание о практических занятиях по рукопашному бою выводило Гамбуржца из себя. И на то была причина.
На этих занятиях слушатели метелили друг друга до крови, чтобы получить отметку отлично. Дружба не признавалась. Дело доходило до того, что в драку, чтобы разнять, вмешивался Гамбуржец. Правда, не всегда удачно.
Слушатели прекращали выяснения друг с другом и бросались на Гамбуржца. Так что отливать водой приходилось не только кого-нибудь из слушателей, но и полковника.
«Чистое зверье, — говорил побитый Гамбуржец, — я же ваш преподаватель», на что слушатели отвечали: Вы, товарищ полковник сегодня не в форме и сработали на двойку. 
Чем ближе было дело к выпуску, тем больше ухудшалось успеваемость полковника оп этому предмету. Он числился в двоечниках.
— А как ты молодую, да красивую вербовал? — срывался Гамбуржец. — И что получилось?
— Не учел фактор времени. Пришел в милицию, попросил картотеку шлюх. Вы же сами учили, что самые лучшие агентесы получаются из красивых шлюх. Я последовал Вашему совету. Выбрал самую красивую, ну и направился к ней домой.
В костюмчике. В белой сорочке. С бабочкой. В английских туфлях. Одна контрабандная пара была на всю Москву. С пакетиком. Всю стипендию на одежку и обувку угрохал. (Стипендия слушателей была на уровне зарплаты квалифицированного рабочего). Месяц на хлебе и горчице сидел. Спасибо ребятам. Теплым чаем без сахара утром и вечером отпаивали.
И что? Звоню. Открывает дама. Лет под пятьдесят. Я с легким поклоном так, чтобы пробор на голове был виден, спрашиваю. Мне бы Оксаночку. По делу. И пакетом так слегка тряхнул, чтоб мамочка Оксаночки поняла, за каким делом я пришел. А она мне отвечает: я Оксаночка. Рада Вас видеть.
Она, видите ли, в восторге от того, что я пришел к Оксаночке. Ее радость то я понял, а вот она мою радость поняла? Я, конечно, давать разъяснения по поводу, кто кого рад видеть, не стал. Когда меня первый раз в армии вызвали к начальнику особого отдела, так я, когда шел к нему, ступеньки считал. Думал: спросит, а, сколько ступенек ко мне, а я ему и отвечу: пять ступенек и нижняя с правого края чуточку сломана. Он мне скажет: молодец, в контрразведчики и разведчики годишься.
Там я считал, а в этот раз ступеньки меня сами просчитали. Фотография Оксаночки в милиции оказалась двадцатилетней давности. Менты не поменяли. Зато блеск в глазах у этой дамочки какой был. Вы такого в жизни не видели.
— Ты скажи, что сделал с пакетом?
— Нестандартный ход. Подсыпал кое-что в бутылку вина и отдал менту, который подсунул мне эту шлюху. О нем потом был нехороший слух. Говорили, что после этого случая он сильно духом упал.
— А на семинарах по научному коммунизму ты что говорил? У тебя экзамен по нему принимала целая команда, начиная с преподавателя и заканчивая начальником школы.
— Так ведь что они спрашивали? Как ты относишься к Марксу, Энгельсу, Ленину? Цэрэушники что будут приезжать к нам, чтобы знать мое мнение о вождях? Кстати, по моим агентурным сведениям в ЦРУ имеются уже все фотографии с нашими лбами и носами. Мы засвечены.
Выход один. Придется КГБ раскошеливаться. Всем нам нужно будет делать пластические операции. Так что Вы, товарищ генерал, доведите до сведения Председателя КГБ. Нужны деньги. Пусть запасаются, а лучше пусть не запасаются, а дают нам. Мы их будем копить.
— Ты накопишь. Ты всю свою стипендию директору ресторана выложил, чтобы только поплясать на столе между бутылками.
— Зато ведь, как плясал! Даже швейцар с милицией прибежал посмотреть..
— Да ты ведь чечетку отбивал.
— А разве иностранцы не могут бить чечетку?
Когда рестораны были переполнены, и на дверях висела табличка «Свободных мест нет», Слезко брал с собой Громова. Себя он выдавал в качестве иностранца, а Громова в качестве переводчика. 
Заканчивалось обычно тем, что Гамбуржец не выдерживал, махал рукой и давал напутствие: пить пейте, но, если сегодня кто-нибудь, попадет в милицию, не приеду, но, как всегда, приезжал.

Продолжение следует, но не скоро.