После смерти

Семён Петрович Килька вчера умер, а сегодня пошел на свидание. Смерть облагородила простое мужицкое лицо Кильки аристократической бледностью. Глаза его приобрели умиротворенную тихую загадочность. Такая фантазию многих женщин разжигает до неприличной, вульгарной яркости. Черты породистой мордвинской физиономии Семёна стали жёстче. Носогубные складки скульптурно затвердели, скулы покрылись тенями, лоб стал выше и Килька от этого будто бы поумнел. А он и действительно поумнел — смерть несёт с собой философское озарение и житейскую мудрость. Решение не отменять свидание было следствием этой неизбежной метаморфозы. «Умер, ишь ты! Трахаться не расхотелось» — думал Килька. 

Мозг мертвеца работал на каком-то ином, сверхчеловеческом уровне. Семён Петрович на утро после своего успения вдруг отчётливо понял, что любимый сериал «Тамбовский мент» — говно, а заговор сионских мудрецов, в который всю сознательную жизнь он истово верил — полная хуйн@. Будь Килька живым, такие интеллектуальные потрясения привели бы его в смятение, но сегодня свежий покойник остался невозмутим. Нового себя он принял как должное, как человека который по Мамардашвили, наконец, на пути самосозидания, поднялся к вершинам духа и разума. А такому любая даст. Фамилию Мераба Константиновича Семён Килька услышал на канале «Культура» в тот тяжёлый период прошлой жизни, когда у его телевизора сломался пульт и бедолага три дня не мог переключиться на НТВ.

*

Встреча с женщиной состоялась в «Столовой № 21». 

— Килька Семён Петрович, — представился Килька Семён Петрович.

— Монохром Светлана Леонидовна, — представилась женщина.

Труп и живое тело пожали друг другу руки. Взяли на раздаче макарошки с подливой и тефтелями, бутылку «Огурцов», вишнёвого компота и четыре порции салата «Витаминный». Сели за столик.

— Сразу хочу сказать, — сразу сказала Монохром, — Ебус@ я только по вторникам после полудня. У меня дивергентное расстройство сексуальности. Приходится соблюдать дисциплину.

— То есть вы блядь? — уточнил Килька.

— Конечно. Но это купируется.

Семён Петрович разлил по первой. Светлана Леонидовна разломила вилкой тефтелину.

— Ваше имя — Светлана. Оно не настоящее, — сказал Килька.

— Как это? — спросила Монохром.

— Его придумали литераторы. Востоков или Жуковский в начале девятнадцатого века. До революции семнадцатого года этим именем называли пароходы. И только при большевиках, когда церковь прижали к ногтю, оно обрело популярность среди реальных людей.

— Семён, я вас хочу! — Монохром дернула рюмку, выдохнула и закусила тефтелью.

— Но сегодня воскресенье, — заметил Килька.

— Так ведь и вы не настоящий человек, — женщина игриво подмигнула Семёну и вытерла ладонью подливу с мясистых губ.

*

Водку Семён Петрович засунул во внутренний карман пиджака. Салаты Светлана вывалила в полиэтиленовый пакет и спрятала в сумку. Пара двигалась к остановке, чтобы сесть в маршрутку, выйти у дома Монохром и скорее трахнуться. Сверхчеловеческий разум Кильки сразу сообразил, как женщина разгадала его загробную тайну. Всё из-за жары. Вернее, не всё, а только трупный душок. Внушительные ноздри Светланы Леонидовны, в глубине которых острый взор Семёна без труда разглядел густую волосню, тренированным нюхом учуяли нежить.

— Я работаю на фабрике «Сызранский парфюм» старшим ОО. Привыкла слышать нестандартные ароматы, — делилась Светлана.

— ОО? — переспросил Семён.

— Объект опытов. А вы кем?

— Я бросил пахать на дядю в девяносто восьмом. С тех пор похищаю детей, колю им «Реланиум», прячу в Раменском лесу, а потом прикидываюсь добросовестным гражданином и вместе с волонтёрами ищу пропавших. 

— Ого, как здорово! Вы и есть тот самый Лесовичок! А как погибли?

— Папаша одной моей жертвы сумел меня вычислить и засандалил финку в сердце.

— Вот зануда! Такую историю похерил. А мы пришли. Это мой дом.

Семён и Светлана поднялись на третий этаж, зашли в квартиру, разделись, подмылись и легли в кровать.

*

— Это она, дырка от финки? — толстый палец Светланы Леонидовны залез в рану и немного поковырялся в теле Семёна Петровича. — Какой звук интересный. С таким же мой бывший муж чавкал борщом, когда я ему зубы скалкой выбила. А сердце, у вас, Семён, и правда не бьётся.

— Это она, дырка от природы? — толстый член Семена Петровича залез в вагину Светланы Леонидовны и немного там поковырялся.— Какой звук интересный. С таким же мои калоши дождливым днём чавкают в лесной грязи, когда я тащу детское тело на смерть. А вы ведь соответствуете своей фамилии. Как так вышло что вы чёрно-белая?

Отвечать Монохром не спешила. Она елозила задом под Килькой, стараясь кончить. Шикарные ноздри раздраконились ещё сильнее, Семёну казалось, что вот сейчас они его засосут и он умрет окончательно, исчезнет навсегда в ноздревых волосах, точно его жертвы среди деревьев. 

— Не вздумай раньше меня, понял? — хрипела Светлана. 

Семён и не посмел бы так оскорбить женщину. Тем более эту. С отсутствием цвета в душе. Черные волосы, белая кожа, серые соски, серый язык, серое влагалище, серые глаза. Серая смерть Кильки. Настоящая. Он чувствовал, стоит ему кончить, и он сдохнет таким образом, что трахаться больше не захочется.

Мозг Семёна Леонидовича лихорадочно искал отвлечения на полупустых антресолях подсознания. Вот в бумажной трухе истлевший пионерский галстук, значок с кудрявым Лениным. Вот глобус без подставки, вот любимая игрушка — железный Т-34 с одной резиновой гусянкой — вторую порвал хулиган Цымбалюк. Вот мамина косметичка — красная многоярусная коробка с кучей пустых ячеек из-под теней, с треснувшим зеркальцем. Вот отцовская отвёртка — рукоятка полая, под колпачком ещё насадки. Беременная отвёртка. Мозг нашел отвлечение. Мозг зацепился. Нельзя беременеть нам с Монохром. Совсем нельзя.

— Кон-чаа-ааа-ююю! — разродилась Светлана, задергалась. 

Семён вытащил член из серой утробы. Посмотрел на него — даже его мертвый цвет не был таким безжизненным, как отсутствие души в Светланином мясе. Головка ху@ Кильки ещё таила в себе отголоски пунцового прошлого.

— Ты не кончил, Сёма? Хочешь я ротиком? 

Семён Петрович внутренне блеванул, метафорически. Ласковость Монохром и угроза орального холода отрезвили скончавшегося мужчину.

— Я мужчина, — ответил Семён, — Я буду пить водку!

*

Килька нажрался и уснул. Во сне он видел, как ненасытная Монохром со всей своей дивергентной сексуальностью надрачивает ему вялую писю, седлает его, охает, рычит, тычет серыми сосками в безвольный его рот, снова кончает.

*

Утром доедали салат «Витаминный». При жизни витаминами Семён Петрович не брезговал, не собирался делать этого и после. 

— Кушай, Сёма, кушай!

— Ага.

— Силы нам понадобятся.

— Ага. Всё. Доел.

Демонстрируя хозяйственность Светлана Леонидовна прибрала стол, вымыла посуду, достала из шкафа початую бутылку рома. На этикетке Весёлый Роджер.

— Ты спрашивал, как я стала чёрно-белой? Смотрел фильмы про Бэтмена? Там злодеи падают в чан с химикатами и становятся разноцветными как клоуны. Взрыв на складе «Сызранского парфюма» превратил меня в такую вот... Хм, актрису немого кино. Токсичное производство. Но ты не переживай. Ребенок будет здоровым. Я его уже чувствую. Сам посмотри.

Монохром задрала ночнушку, и Килька увидел, как под белой кожей женского живота шевелится зародившаяся ночью мертвая жизнь.