Зайка моя, я твой зайчик! [часть III из III]

— На днях познакомились. — Зайка берёт лежащую на столике зажигалку и сигарету из пачки. — Я шла к тебе, а он у тебя в подъезде отирался. Там до сих пор, по-моему, его перегаром воняет. И противным одеколоном. Бе!

Глядя на её кулачок с зажатой в нём зажигалкой, издаю звук:

— И?

Зайка чиркает колёсиком по кремню, летят искры, но газ никак не хочет воспламеняться. Чирк-чирк-чирк!

— Он поздоровался, — говорит она с сигаретой в рту. Чирк! — Сказал, что его зовут Степан Степанович. Для друзей просто Смеханыч. — Чирк-чирк!

Зайка трясёт кулачком с зажигалкой:

— Сказал, что он тебе как отец, — Чирк! — И хочет познакомиться со мной поближе. Поболтать по-отечески. — Чирк! — Домой к себе звал.

Не отводя глаз от её руки, снова пищу как мышь:

— И?

— И я послала его в жопу. — Чирк-чирк! — Этот козёл пытался лапать меня за зад. — Чирк!

Пламя наконец вспыхивает и Зайка прикуривает. Выдыхая дым, она говорит:

— Он был просто козёл. — зажигалка крутится в её пальцах. — Обычный циррозный козёл.

Зайка кидает зажигалку на столик. Вещица кувыркается и замирает на краю, едва не свалившись на пол. На ней изображена голая женщина. Нижняя часть зажигалки покрыта сколами и царапинами.

Протягивая мне пустой фужер, Зайка говорит:

— Зайчик, нальёшь мне ещё?

Беру её стакан и иду на кухню. Открываю холодильник и взяв бутылку «напитка вампиров», наполняю фужер бледно-зелёной жидкостью. Уже который за вечер. Зайка сегодня разошлась. Достаю из холодильника бутылку с водой и разбавляю абсент в фужере.

Возвращаюсь в комнату. Темнокожий жадина дампир всё ещё крошит своих собратьев. Протягиваю Зайке фужер и сажусь на диван рядом с ней. Она выпивает его залпом и притянув меня за подбородок, целует в губы. Потом она садится верхом мне на колени и снимает с себя мою растянутую майку. Мы снова занимаемся этим.

***

Видеодвойка шипит и мерцает помехами на экране. В тишине слышно только хлюпанье моей крайней плоти и шлёпанье Зайкиного кулачка об мои яйца и волосатый лобок.

Диван разложен, как и всегда. Я сижу на нём с закрытыми глазами. Сижу полулёжа, упираясь лопатками в жёсткую спинку дивана и касаясь затылком прохладной стены комнаты. Мои ноги вытянуты и разведены в стороны. Левое колено всё влажное и немного затекло.

Оседлав мою левую ногу, Зайка сидит на ней, лицом ко мне. Плотно прижав промежность к моему мосластому колену, она двигает бёдрами и одновременно обслуживает меня правой рукой.

Многие мужчины, рассказывая о своих половых подвигах, с гордостью говорят что-то типа «Дал в рот» или «Сунул в ладошку». Они говорят это с довольным видом. С видом явного превосходства.

Кажется, Елена говорила что-то про доминирование.

Чувство превосходства, в этом случае, это большое заблуждение, надо сказать. Во-первых, потому что весьма сложно насильно дать кому-то в рот или в руку. Поэтому в рот всё-таки берут, а не дают. Как ни крути. А во-вторых, твой прибор — это хрупкий и нежный орган. А он хрупкий и нежный, хоть ты и называешь его дубиной или шлангом. И когда твой нежный орган во рту или в руках у твоей подружки — ты весь у неё в руках. Тут доминирование работает совсем в другую сторону. Так что лучше воздержись от резких движений, ведь ты полностью в её власти.

Вот и я сейчас в полной власти моей королевы, которая держит руках мой конец и яйца, словно свои царские символы — скипетр и державу.

Левой рукой, сжимая четырьмя пальцами мои тестикулы, она умудрилась ввести указательный мне в анус. Правая рука с зажатым в ней членом то ускоряет, то замедляет движения. В такт им она ёрзает по моему уже мокрому, а не влажному колену.

Зайка наклоняется и целует меня. Она проводит языком по моей раздвоенной губе. Потом она целует мои щёки и подбородок. Целует шею взасос и ускоряет движения. Она кусает мочку моего уха и не сбавляя темпа, шепчет:

— Давно догадался?

Поднимаю веки и смотрю ей в глаза. Её зрачки просто огромные. Радужки не видно совсем. Только большие чёрные зрачки, на половину глаза каждый.

Кроме того, что скоро кончу, чувствую ещё кое-что. Её пальцев в моей заднице уже, как минимум, два. Они растягивают сфинктер и сильно давят на предстательную железу. Остальные пальцы клещами сжимают мошонку. Ещё что-то царапает мне живот.

Опускаю голову и смотрю на руку, которой Зайка гоняет мне лысого. Она сжимает мой член в кулаке, держа его вертикально так, что большой палец её руки направлен ко мне. Откуда-то взявшийся на нём длинный ноготь царапает мой живот. Это даже не ноготь. Это коготь длиной в две фаланги, который растёт прямо на моих глазах. При каждом движении её руки вверх-вниз этот коготь оставляет на моём животе вертикальные царапины от лобка и до пупка.

Поднимаю голову, смотрю на Зайкино лицо. В её глазах совсем не видно белка. Под её веками с длинными пушистыми ресницами только полностью чёрное глазное яблоко. Она улыбается, и становятся видны её клычки, которые, как и ногти, заметно удлинились.

Дёргаюсь. Рыпаюсь. Упираюсь руками в диван, в попытке освободиться. Глядя мне в глаза, Зайка говорит:

— Тише, Зайчик.

Всё моё тело тут же коченеет.

Так же, как в холодной воде сводит икроножную мышцу, так сейчас сводит каждый мускул моего тела. Даже веки раскрываются так сильно, что я не могу их сжать.

Зайка улыбается шире. Чуть приоткрыв рот, она проводит языком по своим клыкам и продолжает работать правой рукой.

Ощущение близкого финиша притупляет боль. Как говорит Елена, на этом основаны все садо-мазо игры.

Коготь на большом пальце продолжает шинковать мой живот. Что-то колет в простату и правое яичко.

Интересно, её когти вырастают на всех пальцах одновременно?

Вместе с этими мыслями становится нереально хорошо. Тепло разливается от паха по всему телу, поднимая дыбом каждый волосок на коже. Волна спазма накрывает меня. Я испытываю самый яркий оргазм в своей жизни. С огромной вероятностью — самый последний.

Волна удовольствия рвётся из моего тела наружу. И я кончаю себе на живот красным.

Да, когти отрастают на всех её пальцах одновременно.

В этот самый момент Зайка выгибает спину и запрокидывает голову, взмахнув волосами. Она издаёт протяжный громкий стон. Судорога пробегает по её телу, от ступней и до кистей рук, которые она конвульсивно сжимает. У меня темнеет в глазах от боли.

Моя Зайка-кровососка выпрямляется и закусив губу, смотрит на меня исподлобья. Её клыки вонзились в кожу нижней губы и из проколов по подбородку побежали два красных ручейка. Потом она разжимает зубы и ручейки всасываются назад в круглые ранки, от которых тут же не остаётся и следа. Зайка глубоко и часто дышит. Судя по моей мокрой коленке и влажному дивану под ногой, ей понравилось.

Под моей задницей тоже влажно. Ягодицами чувствую жёсткий, липкий и насквозь мокрый диван. Мои причиндалы всё ещё во власти моей королевы. Истекающий ледяным потом, жду, как она соизволит ими распорядиться.

Отпускать их она не торопится. Парализованный её вампирским гипнозом, не могу пошевелиться, но прекрасно всё чувствую. Чувствую свой обмякший стручок в её руке. Расплющенный и смятый, будто это не член, а пустой тюбик зубной пасты. И Зайка давит его с такой силой, словно ей непременно нужно почистить свои клыки. Ещё чувствую её когти, вонзившиеся мне в левое яйцо. Смеханыч бы точно сказал что-нибудь в духе «зайка-однояйка».

Вдобавок ощущаю, что количество её пальцев внутри меня опять увеличилось. Сфинктер растянут до предела и кажется, вот-вот лопнет, как уже лопнула кожа ануса. Чувствую, как её когти шевелятся внутри моей предстательной железы.

Смеханыч как-то шутил: «Знаешь, как геморрой болит? Он болит как зуб, но только в жопе!» Смешно. Смеханыч ржал. Если следовать этой анально-зубной аналогии, из моей жопы сейчас рвут зуб мудрости. Слесарными плоскогубцами, без анестезии.

Меж тем, дыхание моей вампирши выравнивается. Она придвинулась ко мне ближе, почти вплотную. Её соски щекочут мне грудь. Отдышавшись, она говорит:

— Ну? Давно догадался, Зайчик?

Можно не замечать многое. Можно не замечать, что ваша подружка вам изменяет. Можно не замечать, что она хочет отжать вашу хату. Можно даже не замечать, что она жрёт людей, обгладывая им шеи. Но чтобы не замечать, что ваша девушка не отражается в зеркале, надо быть просто слепым.

Не в силах издать ни звука, только кошу глазами на шкаф. Она поворачивает голову и смотрит в зеркало, в котором я, как всегда, вижу только себя. Повернувшись обратно ко мне, она говорит, широко раскрыв свои полностью чёрные глаза.

— Ты не видишь меня в зеркале? — её брови поднялись вверх и спрятались под чёлкой. — Блин, я думала, что не отражаюсь только в очень старых зеркалах.

Моя кровососка вдруг начинает смеяться. Она хохочет и подпрыгивает на мне, не ослабляя хватку. От вспышки боли у меня снова темнеет в глазах. Они лезут из орбит и мне кажется, что вот-вот выпадут прямо на её сиськи, которые прыгают перед моим носом.

Радостно взвизгивая, она говорит:

— Блин, а это даже прикольно. Сто лет не чувствовала себя неотразимой.

Неужели вместе с куском печени она отхватила у Смеханыча его искромётное чувство юмора? Зайка перестаёт смеяться так же внезапно, как начала, и резко меняет тон:

— Зайчик! Ну почему? Если ты знал с самого начала, почему сейчас? Я тебе надоела?

Сиплым шёпотом выдавливаю:

— Не надо...

Она меня как будто не слышит:

— Зайчик, ну что не так? Тебе что, со мной плохо?

Это похоже на ссору перед расставанием. Совсем как у обычных сожителей. Только с раздавленными тестикулами и ректальными разрывами. Впрочем, мне как-то приходилось слышать от других что-то вроде: «Да я ради неё жопу рву!» или «Она держит меня за яйца». Кажется, ещё немного и Зайка скажет, что я испортил ей жизнь.

— Зайчик! Почему ты хочешь отнять у меня жизнь? — почти угадал. — Да ещё таким дурацким способом. Я же не верю в бога. И на его водичку, которой ты испортил мой абсент, мне вообще пофиг. Что ты ещё придумал? Крест под подушку запихал?

Моя королева отпускает свой скипетр и освободившейся рукой разбрасывает подушки на диване. Вдохнув немного воздуха, хриплю:

— Не надо...

Не обращая на меня внимания, кровососка тянется куда-то мне за спину. Слышу, как она хлопает ладонью по дивану. Потом раздаётся треск ткани, и она что-то достаёт из его набивки.

Вампирша держит в руке деревянный кол. Она подносит этот фаллический символ расправы над кровососами к своему лицу и внимательно его рассматривает. Склонив голову на бок, она говорит:

— Ух ты! Даже осиновый! — крутит она деревяшкой перед глазами. — А ты подготовился, мой ушастенький Ван Хельсинг. — она подносит кол мне к лицу и надавливает остриём на кончик моего носа — ПИп!

— Знаешь — говорит она, — я видела киношку про Иуду. Это тот тип, который Иисуса сдал. Сына того самого бога, чью водичку ты мне в абсент набулькал. — она снова давит колом на мой нос. — Этот Иуда повесился на осинке и стал вампиром. Представляешь? Вообще, такие упырями становятся, а не вампирами, ну да ладно.

Она ковыряет заострённой деревяшкой в клыках, как зубочисткой.

— Так вот, типа, поэтому колы из осинки делают. Но это всё враки киношные. Что-то такое в осине есть конечно. Но она скорее расслабляет, чем убивает. Лет двести назад, когда я только стала вампиром, мы эти штуки совсем по-другому использовали.

С игривой улыбкой моя Зайка-вампирка проводит языком по колу снизу вверх. Чувствую, как кровь, которая ещё не вся вытекла из моей жопы, приливает к паху. Облизав деревяшку ещё раз, моя бесстыжая вампирша берёт её в рот и засовывает до самого основания, закрыв глаза. Потом медленно вынимает, причмокнув губами в конце. Похотливая кровососка приподнимается с моей ноги и со стоном вводит блестящий от слюны кол в себя. Она снова стонет, а я снова чувствую стояк. Елена называет это эрекция.

Даже истекающий кровью. Даже с яйцами, раздавленными всмятку. Даже накуканенный на её когтистые пальцы, я дико хочу её. Настолько она хороша. Ну или настолько я ебанутый. Елена не знает, как такое назвать.

Но в следующее мгновение кровь отливает от моего конца. Он обвисает и сморщивается. Потому что моя потрясающая Зайка-вампирка делает финт в стиле той мексиканки из фильма про бандосов.

Её кожа сереет и покрывается глубокими морщинами. Курносый носик вваливается в осунувшееся лицо и сопит двумя чёрными дырками. А пухлые губки сдуваются и вытягиваются в пасть до ушей, полную жёлтых кривых зубов.

Глядя на два обвисших до пупка мешочка, которыми стала её грудь, думаю, что лучше бы мои глаза вывалились из орбит, когда эти сиськи ещё были надутыми и задорно прыгали перед моим лицом.

Эта мразь сидит на моей ноге и конвульсивно дрыгается, издавая из пасти клёкот:

— Ку-ку, мой мальчик! — говорит она интонацией Фрекен Бок из «Малыша и Карлсона».

Снова юмор от Смеханыча. Интересно, может она ещё и спирт начнёт бухать?

Мгновение, и Зайка снова принимает привычный мне вид. Даже уменьшились клыки и зрачки стали обычного размера.

— Зайчик! — говорит она, сделав бровки домиком. — Ты так загнан на внешность. На свою и на чужую. Бубнишь постоянно своё: «Это ж надо так любить... Что?» — изображает она меня. — Ты совсем не хочешь принимать ни себя, ни мир вокруг. Внешность не главное. Скоро всем будет плевать на неё. Мир меняется. Но ты, как старый дед из глухой Румынской деревни, совсем не готов к переменам. Совсееем!

Перемены и возможности. Словно Смеханыч говорит Зайкиным голосом. Слушать это почти так же невыносимо, как чувствовать её когти внутри меня.

Зайка глубоко вздыхает.

— А ещё ты ужасный жадина. — говорит она, глядя на стоящий рядом с диваном журнальный столик и пустые стаканы на нём. — Перепортил всё моё и выдул всё своё.

Она тянет свою правую руку к гранёному стакану. Вынимает из него трубочку и бросает её на подушку. Потом опускает в стакан палец и макает его кончик в остатки тёмно-бордовой жидкости на дне.

— После таких нервотрёпок так хочется напиться. В магазин что ли, тебя отправить? — хихикает она и вынув палец из стакана, подносит его ко рту.

— Не надо... — хриплю я.

— Вот любишь ты эту дрянь пить. — говорит Зайка. Она кладёт палец себе в рот и замирает.

Замирает всего лишь на мгновение. Её глаза широко раскрыты, а брови спрятались под чёлку. Она держит во рту свой палец, обхватив его губами. Её левая рука, с моим хозяйством, расслабляется. Всего лишь на мгновение. Этого достаточно.

Со всех оставшихся сил обеими руками толкаю Зайку в грудь. Она заваливается на спину раздвинув ноги, между которых торчит осиновый кол-самотык. Хватаю его за основание и тяну на себя. Дрын легко поддается и с хлюпом выходит наружу. Перехватываю его в ладони, на манер кинжала, остриём вниз. Поднимаю над головой и с размаху всаживаю эту липкую влажную хреновину в мою Зайку. Прямо в левую сиську, рядом с соском. Кол входит в её тело на половину. Кладу на его основание обе ладони и наваливаюсь всем телом, заталкивая глубже.

Не убивает, но расслабляет. Вот и расслабься, Зайка. А мне нужно действовать быстро.

Комната перед глазами плывёт и кружится. Остатки сил стремительно покидают тело вместе с кровью, которая хлещет из моей задницы даже не ручьём, а водопадом. Онемевшие ноги не слушаются, и я червем ползаю по дивану в поисках жизненно необходимых для меня вещей.

Зелёную бутылку из-под «Трех топоров» нахожу под диваном, а трубочку для коктейлей на подушке. Зажав эти предметы в руках, подползаю к Зайке. Кое-как забираюсь на её неподвижное тело и на трясущихся конечностях встаю над ней на четвереньки. Меня мотает из стороны в сторону. Только с третьей попытки получается сесть на неё верхом и распрямить спину.

Я держу в руке стальную трубочку для коктейлей. Сжимаю её в кулаке, как до этого сжимал кол. Подношу к Зайкиной шее один конец трубки, при этом зажав подушечкой большого пальца другой. Моя рука ходит ходуном, но это движение чётко и многократно отработано. И я аккуратно втыкаю свой инструмент в Зайкину шею, на ладонь ниже правого уха. Точно во внешнюю сонную артерию.

Чтобы кровь не ударила из соломинки фонтаном, продолжаю прижимать её большим пальцем с одного конца. Другой рукой подношу к ней пустой зелёный пузырь. Затем убираю палец и быстро опускаю конец трубочки в бутылку.

Вопреки моим ожиданиям, кровь из трубки не ударила мощным напором, как у обычных людей, а потекла вялой струйкой. Возможно, осиновый кол замедляет все процессы в вампирском организме.

Бутылка наполняется Зайкиной кровью, а мой рот вязкой слюной. Но нужно держать себя в руках. Нужно всё делать чётко, без палева, как это делается всегда. Убираю наполненную бутылку и подставляю следующую. Затем из потрясной Зайкиной сиськи выдёргиваю кол. Рана, оставленная им, медленно затягивается прямо на глазах. Кровь из трубочки тут же закапала редкими каплями, а потом совсем остановилась, не наполнив бутылку даже на половину. Ну, и кто из нас ещё жадина?

Вынимаю трубку из Зайкиной шеи. Круглая колотая рана не заживает. Наверное, все силы ушли на восстановление дыры в груди. Слабоватая у неё регенерация. Хотя, все вампиры ведь рааазные.

Делаю на её туловище ещё несколько хаотичных проколов. Теперь она выглядит как обычная жертва уголовной мести, заколотая заточкой. Жертва времени перемен и возможностей.

Сжимая своей паучьей лапой зелёную бутылку, наполненную Зайкиной кровью, подношу ко рту и широко его раскрыв, пью прямо из горла. Течёт по морде, капает на грудь. Тепло разливается от глотки по всему телу.

С каждым глотком чувствую, как останавливается кровотечение внутри меня. Щекоча мои тощие ляжки, кровь втягивается назад, наполняя и восстанавливая мою изничтоженную мочеполовую систему.

Стоя на коленях над Зайкиным телом, я гляжу в зеркало. Смотрю на себя своими зенками с полностью чёрными глазными яблоками.

Моя губа поднимается к носу. Нёбные доли во рту расходятся в стороны и передние зубищи выдвигаются из десны ещё на две своих длины. Мои руки вытягиваются почти до колен. Согнув их в локтях, подношу кисти к шее и трогаю проступившую на ней широкую странгуляционную борозду. След от ремня. Непроходящая метка прошлого.

Взглянув на меня сейчас, хоть троечник из медучилища, хоть любой другой человек обделается и станет заикой на всю оставшуюся жизнь. Которая, впрочем, после этого будет не долгой. Оставлять свидетелей это палево. Ещё большее палево, чем разбрасывать по городу трупы с обглоданными шеями.

Так и подмывает, как киношный вампир, пафосно развести руки в стороны, ладонями вверх. И прорычать что-нибудь типа: «О, ДА!». Но врождённая скромность не позволяет. Вместо этого принимаю свой обычный вид. Тоже мерзкий, но позволяющий жить среди нормальных людей.

Все эти вампирские прибамбасы в виде клыков — вещь хоть и эффектная, но ужасно неудобная в применении. В отличие от стальной трубочки для коктейлей, которую я сейчас опускаю в гранёный стакан, а потом выливаю в него остатки из пузыря. Взяв стакан в руку, сажусь на диван рядом с моей неподвижной Зайкой.

Она так и застыла, держа свой пальчик во рту и сложив губки бантиком. Её глаза широко раскрыты. Пушистые ресницы на веках еле заметно подрагивают.

Много ли о переменах и принятии себя может знать двухсотлетняя кровопийца-нимфоманка, застрявшая в развитии на уровне подростка с богемными замашками? Уж точно не больше затравленного постперестроечного подростка, доведённого до петли на шее.

Голос Смеханыча в моей голове говорит: «Удивительное время. Время перемен. Время возможностей». Медик может стать бизнесменом, а спортсмен бандитом. Даже удавившийся подросток, откопавшись из загаженной радиацией земли своей могилы, может начать жить заново. Но чтобы жить, надо есть. И всегда находится кто-то, кому хочется жрать в три горла.

Сначала зимы моя Зайка поставила в наш морг дюжину подранков. Ещё примерно столько же людей числится пропавшими без вести. И это против трёх моих «жертв криминальных разборок». Такие её аппетиты наш городишко не смог бы долго удовлетворять. В итоге, она бы его бросила, как жена бросила Смеханыча. И сбежала бы в какой-нибудь мегаполис, более богатый на численность населения. А на других плевать, конечно. Хоть опухни тут с голодухи.

Глажу мою Зайку по голове и говорю, что нам нужно расстаться. Она смотрит на меня не моргая, и одними губами говорит: «Почему?».

— Зайка, я пытаюсь тебе сказать об этом весь вечер, но ты постоянно затыкаешь мне рот. — Слегка надавливаю ей на кончик носа пальцем — ПИп!

Потягивая через трубочку её кровь из стакана, говорю по словам:

— Не надо. Трогать. Мою. Еду.

[ конец ]