Тихое счастье

Мне очень нравятся железнодорожные станции в степи. Они не шумные, нет беготни, крика..., как на станциях больших городов. Такое впечатление, что тишина навсегда забрала их в себя. И когда я попадал на такие станции, мне никуда не хотелось ехать. Возникало желание навсегда погрузиться в эту, как бы первозданную тишину и забыть шум больших городов, в которых суетятся, толкаются люди, зачастую, как думалось мне, не зная: зачем и почему. Всё мимоходом и проходом, словно наша жизнь — не жизнь, а проходной двор.

Чистая привокзальная площадь. Небольшое здание с одним залом, в котором находится касса по продаже билетов, несколько лавок и три-четыре спящих пассажира, ожидающих поезда.

Однажды я попал на такую станцию.

Была летняя теплая тихая ночь. Легкий ветерок доносил со степи свежий воздух. Я прошелся по вокзальной площади и уже хотел зайти в зал, чтобы немного вздремнуть до прихода поезда «Волгоград — Киев», как услышал голос.

— Катерина. Опять сидишь. Ну, вот скажи мне, — в голосе говорившего стало нарастать раздражение, — не понимаю я тебя, и никто в станице тебя не понимает. Что ты приходишь на станцию к проходящим поездам, привозишь в тележке арбузы. А толк какой? Хотя бы деньги какие-то выручала от продажи, а то всё в пустую. 

Я обернулся. Голос принадлежал дежурному по станции. Он стоял возле лавочки, на которой сидела женщина лет двадцати пяти, лицо при слабом свете фонарей не проглядывалось, а возле неё стояла тележка, груженная арбузами.

— Не поймете Вы меня Сергей Давидович, если я расскажу Вам, — сказала женщина, — Смотрите, поезд подходит. Идите, встречайте. А то пролетит мимо. — Она засмеялась. — Вас накажут, а я напрасно прожду, хотя давно уже жду...

— Нет хуже, чем ждать и догонять, Катерина. Недаром же существует такая пословица.

— Нет. В ожидании всегда есть надежда.

— Кого ждёшь? И зачем тебе это нужно? — раздражение дежурного усилилось. — К тебе половина мужиков-станичников прёт, чтобы жениться, а ты их отметаешь, годки-то идут, и...

Он оборвал фразу, услышав гудок тепловоза, и побежал встречать.

В это время на вокзальной площади показались три женщины с тележками, забитыми арбузами. Подошел поезд. Выскочило пять или шесть пассажиров и помчались к тележкам.

Один бросился к Катерине.

— Почём арбузы, — заорал он.

— Да что Вы так кричите?

— О, — вскинулся мужик. — Я покупаю. Ты продаешь. У меня деньги, и я ещё не смею кричать?

— Они не продаются, — ответила Катерина.

Мужчина хмыкнул, вытащил из кармана платок и высморкался.

— Это. Ну, как тебе сказать, — начал он. — И скажу, чтобы ты знала. А зачем ты припёрла их сюда и сидишь на них, как курица на яйцах и не продаешь. Смотри, как остальное бабьё бойко торгуют, — он показал на других женщин. — Они уже всё продали. Деньги заработали. Это же хорошо?

— Хорошо, но я не продаю.

Мужчина потоптался, состав тронулся, и он ринулся в вагон, выпустив на прощанье тираду.

— Дура-баба. Привозит арбузы, надрывается, а не продает. Хрень какая-то ты. Деньги тебе что ли не нужны. А что тебе тогда нужно?

Через час подошел второй поезд. История повторилась.

Любопытство одолело меня, с него всё и началось. Я прошел несколько раз мимо неё, а потом, не выдержав, присел рядом.

— В какую цену арбузы? — спросил я.

— Они не продаются, Вы же это слышали, — сказала женщина и насмешливо улыбнулась.

— Послушайте, — занервничал я. — Да, я наблюдал за вами, слышал. Прошли два поезда. Женщины, которые приходили, все арбузы продали, а к Вам, кто бы ни подходил, ответ один: не продаются. Ради чего Вы катаете их тогда сюда?

Женщина помолчала, а потом, снова слегка насмешливо улыбнувшись, сказала.

— Не поймете. — Она немного помолчала. — Я прихожу сюда из-за ожидания.

— Ну, — начал я, — если Вы кого-то ждете, то зачем Вы приходите с тележкой, не продаете арбузы, или Вы их держите для того, кого ждете?

Женщина засмеялась.

— Просто мне нравится ожидание. Если я буду приходить сюда без тележки с арбузами, то никто из пассажиров не подойдет ко мне.

— Вы меня запутали, — сказал я. — Тележку я понял, но ожидание-то здесь при чём?

Она вздохнула, и её вздох словно упрекнул меня.

— Я жду поездА. И мне всё думается, что из какого-то вагона выйдет пассажир, подойдёт ко мне, поздоровается, и не будет орать, а сколько стоят арбузы? А дальше..., — она замолчала, а потом продолжила. — Вы вот подошли. И тоже не поздоровались. И сразу кинулись на арбузы.

Подловила. Её слова разозлили меня

— Понятно, — с сарказмом сказал я, — Вы хотите, чтобы кто-то выскочил из вагона, поздоровался, и, не спросив об арбузах, предложил Вам руку и сердце, забрал Вас, и Вы уехали бы с ним.

— Да нет же. Не утрируйте. Это бывает только в сказках. Я выросла здесь и люблю свою станицу. Я знаю всех станичников, а они меня, но разговоры у нас одни и те же. Как дела, что купила, где достала и так далее. А другого они не говорят.

— А другое это, конечно, о любви, — ухмыльнулся я.

— Может быть, — тихо ответила она, — но в нашей станице о ней не говорят.

— И поезд Ваша последняя надежда. — Я передёрнул плечами, не понимал её, — Вы извините меня, — я был настырен. — Но это же невероятно, что кто-то выскочит из поезда и начнет Вам... В такой ситуации лучше вместо арбузов цветы что ли привозить. Как-то больше подходит, красивее...

Она перебила меня.

— Поезда идут из больших городов, а наша станица, затерянная в степи.

Она ещё раз улыбнулась, заладила своей улыбкой, о чём я и хотел ей сказать, но не успел. Она взялась за ручки тележки и ушла.

Заинтересовала меня Катерина. Что греха таить, после её ухода станция показалась мне, как бы «омертвелой». «Исчезла» Катерина и как будто унесла с собой что-то из моей души.

«Ерунда какая-то, — твердил я, шатаясь по вокзальной площади, — юродивая баба. Вишь ли: у нас в станице не говорят о любви, поезда идут из больших городов, а наша станица, затерянная в степи».

Как я не пытался отделаться от своих мыслей о Катерине, но она не выходила у меня из головы и, я не выдержав, направился к дежурному по станции.

Сергей Давидович переписывал какие-то бумаги. Когда я вошёл, он, мельком взглянув на меня, снова уткнулся в свои бумаги и недовольно бросил.

— Я занят. Скоро твой поезд придёт. Уезжай. Что людей напрасно от дела отвлекаешь.

Решительность узнать о Катерине не уменьшалась, а возрастала, и я после слов дежурного остался стоять, как вкопанный.

— Ну, что стоишь, как дрючок, — сказал Сергей Давидович. — Иди на платформу. А то опоздаешь.

— Да не собираюсь я никуда уезжать, — вырвалось у меня. — Катерину хочу найти.

Сергей Давидович поднял голову и пристально посмотрел на меня.

— Во как? — протянул он. — А зачем она тебе нужна?

— Не знаю, — ответил я. — Вот нужна и всё. Хочу кое-что спросить у Вас о ней.

— Ну, если хочешь, то говори скорее, что тебе нужно от неё. Работы у меня много. Некогда языком чесать.

— Это, — начал я. — Она, как бы сказать, случайно не юродивая?

— Как ты сказал, — Сергей Давидович поднялся из-за стола. — Юродивая? Да ты сам юродивый, парень. Что несешь. Не зная человека, такими словами бросаешься. Ты не смотри, что я старый. Выпру так, что пятки одни засверкают. Нашел, кого юродивой обозвать. Мотай на поезд.

— Да никуда я не собираюсь уезжать.

— А билет зачем покупал? Деньги тратил?

— Когда покупал, думал, что уеду. А сейчас не хочу ехать.

— У тебя всё в порядке с ней... С головой?

— Раньше было в порядке, а сейчас что-то перемещалось. Расскажите о Катерине, — не отставал я.

Сергей Давидович искоса посмотрел на меня. Взгляд я его понял.

— Ну, коли так, — сказал он, не спуская с меня косой взгляд, — то садись, посиди. Я сейчас поезд отправлю и поговорим.

Сергей Давидович вышел.

«Нет, — говорил я, — нужно уезжать. Что за чушь я выдумал. Катерина. Почему я хочу что-то узнать о ней?».

Послышался гудок тепловоза, и я через окно увидел, как поезд стал медленно уходить со станции.

«Да, быстрее, быстрее уходи. А то не выдержу и кинусь за тобой».

Когда мелькнули огоньки последнего вагона, я вздохнул и почувствовал, как с меня стало спадать напряжение. Ведь сколько не напрягайся, а ушедший поезд не догонишь.

«Теперь поздно, — подумал я, — ну и хрен с ним. Завтра уеду. Перекантуюсь в гостинице, наверное, есть же здесь гостиница, и укачу в Киев».

Я присел на стул. Вошел Сергей Давидович и изумленно уставился на меня.

— А я думал, что ты врешь, что в вагоне уже постельку себе готовишь. Остался. Упрямый, а не дурной?

— Да как бы нет. Водку не пил. Расскажите мне о Катерине.

— Это можно, — улыбнулся Сергей Давидович. — О Катерине можно. Я её, правда, частенько ругаю, потому что не понимаю её. А так она хорошая женщина, хотя и не вписывается в станичных баб. С чудинкой. Никакая она не юродивая. Работает в станице директором музыкальной школы, пишет стихи, сочиняет музыку, поет, да ещё, как поет, концерты организует, детишек наших к музыке приучает. Живёт одна.

— А как же с тележкой и арбузами? — спросил я. — Что она каждую ночь таскается с ними на вокзал. Это же ненормально.

Сергей Давидович хмыкнул.

— Парень. Да у каждого свое чудачество. Своя привычка. Вот наш глава района. Станичник, казак. На машине не ездит, купил себе за свои деньги жеребца и на нем и на работу, и по району мотается. Да ещё в казацкой форме и с саблей. С саблей-то он поувесистей и поухватистей. Слово лишнее и ненужное ему не брякнешь. Он мигом может саблей приласкать. Так что? Он тоже юродивый или как? Не спеши, парень, с ярлыками, а то и сам под ярлыком окажешься. Вот так. До утра ещё далеко. Ночевать, где будешь? Гостиница у нас есть. Не бедные мы.

— А Катерину завтра где я могу найти?

— Вот этого я тебе не скажу, — не задумавшись, сказал Сергей Давидович. — Набрался решимости остаться, ищи сам. По подсказкам только дураки живут.

Гостиница оказалась в центре станицы. Поместили меня в одноместный номер. Деревянная кровать, тумбочка, настольная лампа.

Утром я решил во чтобы то не стало отыскать Катерину. Спросил у дежурной гостиницы.

— Это директор нашей музыкальной школы? А Вы кем ей доводитесь?

— Да какое Ваше дело. Скажите мне адрес.

Добиться адреса не удалось: я был человек чужой, посторонний в станице, а чужакам и посторонним не велено давать адреса, идите в милицию...

Странная история происходила со мной. Чем больше я встречал препятствий, тем настырней становился я, тем больше возникало желание найти Катерину.

Мне повезло. Долго ноги не пришлось бить. Нашел я Катерину в станичном парке. Расположен он был между Домом культуры, на ступеньках которого ковырялись рабочие, и зданием администрации района, у входа в который стоял охранник, почёсывая дубинкой бока мирно стоящей лощади. 

— День добрый, — сказал я, с ходу присаживаясь рядом. — Узнаете.

— Не уехали, — она пытливо посмотрела на меня. — Опоздали на поезд? Кто же Вам помешал?

С этого вопроса и пошла в моей душе непонятная кутерьма.

— Вы, — ответил я. — Вы и помешали. Вот если бы я не встретил Вас на вокзале, то давно катил бы в поезде и подъезжал бы уже к Киеву. А вот ради Вас остался.

Редкие признания с моей стороны, но сдержать я их не мог, словно кто-то выталкивал их.

— Нда, — протянула Катерина, — Вы человек с натиском. Остались ради меня и что же хотите сказать?

— Да я сам не знаю, понимаете, — раздраженно ответил я, — не знаю и не понимаю. Какого дьявола я остался? Может, я сплю. Снится мне. А.

— Да нет. Сидите на лавочке, рядом со мной. Обвиняете меня, что я помешала Вам уехать.

Катерина слегка улыбнулась.

— Вам нужно успокоиться, — сказала она. — Ночь, наверное, не спали.

— Да при чём здесь ночь, — не сбавляя раздражения, сказал я. — Я могу неделями не спать, и ничего со мной не сделается. Я Вас ищу.

— Вам нужно привести себя в порядок.

— И как это сделать? — спросил я.

— До Вашего поезда ещё долго. Давайте сходим на речку. Она у нас чистая. Глубоководная. Покупаемся, позагораем до вечера. Потом я Вас дома чаем напою, а ночью провожу на поезд.

Говорила она просто, без ужимок и намёков. Я согласился. До вечера мы провалялись на песке возле речки, по берегам которой густо рос камыш. Мы почти ни о чём не говорили, так изредка перебрасывались незначительными фразами.

Я до сих пор уверен, что незначительные, легкие фразы между мужчиной и женщиной быстрее и сильнее вызывают глубоко запрятанные и не раскрывшиеся в них чувства.

— Домой к тебе не пойду, — сказал я, когда мы с речки направились в станицу. — Бог знает, что скажут о тебе люди.

— Да. Злые языки у нас есть. А куда пойдешь?

— В гостиницу, — сказал я. — Но у меня одна просьба к тебе. Ты проводишь меня на поезд.

Она немного подумала.

— Это так важно?

— Да, — ответил я.

У меня было впечатление, что с Катериной разговариваю не я, а другой человек, который давно запрятался во мне, а сейчас вынырнул, и ему что-то нужно, а что я никак не мог понять.

— Провожу.

— С тележкой?

Катерина засмеялась.

— Далась она тебе эта тележка. Без неё приду.

В номере гостиницы я шагал из угла в угол до тех пор, пока не устали ноги. 

«Это что же делается, — думал я. — раздвоение личности. Нужно прекращать, а то так раздвоюсь, что потом не склеят».

Часа за два до прихода поезда я собрал вещи и отправился на вокзал. Дорогой я успокоился: дурость какая-то нашла, слава Богу, что исчезла. Но, попав на вокзал, я снова занервничал.

В ожидании Катерины я выкуривал сигарету за сигаретой. До прибытия поезда оставался час, и я уже отчаялся увидеть Катерину.

«Не придёт, — думал я, — не уеду, останусь, но найду её ещё раз, а там умотаюсь».

Катерина пришла за полчаса до прибытия поезда.

На станции был новый дежурный, Иван Петрович, который сменил Сергея Давидовича.

— Катерина, — сказал он удивленно — Первый раз вижу, что ты без тележки на вокзал пришла. Кого провожаешь или встречаешь? Брата, какого — то родственника. И кто это с тобой?

Катерина выжидающе посмотрела на меня.

— Никого она не провожает и не встречает, — сказал я, достал билет и разорвал. — Мы пришли посмотреть, как уходят поезда с вашей станции. А кто я? — Из меня, словно кто-то выстрелил слова. — Будущий муж. Знаком с ней два дня. Завтра заберу в Киев. Два билета, Иван Петрович.

Лицо Катерины я не видел, боялся смотреть на него, мне казалось, что на нём выражение недоумения, но ещё больше я боялся её слов: что ты несёшь. Я стоял спиной к ней, и ко мне доносилось только её прерывистое дыхание. Это меня в какой-то степени успокаивало. Если она дышит прерывисто, значит, волнуется, но так как я не знал истинную причину волнений, то через некоторое время появлялись обратные мысли. И вместо спокойствия начинала бить тревога.

— Во дела, — Иван Петрович даже развёл руками. — Два дня и будущий муж.

— Может, и меньше, чем два дня, — сказал я, — но точно, что будущий муж. И не отступлю от этого.

— От чего от этого? — спросила Катерина.

— Как будто не знаешь, — отрывисто бросил я. — От тебя конечно.

— А меня ты спросил?

— Это не я должен тебя спрашивать. Ты сама себя спроси. А потом ответь мне.

Я застыл в ожидании ответа, но Катерина молчала. Я сам не верил, не мог поверить, у меня не было оснований верить, но ситуация как бы складывалась в мою пользу. Если Катерина молчит, значит согласна. Она не отзывала меня в сторону и не задавала вопросы, которые обычно задаются в таких ситуациях о квартире, о работе и тому подобное.

На эти мысли налетали другие, а почему я хочу её забрать и с какой стати она должна быть согласна? Ответа я не мог найти, да и искать ответ — только время терять.

— Иван Петрович, — сказал я, обращаясь к дежурному, — мы отойдём в сторонку, я что-то должен сказать ей.

Я и Катерина отошли и присели на лавочку.

— Кать, — сказал я. — Я не знаю, что со мной происходит. Увидел тебя, порвал билеты, остался... Бегаю, ищу тебя, как будто кто-то меня гоняет. Сам не свой. У меня не получится сказать тебе те слова, о которых ты хочешь слышать. Понимаешь, какие. Я не верю в то, что происходит, но оно происходит. В душе у меня есть эти слова, а вот на язык вывести, вытащить их я не могу.

— А не нужно, — ответила она. — Главное, чтоб в душе было. А что ты хочешь?

Ведь знала, слышала, что я хочу, а спросила.

— Да, понимаешь. Вот всё во мне говорит, что за тобой я приехал. Большой круг в жизни я сделал, но я точно ехал за тобой. Я это знаю. 

Мысли мои путались и неудивительно, что я повторялся.

— Давай поговорим.

— О чём? — спросила она.

Я почувствовал, как холодок пополз по телу.

— Я хочу забрать тебя. 

Я не верил своим ушам. Да со мной этого никогда не было. На меня словно хлынула волна, захватила и понесла. Я гребу к берегу, а меня всё дальше и дальше относит в море.

— Так ты это уже сказал.

— И что ты решила?

— А что мне решать. Я уже тоже решила. — Она замолчала, и её молчание показалось мне вечностью, — еду с тобой. Только не спрашивай: почему. Я сама не знаю, как и ты. Ты словно сорвался с цепи. Кто же тебя так долго держал на неё.

— Не важно, — ответил я. — Когда-то расскажу. А сейчас давай лучше помолчим.

«Что я делаю, — спрашивал я себя, — о чём думает Катерина? Что происходит?».

Не укладывалось это в моей голове, не укладывалось. Было чувство, что кто-то как будто рвал меня внутри.

Молчание прервала Катерина.

— Пойдём домой. До утра, может, эти состояния и схлынут. И как было раньше, так и будет.

— Домой? Это куда?

— Ко мне, — просто ответила она. — Пусть злословят.

На следующий день провожал нас Сергей Давидович.

— Да, как же это случилось, — Катерина, — растеряно говорил он, разводя руками. — Раз, два и замуж. Ты же его не знаешь.

— Знаю давно, — ответила Катерина, — и он меня знает давно. Я же Вам говорила, что в ожидании всегда есть надежда.

— Ну, коли так, — ответил Сергей Давидович, — то так. Не знал я, что ты скрытная. Да это и не грех. От иных людей нужно многое скрывать. Иначе заклюют.

Я достал бутылку водки, и мы зашли в кабинет Сергей Давидовича.

— На работе не положено мне пить, — сказал Сергей Давидович, — да за Катерину выпью и за тебя тоже. Упрямый, настырный ты мужик. Залетел на станцию и унёс Катерину. Откуда ты такой?

— Да я и сам не знаю. И не я её унес, а она меня.

После того, как бутылка опустела, Сергей Давидович попросил меня выйти с ним на привокзальную площадь.

Напутствия Сергея Давидовича были сильные: смотри, парень, если обманешь Катерину, то все мужики со станицы приедут к тебе в Киев и ноги пообломают, и сам глава района на жеребце и с саблей.

Через год у нас родился сын, которого мы назвали Сергеем. Крестным стал Сергей Давидович.