Черные ботинки

В марте 1996 года я приехал в Гутта-Пати на поезде в 4 утра и бродил по сонным улицам, переступая через лежащих с улыбками младенцев людей. Говорить про утреннюю свежесть было бы преувеличением, достаточно и того, что пока не жарило. 

Сглаженные руками верующих камни храмов, хранили их вечное тепло. Пахло пеплом сандала, а под сводами, в раннем свете, не всегда можно было отличить живых обезьян от их изваяний. 

Но вот, под плач невидимого муэдзина, выкатился из-за терракотовых трапеций малиновый шар, город заворочался, заурчал и запиликал клаксонами авто. Вечное представление продолжается!

Нужный адрес я отыскал заранее, но служащий, с заправленной под тюрбан бородой, появился в офисе только в 9 и сказал, что шеф будет позже.

— Мы договаривались на 8-30!

— Не знаю, сэр, его пока нет в городе. Вчера он был на съёмках в Редфорте.

— Он ещё и снимается?

— У него своя киностудия, — не поддержал шутки служащий. — Зато у Вас будет время ознакомиться с достопримечательностями, — показал он кровавые от пан-жвачки зубы. Колокольчики над дверью проводили меня дружным смехом.

Я заходил к обеду, после обеда и всё с одинаковым результатом. В самое пекло даже у индусов стекленели глаза. Зная, что пить в жару нельзя, я долго держался, но стоило позволить себе баночку колы, как меня развезло, и я лил в себя уже всё подряд: тропические коктейли, сироп, выжатый из фиолетовых палок тростника, и местные тоники, которые выходили с пОтом ядовитой жижей, нестерпимо щипавшей нос, не далее, как позавчера отмороженный спьяну.

Только я присмотрел скамью в узкой полоске тени, как индус в чалме и грязном исподнем, шмякнул предо мной в пыль затасканный мешок, из которого, при занудных звуках его дудки, высунулся, живой перископ: обалдевшая от жары и шума кобра. Покрутив осоловевшими глазами, она поняла, что ни чего хорошего ей не светит, и юркнула обратно. Факир пнул мешок и она снова вылезла, шипя на него из последних сил, и, показывая жало. Счастливый, что фокус удался, он протянул мне руку ладонью кверху. Я пожал её и поднялся. Укротитель, будто я что-то ему должен, бежал за мной до самого офиса, норовя ухватить за рукав.

Вглядываясь в глаза клерка, грустные, как у священной коровы, я начал подозревать, что меня водят за нос. И усевшись на диване, решительно настроился дожидаться его шефа под спасительным кондиционером, пока за дверью маячила чалма вымогателя. В нирване отключился. Снилось, что мы с друзьями паримся в бане и выскакиваем в снег. Дверь за мной захлопнулась и я остался голым на холодном ветру. Так бы и замёрз, если бы клерк не попросил меня освободить помещение. Офис закрывался. С издевкой, маскируемой под лживое сочувствие, и покачивая, как китайский болванчик головой, он сообщил, что шеф будет завтра в 8-30, очевидно, намекая, что я перепутал дату.

Снова ступив на раскаленный асфальт, я захотел осыпать матом все прелести Востока, но голос застрял в пересохшей гортани. Нестерпимо захотелось в милый сердцу морозный Красноярск. Но как? Ехать в аэропорт и толкаться в очереди, чтобы поменять билет и вернуться домой не солоно хлебавши? Нет, обещанный контракт нужен был, как спасительная соломина для моего хрупкого бизнеса.

Вспомнив, где видел гостиницу, устало поплёлся туда. Какой-то старичок всё крутился у меня под ногами. Потеряв терпение, я шикнул на него, а он, в отместку, показал на кусок зелёного дерьма на носке моего добротного туфля с классической перфорацией. Видя моё отчаяние, «добрый» человек, достал из мешка баночку с кремом и сапожную щётку, «по счастливой случайности», оказавшиеся у него с собой, поставил мою ногу себе на колено и принялся приводить обувь в порядок, доведя её до зеркального блеска. Ностальгируя по колониальному прошлому, о котором ему напомнили английские ботинки, он поцокал языком и показал большой палец.

 

Следующим препятствием на пути оказались дети. Они трясли худенькими язвенными ручонками, показывали пальчиками на свой рот, кричали, цеплялись за одежду. Находясь в полу-коматозном состоянии, я протёр глаза, когда среди черных головешек увидел одну беленькую. Не только цветом, но и чертами девочка была явно европейского происхождения. Длинные, вьющиеся волосы её были перехвачены через лоб лентой. Заметив моё внимание, она протянула мне пачку разноцветных шариковых авторучек. Рыжие узоры на её ладонях проступали отчётливей, чем у других.

Я протянул ей сто рупий, но от товара отказался.

— Я не нищенка! — Гордо вскинула головку девочка.

— О’кей, О’кей. Беру все. Как тебя зовут.

— Четна. Но зачем Вам так много? — По-индийски покачала она головой из стороны в сторону, одновременно удивив американским произношением.

Выбравшись из этого клубка, я ускорил шаг, но, услышав за спиной детскую ругань и возню, оглянулся и увидел, как двое подростков отбирают у маленькой коммерсантки сумочку с выручкой. Убежать от меня им не удалось. И хотя за них вступились взрослый оборванец и беззубая старуха, я вырвал сумку, взял девочку за руку и поспешил скрыться подальше от гадюшника, который катился за нами, угрожая поглотить. Рядом барражировал тривиллер. Едва коснувшись подножки, я закричал на всех известных мне языках:

— Быстро, шнель, фасте, квайде!

— Куда?

Я махнул рукой вперёд и «Шумахер» наш дал газу.

— Где ты живёшь? — Спросил я Четну.

— На Дженни — бич.

— Знаешь, где это? — Спросил я водителя, на голову которого сыпались проклятья наших преследователей.

— Двести рупий.

— Это что, в Мумбае?

— Ближе, сэр. Но дорога хуже.

Трёхколёсный наш «тук-тук», стреляя выхлопом, скрипел и грозил развалиться на кочках. За деревней с романтическим названием «Колпавилидж» и такая дорога кончилась. Впереди простирался океан.

— И где же твой дом?

Девочка показала на одинокое дерево, похожее на баобаб.

— Ты живёшь на дереве? — Попробовал я пошутить, но она совершенно серьёзно кивнула головой:

— Да. Это не простое дерево, это кольпа.

— Как понять?

— Пойдём, увидишь.

Сквозь крону просвечивало гнездо гигантской птицы, оказавшееся при ближайшем рассмотрении творением рук человеческих. Ствол дерева был оплетен сандалом, одеревеневшие лианы которого использовались в качестве лестницы.

За деревом я не сразу разглядел бунгало из бамбука и пальмовых листьев, перед которым, скрестив ноги, сидела белая женщина. Лицо её мне показалось знакомым. Жесткие от морской воды длинные волосы её, также, как у девочки, были подвязаны лентой, но вместо сари она носила длинный полотняный сарафан расшитый цветами. Чисто европейский, прямолинейный, а для кого-то и несколько брутальный тип, всегда привлекал меня в женщинах. В нём чувствовалось англосакская порода.

Ловкими движениями рук, охровыми от цветочной пыльцы, она брала из корзины шафраны, нанизывала их на нити и складывала в корзину готовые гирлянды.

— Хай, — ответила она на моё «хау ду ю ду».

Четна что-то сказала ей и, как обезьяна, полезла на дерево. Не расслышав, чтобы она представила меня, я решил сделать это сам.

— Владимир. — И, встретив вопросительный взгляд, добавил, упрощая: — Володя, Вова, — и протянул ей визитку на английском языке.

— ВладимИр, — прочитала она вслух, не зная, куда теперь её деть и, глянув мне под ноги, хихикнула. Осмотревшись, я не нашёл ничего смешного. Штаны застёгнуты. Да, ноги не как у балеруна. Но не настолько кривые, чтобы откровенно смеяться.

— Черные начищенные ботинки! — услышал я и, пока размышлял, стоит ли объясняться, почему одет не по пляжному, пояснила:

— Извините, просто вспомнила старого приятеля. Людей определённого круга он так и называл: «Чёрные начищенные ботинки». 

Мне, конечно, интересно было узнать, к какому такому «определённому кругу» она меня причислила, но пока я мысленно складывал из английских слов свой вопрос, хозяйка бунгало первая прервала затянувшуюся паузу:

— Вы первый раз здесь? Как узнали?

— От Четны. У неё были некоторые проблемы...

— Так всегда: проблемы приходят вслед за деньгами.

— Они и без денег приходят...

Я оглянулся и увидел, что нашего «такси» нет.

— Ай ё...! — Схватился я за голову. — На чем же мне теперь уехать?

— У меня есть «Форд», но в последний раз я не смогла его завести. — Указала она на микроавтобус 60-х годов, который даже для Индии выглядел старовато несмотря на ювенальный макияж из лимонной краски, весёленьких надписей, цветочков и сердечек.

— Когда был этот «последний раз»?

— Кажется в прошлом, или в позапрошлом году. Раз уж Вы пришли пораньше, не посмотрите?

Не спрашивая, «кого» или «чего» я пришёл «пораньше», я согласился заглянуть под капот её транспортному средству больше из любопытства, чем с надеждой починить. Система была ещё та, без всяких инжекторов и компьютеров. Всё, что мог, сделал: подкачал топливо бензонасосом, оно исправно поступало, затем выкрутил и прочистил свечи. А когда окончательно посадил аккумулятор, сдался и отдал ключи Дженни, так звали хозяйку.

— Спасибо. Мне бы несколько кокосовых орехов для коктейлей, — показала она на пальмы. Может это у Вас лучше получится?

Получилось гораздо хуже. Я свалился с пальмы и если бы не песок, наверняка сломал бы себе что-нибудь.

— Вы в порядке? — Спросила Дженни. — Надо было снять ботинки. 

Между тем, солнце стремительно вошло в пике и, ныряя в притихший океан, высветило алую дорожку, мерцающую до самого берега. Мама с дочкой, совершая привычный ритуал, молча сидели на краю обрыва, свесив босые ноги. Морской бриз трепал их развевающиеся одежды и играл золотисто-розовыми от заката волосами. Под нами бисером рассыпАлись волны и уползали обратно, шурша ракушками, чтобы, набравшись сил, снова обрушиться на берег.

— Медитируем? — подошёл я, подбрасывая в руке орех, найденный на песке. Не дождавшись приглашения, устроился рядом, в подражание им покачивая в воздухе ногами.

— Хорошо, когда только море и никого!

— Раньше было много кого, — не открывая глаз ответила Дженни. — Думали, навсегда. Но и в раю не все выдерживают. Хотя пустых людей здесь не было, сам увидишь. У каждого своя фишка. У тебя какая?

— Боюсь, никакой, — совершенно не понимая, о чём она.

— Не может быть. Зачем-то же ты приехал.

Из холщовой сумки с бахромой, что висела у неё через плечо на длинной лямке, она достала книжечку с листами из рисовой бумаги, ловко скрутила приличных размеров косяк, раскурила и подала мне.

— Что это?

— Это то, что тебе сейчас нужно.

— Заметно, что я не в своей тарелке?

— Ты потерялся. Когда не можешь найти выход, стоит иначе взглянуть на ситуацию. 

Она что-то сказала дочери и та принесла из бунгало флейту в потёртом футляре. Темнело, как в театре перед концертом. Дыхание свинцового моря становилось тяжелей, а мне с каждой затяжкой всё легче. Коснувшись плеча, Дженни уложила меня на жесткую траву, подложив под голову мою барсетку. Скоро я перестал ощущать камушки и колючки под спиной, будто подо-мною возникла гелиевая прослойка, и стал покачиваться над ней в ритме волн, шум которых наполнялся всё новыми звуками и постепенно сложился в небывалый по мощи и необычной гармонии оркестр, музыка которого, как фимиам, впитывалась фибрами моей души. Я больше не был букашкой на кончике чьей-то иглы. Преисполненный значимости, стал частью мироздания. Мне показалось, я могу управлять оркестром. Дженни пробежала пальцами по клапанам, я поднял руку для паузы, и соло её флейты вступило под сопровождение мирового океана. Небывалое волнение и трепет наполнили душу. Что-то должно было произойти. И случилось!

Сила притяжения отпустила и, обмерев от восторга, я взмыл над землёй. Представьте, если Вас приподнять метров на десять над землёй и предоставить самому себе. Какой-то важный участок мозга, до того дремавший, включился от шока. Медленно, чтобы не грохнуться, я попробовал скользить вперёд. Потом обратно. Вверх, вниз. В восторге, что могу, я стал ускоряться, комбинировать движения. В такт музыке скользил над волнами и взмывал к звёздам. Да так, что снова увидел солнце, закатившееся несколько минут назад. Значит, я смог вернуться назад?! Это навело меня на мысль попробовать перемещаться не только в пространстве, но и во времени. Я точно знал, что умею это, только забыл, как. Нужен был толчок. Мне дала его музыка.

Такую же я слышал много лет назад, когда учился в 10 классе. В майские праздники мы с приятелем ездили на Азов-гору, что неподалёку от города Полевского, полазить по скалам и попали на слёт студентов. Они были какие-то странные: шумные, длинноволосые, в целинках с шевронами, в ярких, расшитых одеждах с отпечатанными по трафарету ликами Кизи, Элвиса, Че, и надписями «king extaz», «Love», «Мiry mir», «Физтех», «Филфак»... Совершенно неожиданно, среди гор и тайги мы вдруг оказались на первомайской демонстрации с плакатами, на которых, в стиле святой троицы Ленин-Маркс-Энгельс, были изображены Леннон-Маккартни-Стар, с лозунгами, типа: «Да здравствует Великая Сексуальная Революция!» и приветствиями через мегефон в духе: «К трибуне подходит славная своими успехами среди дам бригада фальцовщиков-фарцовщиков пятого курса Ордена Ленина и Трудового красного знамени... института. Передовики живут и работают под девизом «Даешь семестр за три дня». Ура, товарищи!», — Помахивали с импровизированной трибуны руками. Четыре крепких парня несли на своих плечах сколоченную из досок платформу с живой статуей Мухиной «Рабочий и колхозница». Большая медная труба и барабан издавали звуки похожие на марши, типа «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля».

После соревнований по скалолазанию, футболу и перетягиванию каната, вечером начался шабаш и факельное шествие. За какофонией криков, гитар, барабанов, колотушек, треска фейеверков, я едва расслышал хрупкую, как из средневековья, мелодию свирели и полетел на неё, как аргонавт на плачь сирен.

Подо-мной проносились океаны огней и тусклые светлячки селений, пески, обдававшие накопленным за день жаром и скованные холодом снежные пустыни. «Вот, где-то тут, пониже и помедленнее», — выбирал я место, чтобы не промахнуться. Пусто? А как ты хотел, надо ещё время отмотать: двадцать пять, двадцать, десять, пять лет... Теперь смотри внимательней! Вот она, девочка с флейтой, с феничками. Густые длинные волосы из под шапочки, как у гномика. Лицо освещено пламенем костра так, что видно каждую ресничку, пушок над верхней губкой и умные, грустные глаза. Может она ждёт меня? Я опускаюсь ниже, ниже, едва не касаясь земли. Боюсь, если коснусь, мне уже не подняться.

— Женя! — Кричу, — Женечка, это я!

Она поднимает глаза, но не видит меня.

— Женя, это я, Володя!

— А, черные ботинки? — Говорит она с усмешкой.

— Да дались вам, эти ботинки?! Женя, ты ведь помнишь меня? Помнишь нашу ночь в палатке... Дай руку и я перенесу тебя туда обратно. Я умею. Но почему скользят твои руки? 

Я подумал, что она не слышит меня из-за грохота и шума. 

— Датиховынеоритедайтепоговоритьсчеловеком! Как и обещал, я летом приехал в твой город. Ходил в ваш чертов универ на вечеринки только чтобы найти тебя. Я не виноват, что из-за этой выдерги с истфака всё пошло совсем не так. С тобой я стал бы другим. Я могу повернуть время, давай начнём всё с начала. Что? Нет?

Шум стоял такой, что мне приходилось кричать и все-равно, она меня не слышала или не хотела слышать.

— Всё у нас получится, я знаю, — потянулся я к ней, но чьи-то, совсем не девичьи руки, схватили меня за плечи. Я открыл глаза и увидел, что надо мной склонился бородатый мужик в бандане с черепами, кожаном жилете на голом волосатом теле и трясет меня.

— Эй, парень! Ты в порядке? — Приподнял он меня и помог сесть. — Что ты лепетал, не понял?

— Где я?

— О! Ты, я вижу, заранее зарядился? На пати у Дженни, очнись, — и оттянув мне веки заглянул в глаза. — Ничего, жить будешь, вставай.

Вставать совсем не хотелось. Накопленная за последние дни усталость начала было выходить и тут, на тебе! Место вроде бы я узнал. Когда отрубился, здесь не было ни души, кроме Дженни и её дочери, а теперь творилось чёрте что. На грузовике «Тата» расписанном индийским орнаментом и облепленном картинками из камасутры тарахтел дизель генератор, от которого в разные стороны расходились десятки проводов. На прицепе с откинутыми бортами, тарахтел дизель-генератор. Между грузовиками была смонтирована дощатая площадка с микрофонами и музыкальной аппаратурой. «Нет пути домой» — из колонок глумился над песней гнусавый голос Дилана. От кольпы к пальмам и шестам были протянуты электрические гирлянды и светодиодные трубки. С разных сторон площадка обстреливалась лучами софитов и стробоскопами, в мигающем свете которых виднелся плакат «Я люблю (через сердечко) Вудсток». Вдоль обрывистого берега были расставлены остроконечные, изогнутые, как колпаки Ку-Клукс-Клана, белые пирамидки, подсвеченные изнутри. И на всем этом пространстве тусовались люди, похожие на хиппи, особенно те из них, что постарше. С ужасным ревом, группами и в одиночку, прибывали они на мотоциклах «Royal Enfield». Встречаясь, старые знакомые в потертых косухах со значками, обнимались и целовались, как наши ветераны в День Победы.

Сколько я «летал»? Час? Два? Невозможно, чтобы за это время всё здесь так преобразилось. Я пощупал бородача за руку: широкая кость, волосатая кожа.

— Эй, дружок, ты меня не за того принял, — пробасил он, убрав руку.

— Да нет. Скажи, это не сон? В натуре?

Бородач рассмеялся:

— Не догоняешь. На, глотни, — протянул он мне недопитую бутылку.

— Что это?

— Орандж.

Что-то я слышал про этот «апельсиновый сок», — напряг я память, но решил не рисковать и ограничился парой глотков. Кислятина!

Среди престарелых хипов то ли с седыми, то ли настолько выгоревшими волосами, передававшими по кругу косяк, я увидел Дженни. Обрадовался знакомому лицу и поспешил к ней. Веки её слегка набухли.

— Как ты?

— Я летал.

— На этом? — Взяла она у меня из рук бутылку. — Это всё ты выпил?

— Да, — зачем-то соврал я.

— Ну, ВладимИр, настоящие полёты тебе ещё предстоят. Больше не пей. Я иду купаться, пойдёшь? 

Остатки сна как рукой сняло. Стало удивительно легко, словно мне не под сорок, а шестнадцать. Бесстрашно я сбежал вниз с крутого обрыва, удивляясь, как это ноги успевают за мной. Звезды на небе, только что висевшие мутными точками, вдруг заискрились.

Звёзды на небе, звезды на море,

Звёзды и в сердце твоём..

Запела душа.

— Oh! Nice! — сказала Дженни, вздёрнув от удивления одну бровь. — А дальше?

Чувствовалось, что в моем исполнении даже две всего строки из незнакомого романса задели её.

— Забыл, само вырвалось, — смутился я.

— Значит, началось. Я же говорила, — сказала она, смело направившись к воде, не снимая одежды. Первая же волна окатила её с головой и стало видно, что ничего кроме сарафана на ней больше и не было.

По идее, она должна была быть старше меня лет на восемь, но выглядела прекрасно. По-крайней мере в моих глазах. Природные данные, образ жизни и внутренний лад не давали ей стариться.

— Ну, где ты там? — Обернулась она.

— Сейчас, — скакал я на одной ноге, пытаясь распутать затянувшийся на шнурке узел.

— О, бог мой, опять эти твои грёбанные ботинки! Давай их утопим.

— А в чём я поеду домой?

— Зачем тебе домой? Оставайся, — засмеялась она, шагая навстречу волнам. Для меня это прозвучало, как предложение.

— Но, как я буду здесь зарабатывать на жизнь? — Представил я себя уличным продавцом шариковых ручек.

— Не заморачивайся. Я ведь как-то живу.

— Надо серьёзно подумать.

— Какой ты зануда! Ну, и сиди в своей холодной России, — крикнула она и нырнула в очередную набегающую волну мягко, как русалка.

«Cold Russia» — надолго засело у меня в голове. Войдя, наконец, в воду, я потерял её из виду. Черное небо, чёрная вода, в которой можно ожидать всякой нечисти. Плавать что-то расхотелось. Но, как же Дженни? Преодолевая себя, поплыл за ней в кромешную тьму. Только тут заметил, как в местах, где от моих движений возникает турбулентность, появляется свечение. Я не знал, что это фосфоресцирующий планктон, и согласился с Дженни, что у меня «началось».

В шторм, да ещё в кромешной тьме я никогда не плавал. Невидимые волны каждый раз с неожиданной стороны жестко били в лицо, отрезвляя. Нахлебавшись солёной воды, я повернул обратно, но по удаляющемуся освещённому дереву-кольпе почувствовал, что отливом меня относит от берега. Пришлось напрячься. Выбравшись на берег, рухнул на мокрый песок. Отдышавшись, стал звать Дженни, но перекричать волны не удавалось. Нет, утонуть она не могла, плавала, как русалка. Огорчило, что меня не дождалась. Может, я её чем-то обидел? Или просто стал неинтересен. Да, рефлексия всегда была моим слабым местом.

Сгусток огней над горизонтом, красных, белых и зелёных, я принял за мираж. Но, протерев глаза, сообразил, что он не может быть явлением природным из-за симметрии и равномерности пульсации. Скользя над поверхностью океана, объект бесшумно двигался прямо на меня. Самым банальнейшим образом эта штука походила на сложенные друг с другом тарелки. С ножками со стороны земли. С выпученными глазами, циничный насмешник всяческих паранормальностей, я всерьёз начал готовиться к встрече с инопланетянами когда, настигнутый грохотом ударной волны, увидел низко над собой распластанный силуэт пассажирского лайнера, заходившего на посадку с выпущенными шасси. Чудес не бывает, а жаль!

Поднявшись на край обрыва, встретил Дженни. Я ещё был под впечатлением «НЛО», поэтому не стал высказывать ей обид. Волшебное дерево подсветили и листья на нем стали изумрудно-лиловыми. Когда они колыхались от ветра, я слышал их хрустальный звон. Она вынесла мне из бунгало выгоревшие красные шорты покойного мужа. На заднице было написано незнакомое слово, которое иначе, чем «поджопник», не смог перевести.

— Ну, как?- Повернулся я перед ней.

— Нормально, зефирные ноги.

— Ну, извини, у нас не позагораешь.

— Оставь здесь свой бэг! — Показала она на раздутую барсетку и накинула мне на шею три шафрановых гирлянды

— Не могу. Тут вся моя жизнь.

— А моя жизнь тут, — развела она руками. — Не бойся, здесь не воруют. Здесь дарят. Ты уже что-нибудь подарил?

                                                    (окончание следует)