Обзор фильма «Медея»

премьера: 2021 г.
2 ч. 19 мин.
режиссер: Александр Зельдович
в ролях: Тинатин Далакишвили, Евгений Цыганов

«О, лучше не родить детей, не вести дома, жить мыслью с Музами — разве женщины умом слабее мужчин?»
Еврипид

Конца и края кризису собственных идей в российском авторском кино не видно. Как и в российском театре. Как и в российском, прости Господи, шоу-бизнесе.

Да и зачем придумывать новое, когда все сказано греками тысячи лет назад? Ну ещё Шекспир и Чехов что-то там вякнули немного. Отсюда и будем плясать. Но если трагедии Еврипида непреходящие и про вечное, то современный постмодерн местечковый и злобливый. Как мелкая, исходящая слюной в бессильном визгливом гавканье, блохастая шавка.

Такова «Медея» Зельдовича. Фильм начинается с заэкранного монолога Медеи, из которого мы узнаем, что заканчивая московский ВУЗ, она познакомилась с богатым женатым бизнесменом еврейских корней Алексеем, очень сильно в него влюбилась, родила двоих детей. Пять лет Медея жила в статусе любовницы. Однажды Алексей сообщил ей, что разводится со своей женой Надей. Она, мол, совсем сошла с ума — большая патриотка и православная верующая. Сообщил, что они уедут в Израиль и там поженятся. Накануне отъезда к Медее неожиданно приехал брат Валера — майор ФСБ, который помогал решать Алексею вопросы по-родственному (читай — со скидкой), потому что в России эти «вопросы» возникают очень часто. Монолог заканчивается, стартует действо.

Угадайте на какой машине приехал майор ФСБ Валера? Правильно. На черном Mercedes-Benz G-класс Geländewagen. Этот махровый стереотип, как и другие колкости в сторону Mother Russia легко объясняются политической позицией режиссера и сценариста Зельдовича. Защищая свое женское счастье и светлое финансовое будущее Медея достает из бардачка блестящий пистолет и прямым выстрелом в голову убивает оборотня тире брата в погонах. Мозги кинематографично пачкают стекло.

Медея буквально прячет концы в воду — сбрасывает машину в реку. 

Первое время в Израиле семейство наслаждаются жизнью. Отпрыски играют у моря, дурачатся на травке. Взрослые яростно сношаются. Причем у Медеи выявляется любопытная особенность — во время оргазма она на несколько секунд отключается, тем самым, по воле господина Зельдовича, буквально иллюстрирует известное высказывание о том, что оргазм — это маленькая смерть. Если уж господин Зельдович использует символизм, так уж будьте уверены, символизм этот будет бронебойным. А такого рода кино просто не может обойтись без отсылок и пасхалок, без кивков в сторону ницшеанства и гностицизма, без зубодробительного микса фрейдизма и дзен-буддизма.

Идиллия заканчивается, когда в новостном сюжете телеканала очень похожего на «Дождь» сообщают о смерти Валеры и выловленном из реки автомобиле. Медея признается современному Ясону в содеянном. Некоторое время по инерции отношения пары ещё держатся. Но подсознательно Медея уже чувствует будущее расставание, уже понимает, что Алексей охладел к ней. И без того экстравагантное поведение героини становится демонстративно странным. Она целыми днями шарахается по городу, совокупляется налево и направо с каждым встречным мужиком (не забывая во время «Ч» отключаться), ведёт бредовые разговоры с незнакомцами. 

Фильм зациклен на шизоидном характере Медеи, ее выкрутасы не подкрепляются психологическими предпосылками, они явлены нам лишь желанием режиссера сделать эдак вот оригинально, фестивально, загадочно. Вторичность всего этого псевдоинтелектуального, псевдоартхаусного ширпотреба становится очевидной после первых двадцати минут. Хорошо, думает зритель, не можешь предложить эмоциональную достоверность, компенсируй мне это зрелищностью. А зрелищность заключается в тошнотворных постельных сценах с постоянным фетишем на аутоасфиксиофилии. 

Между тем, до самого финала, который всем очевиден, бродяжничество Медеи по улочкам Иерусалима будет продолжаться. Будет продолжаться высосанная из пальца таинственная многозначительность диалогов со случайными знакомыми. Будут продолжаться приступы агрессии, вспышки неконтролируемой сексуальности, истерии. Бонусом вас ждёт изображение теракта — злобные палестинцы режут безобидных иудеев. 

Переосмысление древней пьесы непосредственно переосмыслением назвать язык не поворачивается, скорее это очередная паразитарная попытка хайпануть, но режиссер, которому уже за шестьдесят очевидно не понимает, что пихать секс через кадр давно не модно. Гораздо мастеровитие и элегантнее было бы исступленную ревность Медеи показать тонкими штрихами опираясь на нравственное истощение не на очевидном плотском уровне, а на духовном. Но вся духовность фильма мертвая, пластмассовая, и потому зрителю не получается сопереживать происходящему — отсутствуют живые крючки-зацепки.

Минималистичное музыкальное сопровождение одиночными протяжными нотами искусственно нагнетает предчувствие скорой трагедии, растягивая одновременно и хронометраж и зрительский рот в рекордном зевке.

Речь героев, следуя тренду новой школы рэпа, едва внятная (за исключением случаев экзальтированных воплей). Хочется сказать актерам — эй, ребята, вы либо проглотите халву, либо выплюньте. Спасают субтитры, ибо добрая половина фильма на английском.

Актриса Тинатин Далакишвили (дешевая копия Кристен Стюарт с обесцвеченными бровями), изображая Медею, играет картонно. Потому что не умеет нормально. Актерское образование отсутствует. Тинатин — ландшафтный дизайнер. Снималась у Резо Гигинеишвили. С таким резюме кроме русского артхауса никуда больше и не возьмут. Впрочем сейчас актерские навыки теряют свою ценность, это тоже такой мейнстрим в авторском кино — максимально развести в стороны персонажа и актера, показать эмоциональный водораздел между внутренним «я» артиста и героя. Так лучше обрисовывается богатый духовный мир. На деле этот художественный метод претенциозный и скучный, как и весь фильм целиком. И высвечивает он вовсе не философскую начинку древнегреческой трагедии, а самовлюбленную природу режиссера. Его дидактичное присутствие ощущается в каждом кадре. И даже финансовая поддержка Романа Абрамовича не смогла обеспечить фильму зрительское признание за границами высоколобых конкурсных смотров.

Сверхвостребованный Евгений Цыганов в фильме просто есть. Экранного времени у него очень мало и его игра в тех сценах где он появляется очень сдержанная. Это понятное режиссерское решение — прицел на ужимки главной героини, поэтому Цыганов здесь выполняет почетную функцию паспарту. Ну ещё конечно маркетинговую. Популярное имя на афише никому не мешало. Такая однобокость к тому же позволяет уклониться в фильме от закономерного вопроса — что нашел богатый и красивый Цыганов в бедной трехнутой дурнушке Далакишвили?

С другими актерами Зельдович вовсе не церемонится, они либо сняты в расфокусе, либо с затылка. Это навязчивое желание максимально очистить картинку от посторонних раздражителей и сосредоточить зрителя на Медеи было бы оправдано, не будь оно настолько читаемым, топорным и грубым. Не хватает, не хватает режиссеру творческого такта, чтобы сделать все достойно и смотрибельно. 

Сотрудничество Александра Зельдовича с писателем Сорокиным в прошлом, оставило следы в настоящем. Постмодернистская традиция все поломать, перемешать и опошлить уже не вызывает вау-эффект, и когда автор под соусом Еврипида пихает зрителю неудобоваримую смесь Рю Мураками, «Синайского гобелена» и «Девяти песен», то зритель имеет полное право брезгливо поморщиться.

Искреннее сочувствие во всей этой истории я испытываю только к себе, и поэтому предостерегаю вас — не ходите дети в Африку гулять.