Мираж. Путешествие 3

Выйдя из бусугарни, вы снова увидите бескрайнюю синь неба, ярко играющее солнце, а, устремив взгляд на бугры, — степь, балки, суходолы, могильные курганы... Может быть, вам почудится, как шумят облака, скользя по глади неба. Или лёгкий звон при ударе солнечного луча о листок тополя. А то и дыхание степи, похожее на дыхание моря.

Всмотритесь в этот мир, который бог знает, кто подарил нам в надежде, что мы воспитаем в себе великодушие и благородство и с тем же великодушием и благородством отнесёмся к этому миру и к себе подобным. Но, увы, наша история подтверждает совершенно обратное... И не захочется ли вам уйти в степь или в бескрайнюю синь неба и исчезнуть в них навсегда, как исчезали навсегда те, кто по древним преданиям видел лицо Истины.

Возможно — я не прав. Но такие мысли часто нагоняла на меня тоска, когда я понимал, как жесток и безрассуден человек, что все титанические усилия человечества к гармоничному и счастливому обществу кончались неудачами. И что я — одиночка — могу изменить к лучшему в этом мире. Справедливо сказано, если Разум не восторжествовал до сих пор, то почему он должен восторжествовать сейчас. Кто знает, как вы отнесётесь к этим мыслям. «Так устроен мир, — возможно, скажете вы, — и не мы его создавали, и не нам его менять».

Идите к самому центру посёлка. Вы без особого труда найдёте его, так как наши градостроители обладают удивительной способностью, которая стала нашей национальной способностью, они строят в центре все, что можно только построить: магазины, столовые, базар¸ «Дом быта», больницу, почту, клуб, школу, поселковый совет... Кажется, ни один город на Руси не избежал подобного нашествия учреждений и заведений и страсти архитекторов тащить в кучу все, как тащил в свою усадьбу небезызвестный герой нашего великого русского писателя Гоголя.

Бог знает, откуда пошла эта привычка. Может от наших прадедов-путешественников, любивших отдыхать за границей, и, насмотревшись там всякой всячины и возвратившись в Россию, вводили разного рода новшества по совету их слуг, мало думая, подойдёт ли это русскому человеку и воспримет ли он их. Впрочем, это касается и нашей духовной жизни, наполненной разными идеями величественных вождей, мессий, освободителей, пророков, прорицателей, авантюристов... и других вершителей человеческих судеб, пророчествующих о счастье народа и втягивающих наш народ в воплощение этих нравственных идеалов, которые становились кровавыми идеалами. И не потому ли становились, что эти идеи выросли не на русской почве, не душа русского человека вынашивала их. Мечом и огнём насаждалось христианство на Руси. Кнутом выстраивал на земле нашей Пётр первый европейский дом.

Рядом с одноэтажным деревянным зданием «Больница», похожем на барак довоенных ударников-строителей, со стен которого отваливаются огромные куски штукатурки, так что здание оказывается в окружении глиняных куч, вы увидите новое кирпичное здание с чистым двором, огороженным деревянным штакетником. Во дворе все те же наши очереди стариков, пришедших за справедливостью... справками, без которых они не получат ни угля, ни дров, ни шифера..., словом ничего.

Поговорите с ними. И вы лишний раз убедитесь, что судьба простого русского человека ни на йоту не изменилась со времён Владимира, что она — непрерывная цепь жалоб, отчаяния, безнадёжности... А если вы заглянете в здание, вы увидите «Зал заседаний» и не маленький, с блестящим паркетным полом, который вы не отыщете ни в одном доме посельчанина, облицованными стенами, мягкие удобные кресла, даже хрустальную люстру, прочную трибуну с большим гербом посередине, портреты наших вождей и лидеров... все то, чем окружают себя люди, считающие себя государственными родственниками: кумовьями, свояками, сватами... тронными особами, хотя часто тронная особа является племянницей другой тронной особы на всем нашем великодержавном тронном русском древе, увешанном властителями «без царя в голове», а троном оказывается простой деревянный табурет. Вот и вся тронная власть, на которую веками возлагал надежды человек русский.

Как не вспомнить Петра первого — отца русского чиновника, которого не опрокинул ни одна эпоха, да вряд ли и опрокинет. Походите среди просителей. Вы встретите пенсионера-инвалида. Он вытащит из нагрудного кармана железнодорожной тужурки пригоршню орденов и медалей, покажет вам и спрячет, назвав свои заслуги «побрякушками». Лицо его... кстати, лица простых русских людей похожи. На них отпечаток тяжёлого физического труда и покорности. Жесты..., впрочем, и жесты не лишены покорности, как и слова, и глаза. Инвалид расскажет вам свою историю, которая вряд ли кого тронет, так как много таких историй, и мы смирились с ними. Сын его выгнал из дома, и он пришёл искать защиту. А вернётся он домой, как и многие. Будет спать в сарае на бодылях от кукурузы, положив голову вместо подушки старый валик от разбитого дивана, укрываться старым шерстяным одеялом, рубить дрова, колоть уголь, таскать воду... и повторять: «эх, лучше б меня на войне убило!». Какую трагедию почувствует в этом доброе и незлобивое сердце. Но большей части русского народа подавай трагедии масштабные, вселенские, которые приносили на землю нашу Владимиры, Чингисханы, Петры первые, Наполеоны... И не тут ли кроется причина, что за большими трагедиями не видна трагедия одного человека. И не самая ли большая трагедия для Руси, что Русью правят чужие идеи, а идеи наши считались дикими и варварскими по сравнению с цивилизованным Западом... Гегелем, Кантом, Марксом...

За этим зданием вы увидите разваливающийся базар без крыши, но с прилавком, а за прилавком — старушек в фуфайках и валенках, торгующих яблоками. Они смотрят на яблоки потухшими глазами и никому их не предлагают. Их выгнали из дома старость и одиночество.

Недалеко от базара находится «Дом быта» — одноэтажное старое здание, — в котором расположены парикмахерская, сапожная мастерская, ателье по пошиву, бюро похорон. Если вы познакомитесь с продавщицей из бюро похорон, она расскажет, как умирают мужчины от водки, расспросит вас о городе, скажет, что сама скоро уедет в город, что вот-вот придёт вызов и нужно будет собрать деньги и купить билет. Но по её лицу, похожему на искусственные цветы, вы поймёте, что она давно уже привыкла к поселковой жизни, надписям на память на черных ленточках, что никто ей денег на дорогу не даст и никуда она не уедет, а будет жить среди искусственных цветов, не догадываясь, что когда-то кто-то придёт за искусственными цветами и черными ленточками для неё. Когда вы уйдёте, она вздохнёт и обратится к занятию, к которому обращаются почти все женщины России: к мыслям о деньгах, муже, детях, болезни...

Возле «Дома быта» вы, возможно, встретите шумное племя цыган, торгующих заячьими и кроличьими шапками, губной помадой, всем тем, что, по известным причинам, выскальзывает из рук государства и попадает в руки пройдох, ловко набивающих себе карманы с позволения наших государственных чиновников, имеющих и сами доход и при том немалый.

Загляните в больницу, которую поселковая власть несколько раз перестраивала в баню, баню — в военкомат, военкомат — в милицию, видимо, по тем же самым соображениям, которые были у великого князя российской императрицы, создававшего потёмкинские деревни. Вы увидите время, которое словно перешло из т о й эпохи в н а ш у эпоху, ничего не изменив, захватив с собой старые печки, которые топят углём и дровами, полустёртые полы с дырами, прикрытыми листовым железом, обшарпанные стены, почерневшие потолки, плохо освещённые коридоры, тёмные и грязные процедурные, тесные палаты с железными кроватями и плохо выкрашенными тумбочками, немытые окна, кабинеты врачей, осаждаемые издёрганной толпой, двор, заваленный углём и песком, деревянный ящик с мусором... то, что вызовет у вас воспоминания о российских больницах, больных в старых байковых и не глаженных халатах, задыхающихся от астмы, сердечных болей... всего, что они получили в награду за наш русский труд. Врачи в больнице грубы и раздражительны, редко встретишь среди них умного и сострадательного человека... не от мира сего, над которым насмехаются и врачи, да и сами больные. Врачи берут взятки: деньгами, водкой, продуктами... воруют спирт и часто пьют. Больные тоже не лишены этой дурной привычки, и нередко их можно видеть бегущими в халатах с пластмассовыми канистрами через центр посёлка в бусугарню за пивом или водкой. Как тут не сожмётся сердце, как не подкатится к сердцу комок при взгляде на умирающего старика, от которого отвернулись все, и который понял, что всю жизнь его обманывали мечтой о самом счастливом обществе на земле.

Где же они, великие посулы великих? Не в погоне ли за властью прикрывались вами? А может быть, и сами великие были мечтателями, утопистами... фанатиками сказочного миража и умирали ещё более мучительно и тяжелее, как умирают создатели, выстрадавшие всей своей жизнью своё создание и понявшие его несовершенство. Многие пытались изменить жизнь на земле нашей. И порой казалось, что скоро исчезнут и горечи, и беды, муки и страдания..., но словно чья-то безжалостная рука вновь возвращала человека на круги своя. Не время ли пересмотреть наши идеи о земном счастье.

Выйдя во двор, вы увидите стол, на котором разбросано домино, сердитую, а порой и крепко выпившую нянечку, выливающую помои в мусорный ящик, больных, сидящих на корточках возле забора. Закрыв глаза и подставив лицо под солнце, они греются. О чем они думают? Может о том, о чем думает любой человек, когда чувствует, что скоро все уйдёт из его жизни. Или ни о чем не думает, что вошло в привычку русского человека, за которого вечно кто-то да думал.

Через дыру в заборе вы пройдёте к зданию, сложенному из серого крепкого камня. Это — зимний клуб, построенный ещё в довоенное время руками самих посельчан. К стенам клуба прислонены деревянные щиты с приклеенными афишами. Прочитав афиши, вы поймёте, почему русские мальчишки так любят играть в войну. Впрочем, в войну играть у нас любят не только мальчишки, но и литераторы, кинорежиссёры, художники..., набившие так руку на национальных героях, как не набивали даже знаменитые русские писатели на бедных российских чиновниках. Что поделаешь. Игра в войну даёт доход. А от дохода, как известно, в кармане густо, а на душе пусто.

За клубом простирается большой пустырь, окружённый тоненькими умирающими тополями, которые посадили школьники. В середине пустыря сваленные бетонные плиты и торчит палка. К палке привязана фанерная досочка. А на досочке написано: «Строительство детского сада». Судя по бурьяну на пустыре и раскрошенным бетонным плитам, строительство ведётся уже давно. И не исключено, что в саду уже работают нянечки, воспитатели, играют дети, а сам заведующий неоднократно выезжал на совещания и отчитывался о прекрасно поставленной воспитательной работе среди поселковой ребятни.

Поднявшись по разрушенным каменным ступенькам, вы, открыв дверь, оббитую войлоком и порванную во всех местах, окажетесь в тесном узком безоконном вестибюле. На стенах вестибюля — фотографии артистов, как живых, так и умерших, большей частью с улыбками, смысл которых трудно разгадать, как трудно разгадать: почему в вестибюле стоит бюст человека, не имеющего никакого отношения к искусству, разве лишь то, что ставят бюст этого человека где только можно, что стало тоже своего рода нашим национальным искусством. Под фотографиями артистов выставка детских рисунков: красочные виды посёлка, юбилейных торжеств, ораторов, грамоты за участие в художественной самодеятельности, среди которых встретится вам и грамота за участие в спортивном состязании. Пройдя вестибюль, вы окажетесь в небольшом зрительном зале с деревянными стульями, крепко схваченными с полом гвоздями, где увидите сцену с потрёпанным занавесом, заглянув за который вы найдёте трибуну, оббитую выцветшей материей, длинный стол, на котором валяются графин, стакан, пустые бутылки из-под вина и водки, сваленные в кучу флаги, портреты наших вождей: живых, умерших и изгнанных, поселковых ударников с застывшими безжизненными лицами, поломанные транспаранты, искусственные цветы, старое пианино, затянутое в серый пыльный чехол... словом все то, что вытаскивается на свет божий по случаю праздника. В клубе вряд ли вы кого-нибудь найдёте, кроме сторожа-истопника, пьяного вдрызг, с давно небритым лицом и так крепко спящего на сцене, что, кажется, его уже никогда ничто, и никто не разбудит. А, выйдя, увидите подвальчик с дверью, оббитой цинком.

В подвальчике вам встретятся заведующий клубом, жмурки (поселковые музыканты, играющие на похоронах) за горьким занятием, которому так часто стала предаваться наша Русь. В подвальчике сыро и тускло, не белено. Вместо полов вагонные щиты. На щитах валяются разбитые пюпитры, листы с нотами, струны от гитар. Духовые инструменты: корнеты, альты, басы... свалены в кучу. В нише, выдолбленной в стене, в деревянном ящичке лежат мундштуки. Посередине подвальчика на боку большой барабан, на котором стоит большая бутылка самогона с тяжёлым сивушным запахом, от которого можно задохнуться. Если вас пригласят за «стол», вы услышите, как жмурики высчитывают, кто скоро умрёт в посёлке, сколько брать за музыку и чем: деньгами, водкой...

Может вам удастся узнать от посельчан судьбу заведующего клубом. Она обычна. В молодости он был хорошим баянистом, играл на свадьбах, толоках, крестинах..., но спился. Впрочем, это судьба не только маленьких людей. Так почему же так много таких судеб на Руси? Не потому ли, что душно русскому характеру на земле нашей. Не оттого ли, что не дают ему свободно развернуться, как свободно разворачиваются характеры других народов, а заковывают, словно в кандалы и колодки... Или исчерпали уже душу нашего народа Мономахи, Петры первые... и никогда уже не подняться русскому человеку.

Всмотритесь в эти эпохи: христианство, европизация... Не искусственно ли меняли они жизнь нашу, преграждая путь её естественному развитию. И может, нет ничего более мучительного, более страшного для народа, особенно народа великого, талантливого, когда его толкают на путь искусственного развития.

Пройдя по пустырю, который перекопан траншеями под фундамент, порядком засыпанными всяческим хламом, вы выйдете к двухэтажному кирпичному заведению, окружённому, как и многие наши заведения, забором, не то чтобы высоким, но вполне достаточным, чтобы вызвать у здравого человека мысль: зачем и почему? и наглухо закрытым центральным входом, что стало, как известно, на Руси чертой государственной. Над центральным входом висит флаг, потемневший от дождя и снега и крепко потрёпанный ветром, кое-где зашитый, кое-где порванный, прибита вывеска, на которой написано, что это за здание и чьё знаменитое имя оно носит.

Много на Руси имён знаменитых, но ещё больше незнаменитых, безымянных и просто забытых... забытых чаще всего по воле наших царей-батюшек, вождей и их подручных: историков, философов, литераторов..., словом всех тех, кто никогда не забывает о себе. Один русский писатель в своё время подсчитал: сколько незнаменитых требуется, чтобы породить одну знаменитость, а мой знакомый — сколько безымянных, чтобы породить одного знаменитого полководца. Грустная арифметика. Может она знакома вам..., впрочем, подобная арифметика применима и к великим идеям, обещающим райскую жизнь на земле, и к их создателям. Что поделаешь, если на нашей Руси прочно вкоренилась привычка «Все требует жертв».

Задумайтесь! Если воплощение великой идеи уносит десятки миллионов жизней, то стоит ли испытывать судьбу. Не человечнее ли отказаться от такой идеи. Оказавшись перед закрытым центральным входом, идите вокруг здания, и вы отыщете чёрный вход: без флага, табличек со знаменитыми именами и прочими державными атрибутами, но пользующийся, однако, большой популярностью. Возле чёрного входа что-нибудь да насыпано: куча песка, гравия щебня, что-нибудь да навалено: кирпичи, ящики, бочки... Все это портится, гниёт, но в дело никак не идёт, бог знает по каким причинам. Видимо, все по тем же нашим... русским. Во дворе вы увидите небольшие грядки помидоров, огурцов, брошенные между грядками полильники, тяпки.

Это школьный участок, а заведение и есть сама школа. Если у вас ещё осталось время, и вы не устали, зайдите в школу. Вы увидите покрытые поморщившимся и порванным линолеумом скрипучие полы, гардероб с поломанными и чиненными на скорую и неумелую руку вешалками, классы с допотопными партами, досками, такими же допотопными учебными пособиями, физическими и химическими приборами... словом всю ту же нашу русскую бедность, которая уже стала особенной бедностью... бедностью нашего духа. Походите по коридорам, классам, спортзалу... Вспомнится ли вам тот первый школьный осенний день, залитый ярким и тёплым светом ещё не уставшего солнца, или серый холодный день с тусклым, словно заболевшим солнцем, неподдельное радостное чувство, приходящее к нам в детстве, когда горечи и беды земные так далеки, что кажется, никогда они не придут, или страх, который мы испытываем перед неизведанным.

А может, почувствуете вы, что ушло то время из памяти, что пусто на душе, и как бы вы не пытались вспомнить — ничего не вспомнится. И с горечью подумаете: неужели так тяжела жизнь наша, что забывается даже детство. На стенах в классах, коридорах, учительской вы увидите блестящие фотографии школьных отличников, хорошистов..., а в потемневших рамках косо висящие портреты наших великих учёных, помышлявших о славе русского Отечества и поколениях, умножавших её. О чем подумаете вы. О их любви к Отечеству, обласканной немилостью державного двора. О своём ли поколении, задушенном нашими чиновниками. А то и промолвите... Отечество... Отечество... и ничто не всколыхнётся в душе вашей, не тронет сердце, и промелькнёт мысль, что забытым и мёртвым стало это слово для вас. Не страшно ли это для русского человека.

Случится, что вам встретится кто-нибудь из учителей. Чаще всего это директор, дом которого находится рядом со школой. Узнав, что вы человек из большого города, он пригласит вас к себе потолковать о жизни. Вы не успеете оглянуться, как на столе окажется все тот же наш напиток. Что поделаешь. В подобных делах человек русский скор на руку. За хмельком он покажет свою библиотеку, довольно большую, но прочитанную лет двадцать назад, расскажет о том, что принято на Руси называть школьными успехами, и если вы порадуетесь этим успехам, он тоже порадуется и добавит, что «...вот, мол, тяжким трудом...», вспомнит он и о великих достижениях, и о своём участии, словом, ничего не упустит, на все отзовётся, а приглядитесь повнимательнее к нему и вы поймёте, что перед вами все тот же российский чиновник, привыкший к покорности и послушанию и пытающийся передать покорность и послушание своим воспитанникам.

Из дома директора школы вы выйдете уже под вечер, утомлённые длинными и бессвязными рассказами о том, что нужно сделать, чтобы русскому человеку лучше жить. Подобные разговоры ведутся у нас на Руси на улицах, вокзалах... в очередях... и даже в тех местах, на которые долгое время русский человек смотрел с надеждой, а потом махнул рукой, поняв, что нечего ждать милости от великих... Забудьте о них и посмотрите, какие летние вечера бывают в посёлке.

Вы увидите темнеющее небо, словно закутывающееся в вечерние сумерки, тающие облака и медленно заходящее за бугры солнце, похожее на гигантскую золотую корону. Оно долго будет висеть над буграми, как бы показывая всю свою мощь и величие всему земному и уже уставшему миру, который когда-то исчезнет с нашей Вселенной, как мы исчезаем с земли нашей. Вы почувствуете, как уходит дневная жара и набегает лёгкая вечерняя прохлада. Услышите, как оживают в посадках птицы и замирают тепловозные гудки на станции.

Пройдитесь по посёлку. Закрывающиеся магазины, пустеющий центр, грустный голос гармошки и тоскливые песни, которые так любит петь наш народ, вызовут у вас чувство уходящей жизни. На окраине посёлка вы увидите возвращающееся со степи стадо коров, хозяек, которые только что прибежали с работы и, не успев отдохнуть, уже вышли встречать, кто с яблоком, кто с хлебом своих Март, Зорек... кормилиц, как называют их в посёлке, старика-пастуха с мешком травы на спине, которую он продаст какому-нибудь хозяину за бутылку самогона, вперевалку идущих гогочущих гусей, гурьбу безобидных бездомных собак, бегающих друг за другом, сидящих на телефонных и электрических проводах ласточек, воробьёв, стаю играющих в воздухе галок, стремительно взмывающих в высь голубей... весь этот нехитрый мир, живший, как и человек, часто не в ладу с самим собой.

За окраиной на возвышенности, с которой виден весь посёлок, вам встретится заброшенная каменная церквушка, поникшая и отказавшаяся от жизни, с почерневшими стенами, покосившимися куполами, разрушенной папертью, без колоколов и креста, словом, в том виде, до которого её довели великие идеи о всеобщем земном счастье. За церковью находится деревянный сгнивший дом. Это дом бывшего священника, то ли сбежавшего за границу и умершего там, как умирают все русские в тоске по земле своей, то ли нашедшего смерть здесь же в своём доме от руки своего соотечественника.

Недалеко от дома священника — церковное кладбище. Догадаться, что это кладбище, можно только по опрокинутым большим гранитным камням с высеченными на них надписями. Всмотритесь в этот угасающий и утерянный русским человеком мир. И подумайте, как много вот таких церквушек, заброшенных на Руси нашей. Может, больше, чем на всех остальных землях. Не потому ли, что нет более тяжёлой судьбы, чем судьба русского человека, веками ждавшего чуда, но так и не заполучившего его.

(Продолжение. Путешествие 4)